Бог-Император Дюны - Фрэнк Херберт

Айдахо зашагал той дорогой, по которой они пришли, крепко схватив Сиону за руку. Она споткнулась, затем пошла наравне с ним, пытаясь вырваться.

— Он подумал, что я — Рыбословша, — сказала она.

— Разумеется, ты на них похожа, — он поглядел на нее.

— Почему ты не сказала мне, что Ирти была Рыбословшей?

— Это не представлялось мне важным.

— Ага.

— Вот так они и встретились.

Они дошли до пересечения с улицей, выходящей на площадь. Айдахо повернул прочь от площади, широко и быстро шагая к окраине, туда, где деревня переходила в сады. Шок словно отгородил от мира его разум, столкнувшийся со слишком многим, что почти невозможно воспринять.

Низенькая стена перегородила их тропку. Айдахо перелез через нее, услышал, как за ним следует Сиона. Деревья были в полном цвету. Белые цветочки с оранжевой серединой, в них ползали темно-коричневые насекомые. Воздух был полон их жужжанием и запахом цветов, напомнившим Айдахо о цветущих джунглях Келадана.

Он остановился, взойдя на гребень холма, обернулся и поглядел вниз, на прямоугольную правильность Гойгои. Крыши были плоскими и черными.

Сиона присела на густую траву на вершине холма и обняла руками колени.

— Все получилось не так, как ты замышляла, верно? — спросил Айдахо.

Она покачала головой — и Айдахо увидел, что она вот-вот заплачет. «Почему ты так сильно его ненавидишь?» — спросил он.

— Мы лишены права жить по-своему.

Айдахо поглядел на деревню.

— И много деревень, подобной этой?

— Это — форма Империи Червя!

— Ну, и что с ней не так?

— Ничего — если это все, чего ты хочешь.

— То есть, ты хочешь сказать это все, что он дозволяет?

— Это и немногие торговые города… Онн. Мне говорили, что даже столицы планет представляют собой всего лишь большие деревни.

— Я повторяю: что с этим не так?

— Это тюрьма!

— Тогда — покинь ее.

— Куда? Как? Ты считаешь, мы можем просто сесть на космический корабль Союза и улететь куда-нибудь еще, куда угодно, куда только захотим? — она указала вниз, туда, где на краю Гойгои стоял топтер, виднелись сидевшие рядом с ним на траве Рыбословши. — Наши тюремщицы не дадут нам убежать!

— Но они же странствуют, — сказал Айдахо. — Они отправляются, куда только захотят.

— Куда угодно, куда посылает их Червь!

Она прижала лицо к коленям и заговорила, голос ее звучал приглушенно.

— На что это было похоже в прежние дни?

— Это было совсем по-другому, часто очень опасно, — он поглядел вокруг — на стены, разделявшие пастбища, сады и фруктовые деревья. — Здесь, на Дюне, не было воображаемых линий, чтобы показать границы земельных владений. Все это было герцогством Атридесов.

— Кроме Свободных.

— Да. Но они знали, где их место — на этой стороне наших боевых укреплений… или там, где белым-бел породообразующий пласт, обнажающийся под жгучим песком.

— Они могли идти, куда захотят!

— С некоторыми ограничениями.

— Некоторые из нас тоскуют по пустыне, — сказала она.

— У вас есть Сарьер.

Подняв голову, она метнула на него жгущий взгляд.

— Такая малость!

— Пятнадцать сотен километров на пять сотен — не так уж и мало.

Сиона поднялась.

— Ты когда-нибудь спрашивал у Червя, почему он нас ограничивает таким способом?

— Мир Лито, Золотая Тропа, чтобы обеспечить наше выживание. Это то, что он ГОВОРИТ.

— Ты знаешь, что он сказал моему отцу? Я подглядывала за ними, когда была ребенком. Я его слышала.

— Что он сказал?

— Он сказал, что отказывает нам в большинстве кризисов, чтобы ограничить наши формирующие силы. Он сказал: «Люди могут быть поддерживаемы горем, но я теперь их горе. Боги могут становиться бедствиями», — таковы были его слова, Данкан. Червь — это болезнь!

Айдахо не сомневался, что она в точности пересказала ему слова Лито, но эти слова не всколыхнули его. Вместо этого он думал о Коррино, которого ему приказано было убить.

БЕДСТВИЕ. Коррино, потомок семьи, которая некогда правила этой Империей, оказался пухленьким мужчиной средних лет, жаждущим власти, вошедшим в заговор ради спайса. Айдахо приказал Рыбословше его убить, из-за этого поступка Монео подверг его тяжелому допросу.

— Почему ты не убил его сам?

— Я хотел увидеть, как это выполняют Рыбословши.

— И каково твое мнение об их исполнении?

— Умелое.

Но смерть Коррино заразила Айдахо чувством нереальности. Маленький толстячок, лежащий в луже собственной крови, неразличимая тень среди ночных теней мощеной пласткамнем улицы. Это было нереально. Айдахо припомнились слова Муад Диба: «Ум возводит тот каркас, который он называет „реальностью“. Этот условный каркас может существовать совершенно независимо от того, что тебе говорят твои чувства». Какая же РЕАЛЬНОСТЬ двигала Владыкой Лито?

Айдахо поглядел на Сиону, стоящую на фоне фруктовых садов и зеленых холмов Гойгоа.

— Давай спустимся в деревню и найдем наше помещение. Мне хочется побыть одному.

— Рыбословши поместят нас в одном помещении.

— Вместе с ними?

— Нет, только нас двоих вместе. Причина достаточно проста. Червь хочет спарить меня с великим Данканом Айдахо.

— Я сам выбираю себе партнерш, — огрызнулся Айдахо.

— Я уверена, любая из наших Рыбословш была бы счастлива, — сказала Сиона. Она резко отвернулась от него и стала спускаться с холма.

Айдахо мгновение наблюдал за ней, за гибким юным телом, покачивающимся как ветки фруктовых деревьев на ветру.

— Я не племенной жеребец, — пробормотал Айдахо. — Это то, что он вынужден будет понять.

По мере истечения каждого дня становишься все более нереальным, все более чуждым и отдаленным от себя того, которым ты вступил в этот день. Я — единственная реальность и, поскольку вы отличаетесь от меня, вы реальность утрачиваете. Чем любопытней становлюсь я, тем менее любопытными становятся поклоняющиеся мне. Религия подавляет любопытство. Сделанное мной — это вычтенное из действий поклоняющегося. Так и получается, что в конце концов я перестану что-либо делать, вернув все вычтенное перепуганным людям, которые в тот день обнаружат, что они одиноки и вынуждены действовать самостоятельно.

Украденные дневники

Был звук, не похожий ни на один другой: звук ждущей толпы, разносившийся по длинному туннелю, где Айдахо шагал впереди королевской тележки — нервные шепотки, увеличенные в один всеобщий шепот, шарканье одной гигантской ноги, колыхание одного огромного одеяния. И запах — сладкий запах пота, смешанный с молочным дыханием сексуального возбуждения.

Инмейер и ее Рыбословши доставили Айдахо сюда в первые часы после зари, приземлившись на площади Онна, когда та еще покоилась в холодных зеленых тенях. Они взлетели сразу же, как только передали его другим Рыбословшам, Инмейер явно была несчастна от того, что во время ритуала Сиайнока ей предписывалось отвезти Сиону в Твердыню.

Новый эскорт, подавляя волнение, увел ее в помещение глубоко под площадью, место, не нанесенное ни на одну из тех карт юрода, которые изучал Данкан. Это был лабиринт — сначала в одном направлении, потом в другом, через коридоры достаточно широкие и высокие, чтобы пропускать королевскую тележку. Айдахо сбился в этих направлениях и погрузился в размышления о предшествующей ночи.

Спальные покои в Гойгоа, хотя спартанские и маленькие, были вполне удобны — две койки на комнату, каждая комната похожа на коробочку с белеными стенами и с единственным окном и единственной дверью. Комнаты тянулись вдоль коридора в здании, которое называлось в Гойгоа «гостевым домом».

И Сиона была права. Айдахо поместили вместе с ней, но спрашивая, устраивает ли его это. Инмейер действовала так как будто это само собой разумелось.

Когда дверь за ними закрылась, Сиона сказала:

— Если ты коснешься меня, я постараюсь тебя убить.

Это было сказано с такой сухой искренностью, что Айдахо чуть не рассмеялся.

— Я и сам предпочитаю уединение, — сказал он. — Считай, что ты в одиночестве.

Спал он легко и настороженно, помня опасные ночи на службе Атридесов, готовность к битве. В комнате редко становилось действительно темно — сквозь зашторенное окно просачивался лунный свет, и даже звезды отсвечивали на беленых стенах. Он открыл в себе нервно обостренную чувствительность к Сионе, к ее запаху, движениям, дыханию. Несколько раз он полностью просыпался и прислушивался, заметив дважды, что и она тоже прислушивается.

Утро и перелет в Онн пришли как избавление. Они разрешились от поста, выпив холодного фруктового сока, Айдахо рад был выйти в предутреннюю тьму для быстрой прогулки до топтера. Он не заговаривал с Сионой, и его возмущали любопытствующие взгляды Рыбословш.