Волчья ягода - Ольга Егорова

– Случилось, – и поднялся, громко отодвинув стул, давая понять, что разговор на этом окончен.

– Ну и черт с тобой! – сердито сказал ему вслед Арсений и одним махом подписал заявление.

И теперь было совершенно непонятно, как он будет работать эти две недели без Митьки, потому что заменить Митьку реально некем. Но это были проблемы, так сказать, долгосрочные – до отпуска оставалось еще четырнадцать дней, и за эти четырнадцать дней можно было что-нибудь придумать. Подыскать, например, кого-нибудь из прорабов на Митькину должность или временно переложить свои обязанности на кого-то из сотрудников офиса, а самому принять фронт работ на стройке.

И все же поведение Митьки было каким-то странным. За двадцать с лишним лет дружбы Арсению еще ни разу не доводилось видеть его таким. Наверняка у Жидкова что-то случилось. Только ведь признаний от него не дождешься…

«Ну и черт с ним, пусть сам расхлебывает!» – обозлившись, решил Арсений и перестал ломать голову над загадочными причинами поведения своего заместителя.

Но самым огорчительным на фоне всех навалившихся проблем было другое.

За эти две недели Арсений несколько раз пытался дозвониться до Майи. И каждый раз безрезультатно.

Это тревожило и угнетало.

Прощание в то утро у них вышло скомканным, а нелепость ситуации заключалась в том, что Майя ушла, так и не взяв ни копейки денег. И получалось, что она примчалась к нему на такси посреди ночи, возилась с его сыном, делала промывание желудка, читала сказки у его постели, потом возилась с самим Арсением, обрабатывала йодом ссадину у него на лбу просто за спасибо.

Или за поцелуй у входной двери, о котором она, кстати, судя по ее реакции, совсем не мечтала.

Каждый раз, вспоминая про поцелуй, Арсений испытывал смешанное чувство неловкости и какой-то детской радости. Наверное, именно такое чувство испытывает Федор, когда тайком от отца съедает вместо разрешенных двух шоколадных конфет четыре. Или кот, ворующий со стола куриное филе.

Нечестно. Но чертовски приятно…

Хотя теперь уже дело было не в поцелуе. Теперь уже дело чести заплатить девушке за потраченное время и предоставленные услуги. Но только как найти девушку, если, кроме номера ее, по всей видимости, не работающего телефона, ничего больше о ней не знаешь? Только имя… Знать бы фамилию – было бы проще, наверное. Можно было бы пойти в адресное бюро, узнать адрес и устроить доставку заработанных денег прямо на дом.

А заодно и собаку ей отдать. Ведь она и собаку свою тоже в то утро не взяла. Забыла, наверное. А может, так сильно на что-то разобиделась, что решила от собаки отказаться…

Давно уже выучив наизусть шесть цифр, составляющих номер ее телефона, он набирал его теперь по семь-восемь раз в день, но результат был прежним. То есть результата не было вообще, потому что длинные гудки в трубке едва ли можно назвать результатом.

Ее мобильный номер он спросить не догадался.

И куда она, интересно, подевалась? Вариант со сломанным телефоном с каждым днем казался все более невероятным. Конечно, телефон у каждого может сломаться. Но поломка, как правило, устраняется в течение двух, максимум трех дней. Где это видано, чтобы телефон ремонтировали целых две недели?

А может, с ней случилось что-нибудь? Ведь собиралась же она в то утро в поликлинику. Сдавать какие-то там анализы. А вдруг они, эти самые анализы, оказались у нее… плохими? И теперь она лежит в больнице и лечится от этих плохих анализов, а он даже не может ее в больнице навестить, потому что не знает, в какой она больнице… Потому что вообще ничего про нее не знает!

Замкнутый круг какой-то получается.

А еще Федор…

В тот день, как следует наплакавшись, Федор взял с него два обещания. Первое – что он не будет на Майе жениться. Второе – что он больше никогда не будет с Майей целоваться.

Арсений сгоряча пообещал и то, и другое. Но если смириться с первым было в принципе можно, то насчет второго он сильно сомневался… Хотя, с другой стороны, вполне возможно, что они и не увидятся больше. И даже скорее всего не увидятся.

Так что оба Федькиных желания сбудутся. И для этого Арсению не придется прикладывать абсолютно никаких усилий…

В общем, все было чертовски плохо.

Утром ее разбудил энергично толкающийся в животе ребенок.

– Ну чего ты? – сонно спросила Майя, сквозь полуоткрытые ресницы замечая, что небо за окном еще бледно-розового цвета. – Чего это тебе не спится-то? Шести еще нет. Ложись спать, мой хороший… Часика два еще поспать можно… Вот умница, пожалел маму…

Живот успокоился, но снова заснуть не получилось.

Надо же, думала Майя, слегка поглаживая успокоившийся живот через ткань футболки. Еще полтора месяца назад эти шевеления в животе были больше похожи на легкую пульсацию брюшной артерии. Майя была даже немного разочарована, ощутив первые толчки. Нет, совсем не чувствовалось, что кто-то там внутри тебя шевелит ручкой или ножкой. А теперь, когда срок беременности уже почти двадцать две недели, эти ручки-ножки очень даже хорошо чувствуются. Правда, отличить, где крошечный сжатый кулачок, а где ступня размером с ладошку годовалого ребенка, по-прежнему невозможно. Иногда вот кажется, что малыш стучит в живот пяточкой. Но с другой стороны, это может быть и темечко…

И живот у нее за последние три недели прилично вырос. Она уже начинала опасаться за свой странно маленький живот и даже замучила вопросами гинекологиню в консультации: может, с ней что-то не так? Почему у всех на пятом месяце беременности живот видно, а у нее не видно? Может, у нее ребенок слишком маленький? Или количество воды недостаточное, и ребенку плавать неудобно? Может, надо срочно что-то делать, чтобы живот наконец начал расти?

Гинекологиня стойко выдержала допрос с пристрастием и только и сказала в ответ: «Погоди еще, намаешься со своим животом! Ребенок у тебя большой будет, и живот будет огромный, придется гардероб юбками пятидесятого размера пополнять, вот увидишь!»

Насчет юбок пятидесятого размера Майя сильно сомневалась. Но живот начал расти – это точно. Вот буквально вчера ей в первый раз за пять с лишним месяцев беременности уступили место в автобусе! Правда, уступивший место мужичок больше половины дороги ничего не замечал, а потом еще пару остановок разглядывал Майин живот на предмет беременности. Сомневался, наверное, стоит ли отдавать девушке свое тепленькое место у окошечка, которое, между прочим, сам он отвоевал на конечной остановке в честной и тяжелой битве со старушками и молодежью.

Но место все-таки уступил, хотя сесть Майе не пришлось – к тому моменту автобус уже благополучно подъехал к ее остановке. Но мужичку она все равно была благодарна. Ей даже захотелось любовно погладить его по блестящей розовой лысине – за то, что он все-таки разглядел в ней настоящую беременную женщину, а не девчонку-подростка, которой в ее годы в транспорте вообще сидеть не полагается, а полагается только стоять из уважения к старшему поколению.