Новеллы - Франко Саккетти

Данте ответил: «Ты поешь мою поэму и говоришь не те слова, какие я написал; у меня нет другого ремесла, а ты мне его портишь».

Кузнец, надувшись, так как он не знал, что ответить на это, собирает свои вещи и возвращается к своей работе. Когда ему хотелось петь, он пел теперь о Тристане и о Ланселоте[298] и оставлял Данте в покое. Данте же пошел к экзекутору, к которому уже направлялся.

Явившись к экзекутору, он вспомнил, что названный дворянин из рода Адимари, за которого ему приходилось просить, был молодым человеком надменным и невежливым и что когда он двигался по городу, в особенности верхом, то так расставлял ноги, что занимал всю улицу, если только она не была достаточно широка, и проходящим приходилось чистить носки его обуви. Данте, который видел все это, подобного рода поведение никогда не нравилось, – он и говорит: «На суд ваш вызван такой-то дворянин за такое-то преступление. Поручаю его вашему попечению, хотя за свои повадки он заслуживал бы и большего наказания; ведь я полагаю, что злоупотребление тем, что является правом коммуны, есть величайшее преступление»

Данте говорил это не глухому; экзекутор сейчас же спросил его, что же это за права коммуны, которыми молодой человек злоупотребляет.

Данте отвечал: «Когда он проезжает верхом по городу, то так расставляет ноги, что встречным приходится возвращаться обратно, и они не могут идти своим путем».

Экзекутор спросил Данте: – «Разве ты считаешь это пустяком? Это гораздо большее преступление, чем первое, в котором его обвиняют».

Данте ответил на это: «Так вот: я его сосед и поручаю его вашему попечению».

И он вернулся домой. Дома названный дворянин спрашивает его, как обстоит дело:

Данте говорит: «Он дал мне хороший ответ».

В один прекрасный день дворянина требуют, чтобы он приходил оправдаться по своему делу. Он является; по прочтении первого обвинения судья велит прочесть ему второе, касающееся его езды верхом с широко расставленными ногами. Дворянин, почувствовав, что наказание ему будет удвоено, говорит про себя: «Я заслужил это; ведь если рассчитывал, что буду освобожден после прихода Данте, то теперь я буду осужден вдвойне».

После всяких обвинений и оправданий дворянин возвращается домой и, придя к Данте, говорит ему: «Ей-богу, хорошую ты мне оказал услугу: ведь до твоего прихода экзекутор хотел ссудить меня за одно дело, а после того, как ты к нему сходил, он хочет осудить меня по двум», и, крайне разгневанный на Данте, он добавил: «Если он осудит меня, я готов уплатить, но, как бы то ни было, я отплачу тому, который является причиной этого».

Данте ответил: «Я поручал вас его попечению так же, как если бы вы были моим сыном; большего сделать было нельзя. Если же экзекутор поступил иначе, то не я тому причиной».

Дворянин, покачав головой, отправился к себе. Через несколько дней он был присужден к тысяче лир по первому преступлению и к другой тысяче за езду с широко расставленными ногами. И этого никогда не могли проглотить ни сам он, ни весь род Адимари.

Вот это и было главной причиной, по которой Данте был вскоре изгнан из Флоренции как белый;[299] и умер он в изгнании в городе Равенне, что явилось позором для его коммуны.

Новелла 115

Данте Алигъери слышит, что погонщик ослов поет его поэму и кричит: «Арри»; Данте толкает его и говорит: «Этого у меня нет», – и так далее, как рассказывает новелла

Предыдущая новелла побуждает меня рассказать об этом поэте другую, которая коротка и прекрасна.

Однажды названный Данте, прогуливаясь для развлечения в какой-то части города Флоренции, в нагруднике и локотниках, как это тогда обычно делалось, встретил погонщика ослов, перевозившего тюки с каким-то мусором. Шагая позади ослов, погонщик распевал поэму Данте, и, пропев кусочек ее, толкал осла и говорил: «Арри».

Поравнявшись с ним, Данте основательно ударил его локотником по плечу, говоря:

– «Этото „арри" у меня нет».

Погонщик не знал, кто такой Данте, и не понимал, почему тот его ударил. Тем не менее он сильно толкает ослов и продолжает свое: «Арри, арри».

Отойдя несколько от Данте, он оборачивается к нему и, высунув язык и показав фигу, говорит: «Возьми-ка».[300]

Увидев это, Данте говорит: «Я за сто твоих не дал бы и одной своей».

О, сладкие слова, полные философского смысла! Ведь многие бросились бы за погонщиком с яростными криками; нашлись бы и такие, которые стали бы бросать в него камнями. Мудрый поэт смутил погонщика, ибо столь мудрое слово получило похвалу каждого из присутствующих, кто его слышал, слово, брошенное такому ничтожному человеку, каким был этот погонщик ослов.

Новелла 116

Инквизитор обвиняет священника Юччо из Марки в любострастии. Священник, находясь перед ним, хватает его за тестикулы и не выпускает их из рук, пока тот не дает ему отпущения

Мне приходится все же вернуться в Марку, потому что она была всегда полна забавных людей.

В Монтеккьо[301] был некогда священник, которого звали отцом Юччо, и был он человеком, склонным ко всякого рода преступным сладострастным поступкам. А потому, хоть он и мог сдерживать себя, все же предавался им, словно они были предписаны ему в евангелии устами Христа. У него сложилась привычка постоянно ходить без штанов. Однажды случилось, что в названую местность приехал инквизитор из монахов францисканского ордена. Ему пожаловались на отца Юччо, обвинив его в дурном поведении; между прочим, инквизитору было сказано, что он не носит штанов. «Вы можете заставить его показать вам это, когда он придет к вам, и тогда вы сами убедитесь. Согласно вашим декретам, без штанов служить обедни нельзя, а он служит ее в таком виде каждый день».

Выслушав жалобщиков, инквизитор велит вызвать отца Юччо. Тот явился к нему. Увидев священника, инквизитор говорит ему: «Оправдайся-ка здесь же от возведенного на тебя обвинения».

Юччо подходит к нему. Инквизитор говорит ему тогда: «Мне передавали, будто ты ходишь без штанов».

Отец Юччо отвечает на это: «Синьор мой, это правда: из-за этой жары мне трудно их носить».

Тогда инквизитор говорит ему: «Но ты не носишь их для того, чтобы удовлетворять скорее побуждениям сластолюбия».

– «Как бы то ни было, а я готов служить вам».

Инквизитор опять спросил его: «Ты ли отец Юччо, который совершил столько дурных поступков?»

На это священник ответил: «Я никогда не сделал ничего дурного». Сказав это, он хватает тестикулы и прочие принадлежности инквизитора и спрашивает его: «Зачем у вас эти органы? Это то, что производит дурные поступки и противно заповедям божьим». И он стал дергать инквизитора за названное место, приговаривая: «Я не оставлю тебе твоих органов, пока ты не разрешишь меня от всего содеянного моими».

И он дергал его до тех пор, пока инквизитор волей-неволей не дал ему отпущения по поводу возбужденного против него расследования. Когда названный инквизитор уходил, Юччо принес благодарность приспособлениям инквизитора, отпустившего ему его грехи, произнеся следующие слова литании: Propitius esto, arce nobis domine.[302] Так, совершенно необычным образом, отец Юччо оказался освобожденным от наказания, а инквизитор уехал с кошельком и прочим, сильно помятым и мучительно ноющим, так что, когда он сидел на лошади, то седло беспокоило его больше, чем он бы этого хотел.

Так эти клерики из Марки и ходят без штанов, причем они столь свирепы, что приводят каждого к повиновению, если только им не приходится сталкиваться с мессером Дольчибене, который умеет их обрезать.[303]

Новелла 117

Находясь в городе Падуе, мессер Дольчибене, которого синьор не хотел отпустить, уходит к досаде синьора благодаря небывалой и тонкой хитрости

В городе Падуе у мессера Франческо Старого из Каррары[304] находился на празднике, им устроенном, мессер Дольчибене. Побыв там несколько дней и получив от этого те выгоды, какие могут получить потешники, ходящие по синьорам, и не рассчитывая на большее, он решил переменить воздух и уехать, попросив синьора отпустить его. Видя, что Дольчибене хочет уехать, так как ему было ясно, что больше выгоды для себя он извлечь не сможет, синьор не увольнял его. Тот, однако, повторял свои просьбы об увольнении, так как, не имея заверенного пропуска, не мог выехать из Падуи. Тогда синьор приказал тем, кто ведал пропусками, выписать ему таковой, а страже у ворот приказал не пропускать его, если об этом не будет сказано им самим или его слугой. Когда мессер Дольчибене, отправившись с пропусками и отпуском, доехал до ворот, чтобы выбраться за город, то ни один из документов, оказывается, не имел силы. Когда же он вернулся к синьору и сказал ему: «Черт возьми, не мучь ты меня больше, отпусти меня», то синьор ответил: «Ступай; что касается меня, я тебя не удерживаю. И чтобы ты этому поверил, ты увидишь сейчас же доказательство».