Новеллы - Франко Саккетти

Архиепископу показалось, что он запутaлcя, и он сказал: «Значит вы играли и проиграли? Приходите в другой раз».

Маэстро Антонио ответил: «Если бы вы и все вам подобные проиграли то, что у вас есть, я был бы этому очень рад Вернуться к вам – дело мое; но вернусь ли я или не вернусь, вы найдете меня в таком же расположении духа или худшем».

Тогда архиепископ сказал: «Идите-ка с богом или, если хотите, с дьяволом, и если я пошлю за вами, не приходите. Ступайте и поделитесь, по крайней мере, с нашим синьором теми цветочками остроумия, которыми вы поделились со мной». На этом они расстались.

Когда синьор узнал о происшедшем, доводы маэстро Антонио ему понравились. и сн наградил его, так чтобы тот мог играть. В течение нескольких дней синьор развлекался с ним разговором о свечах, поставленных в честь Данте, а затем уехал в Феррару, вероятно в лучшем расположении духа, чем в каком находился маэстро Антонио.

В те годы, когда умер папа Урбан V,[327] я видел, как перед изображением его в церкви одного большого города горел целый факел весом в два фунта, тогда как перед находившимся невдалеке распятием стояла ничтожная свечечка в один динарий. Антонио схватил этот факел и, поставив его перед распятием, сказал: «Проклятье нам, если мы захотим опрокинуть и изменить власть небесную, подобно тому, как мы ежедневно меняем власть земную».[328]

И с этими словами он ушел домой. Это были самые прекрасные и замечательные слова, когда-либо высказанные в подобном случае.

Новелла 122

Мессер Джованни да Негропонте, проиграв в дзару все, что у него было, собрался отомстить за это и убил человека, изготовлявшего игральные кости

Мессер Джованни да Негропонте,[329] проиграв однажды в дзару все, что у него было, и будучи величайшим и известным потешником и крайне горячим человеком, разгневанный и возбужденный игрой, отправился, вооружившись ножом, к некоему человеку, изготовлявшему игральные кости, и убил его. Когда его схватили и привели к синьору тех мест, деспоту…, желавшему отнять у него за это все его достояние, синьор спросил его: «Ах, мессер Джованни, что побудило вас убить простолюдина и привести к смерти себя?»

Джованни ответил: «Дорогой синьор, исключительно привязанность к вам, основанная на любви, которую вы проявляете ко мне. А доводы мои такие. Я проиграл все, что имел, и был на волосок от самоубийства; решившись, однако, на человекоубийство, но учитывая любовь вашу ко мне и то, что без меня вы не обойдетесь, я, чтобы не лишать вас себя, а себя вас, пошел и излил свой гнев на того, кто делает игральные кости, считая, что это самая достойная месть; ведь много синьоров и равных вам людей налагают часто наказания на игроков; однако, учитывая какое великое зло происходит от игры, я думаю, что было бы много лучше, чем оставлять в живых, вообще стереть с лица земли всех делающих кости, уничтожив их так, как я уничтожил одного из них. Подумайте только, какое зло проистекает от игры, и доводы мои, быть может, вам понравятся».

Синьор, бывший благороднейшим человеком, признал доводы мессера Джованни да Негропонте превосходными и издал закон, карающий владельца игральных костей и лиц, которые делают их для кого-нибудь, и, кроме того, разрешающий безнаказанно убивать всякого, кто их делает; тот же, у кого их найдут, уплачивает в наказание тысячу лир или лишается руки, а если кто играет в кости там, где они уже есть, наказание получает и владелец их и игрок. Таким образом, по всем своим владениям он уничтожил это злое семя и корень зла, который приводил к хулам на бога, растрате богатства, объединению гордости и гнева, к воровствам и грабежам из-за алчности, к убийствам и к обжорству, к необузданному сладострастию и всем другим порокам, какие способна создавать природа. Мессер Джованни да Негропонте был прощен; а тот, кто делал игральные кости и за то был убит, понес, таким образом, наказание.

Новелла 123

Витале да Пьетро-Санта предлагает по наущению своей жены сыну своему, изучавшему право, разрезать каплуна по правилам грамматики. Тот разрезает его таким образом, что за вычетом его части другим достается очень мало

В замке Пьетро-Санта, в области Лукки, жил некогда кастелян по имени Витале.[330] По тем местам он был зажиточным и почтенным гражданином. Когда жена его умерла, оставив ему сына двадцати лет и двух дочерей в возрасте от семи до десяти, то он надумал отправить сына, который был уже отличным знатоком латыни, изучать право и послал его в Болонью. В то время, как сын находился в Болонье, названный Витале женился вторично. В пору сожития Витале с новой женой он, как это бывает, начал получать по временам вести о том, что сын его становился выдающимся человеком; и когда ему нужны были деньги на книги или на прожиток, отец посылал ему то сорок, то пятьдесят флоринов; дом сильно оскудевал деньгами. Жена Витале и мачеха молодого человека, учившегося в Болонье, видя, что муж очень часто посылает сыну деньги, и считая, что тем самым уменьшается ее пребенда,[331] стала ворчать и говорит мужу: «Бросай на ветер те деньги, которые у нас еще остаются, посылай их неведомо кому».

На что муж отвечает: «Жена, что значат твои слова? Разве ты не думаешь о том, какие это принесет плоды? И честь и пользу? Если сын мой сделается судьей, то он сможет получить потом степень доктора наук, и мы будем вознесены на веки вечные».

Жена сказала тогда: «Какие такие веки – не знаю. Думаю, что ты ошибся и что тот, кому ты посылаешь все, что можешь собрать, – просто „мертвое тело", а ты-то ради него стараешься!»

И, таким образом, жена столь привыкла говорить: «это мертвое тело», что всякий раз как муж собирался посылать сыну деньги или что другое, она схватывалась с ним, говоря: «Посылай, посылай! Старайся хорошенько, чтобы передать этому „мертвому телу" то, что у тебя есть».

Так продолжалось это дело, пока до ушей учившегося в Болонье молодого человека не дошло, что в препирательствах своих с мужем мачеха называет его «мертвым телом». Молодой человек запомнил это. Пробыв несколько лет в Болонье и весьма преуспев в изучении гражданского права, он приехал в Пьетро-Санта навестить отца и прочих членов семьи. Увидев его и крайне обрадовавшись, отец велел заколоть каплуна и зажарить его, а затем пригласил к ужину местного приходского священника.

Когда настал час и все уселись за стол со священником во главе, а подле него отец, затем мачеха, далее обе девушки, которые уже были на выданье, то молодой студент поместился отдельно на скамье. Когда явился на стол каплун, то мачеха, смотревшая злобно на пасынка, стала с искаженной физиономией шептать мужу: «Отчего ты не скажешь ему, чтобы он разрезал каплуна по правилам грамматики? Тогда было бы видно, чему он научился?»

Простак-муж говорит сыну: «Ты сидишь отдельно на скамье. Тебе следует разрезать каплуна; только мне хочется, чтобы ты его разрезал нам по поавилам грамматики».

Молодой человек, который понял, в чем дело, отвечает: «Очень охотно».

Он ставит перед собой каплуна, берет нож и, отрезав гребень, кладет его на тарелку и передает священнику, говоря: «Вы – наш отец духовный, вы носите тонзуру, и потому я даю вам макушку каплуна, т. е. гребешок».

Затем он отрезает голову и таким же образом передает ее отцу, говоря: «А вы – глава семьи, и потому я даю вам голову».

Затем он отрезал ножки и передал их мачехе, говоря: «Ваше дело ходить в доме по хозяйству взад и вперед, а этого нельзя делать без ног. Поэтому я даю их вам».

Затем он отрезал концы крыльев, положил их на тарелку перед своими сестрами и сказал: «Им придется скоро оставить дом и улететь из него. Поэтому им нужны крылья, и я даю их им. Я же – мертвое тело. Если это так, а это я утверждаю, то я возьму для себя это мертвое тело», и он принимается разрезать каплуна и есть его молодцом.

И если мачеха раньше смотрела на него злобно, то теперь стала смотреть на него исподлобья, говоря: «Вот сокровище!» и шепотом, обращаясь к мужу: «Прекрати теперь делать те расходы, на которые ты ради него шел!»

Можно было немало ворчать, так как все присутствующие предпочли бы, чтобы каплун был разрезан попросту, в особенности же священник, с которым приключился как будто митрит[332] и который неподвижно уставился на свой гребень.

Через несколько дней после этого, когда молодому человеку пришлось возвращаться в Болонью, он разъяснил в шутливом тоне, почему он разрезал каплуна таким образом, в особенности же мачехе, которой он в полушутливых словах показал ее ошибку. После этого он расстался с прочими и с нею по-хорошему. Тем не менее я думаю, что про себя она должна была сказать: – «Ступай, и не возвращайся другой раз».

Новелла 125

Карл Великий думает обратить в христианскую веру иудея, который, сидя с ним за столом, упрекает его в том. что он плохо соблюдает христианскую веру, после чего Карл Великий оказывается почти побежденным

Король Карл Великий был лучшим из королей, когда-либо живших на свете, и очень храбрым, так что если говорить о доблестных христианских синьорах, то он, король Артур и Готфрид Бульонский[333] считаются людьми наиболее доблестными. Среди язычников это трое других: Гектор, Александр Великий и Цезарь; среди иудеев также трое: Давид, Иисус Навин и Иуда Маккавейский.[334]