Суббота Воскресенского - Наталья Литтера

волосами Женя казалась настоящей балериной. Дан не мог отвести от нее глаз.

– Интересно, это место как-то связано с ней? – спросила Эжени и вынула из заднего кармана брюк телефон.

Продолжая держать ногу на перекладине, она копалась в смартфоне, а Дан, повинуясь порыву, вынул свой телефон и сделал несколько кадров.

Потом она подняла голову, и он щелкнул еще раз.

В кадр, кроме Эжени, вошли старый потертый чемодан, бледно-голубая пачка и алые пуанты.

– Ах ты…

– Я в курсе, в курсе, – перебил ее Дан, – ну, что ты там накопала?

– Она здесь жила некоторое время. До революции тут были квартиры, в одной из них она и жила.

Женя убрала ногу со станка.

– Наверное, в ее доме тоже был станок, за которым она каждое утро занималась.

– Наверное, – согласился Дан.

Выйдя из комнаты, они остановились перед образцом современного искусства – вариацией на тему дартс. На стене висела мишень-аппликация, а в корзине немного поодаль лежали бумажные шарики. Посетителям предлагалось попробовать свою меткость. Женя, не задумываясь, взяла из корзины бумажный шарик и, прицелившись, попала в яблочко.

Дан сразу вспомнил ее зачетный бросок в спортбаре.

– Где ты научилась так метать?

– В больнице и потом дома. Когда разрабатывала руку после травмы. Чего я только не делала…

– Тебе тогда было очень тяжело? – задал Дан волнующий его вопрос. Вопрос, больше похожий на утверждение.

– Невыносимо, – на Дана Женя не смотрела. Она взяла второй шарик и разглядывала мишень. – Мы были на Европе вторыми, в мире шестыми. Это очень высокие результаты для молодой пары, а мы были молодыми. Одиночницы сейчас заканчивают карьеру в двадцать, а то и раньше, в двадцать четыре ты уже ветеран. В танцах остаются до тридцати. Но туда и не ворвешься сразу, как в другие дисциплины. – Женя кинула шарик и промахнулась. – Прыжков нет, подкруток и выбросов[18] нет, только твизлы, скорость, быстрота шагов, близкая позиция партнеров, мощь постановки и годами наработанный рейтинг. В танцах существует такое понятие, как очередь. Ветераны после Олимпиады уходят, и ты становишься ближе к пьедесталу. А у нас – второе место на Европе и шестое в мире, это означало, что следующий олимпийский цикл должен был быть мой, – она повернулась и посмотрела на Дана. – Мой, понимаешь? Но теперь мой партнер катается с другой. Как он пытался сбивчиво объяснить, ему намекнули, что я быстро не восстановлюсь, нашего тренера федерация не поддерживает, а у нового есть связи и… Для меня это предательство. Спортивное. И личное. Не хочу больше об этом.

Она опустила голову и стала вдруг очень несчастной. Несчастной и одинокой. Дан сделал шаг вперед, чтобы ее обнять, но Женя выставила вперед руку:

– Не надо. Все в порядке.

Она снова посмотрела на Дана и улыбнулась. Широко. Улыбка отдельно, глаза отдельно.

– То, что после спорта жизнь продолжается, начинаешь понимать не сразу, но со временем это понимание приходит. Знаешь, спортсмены, не ставшие олимпийскими чемпионами, порой становятся очень талантливыми тренерами и доводят своих учеников до олимпийской медали. Я знаю только одного олимпийского чемпиона по фигурному катанию, чьи ученики тоже стали олимпийскими чемпионами[19]. После завершения спортивной карьеры олимпийские чемпионы зачастую катаются в шоу наемными артистами как раз у тех, кого победа миновала. Вот так причудливо иногда складывается жизнь.

– Тогда у тебя все впереди, – сказал Дан. Он тоже взял из корзины шарик и подкинул его вверх. – Ты станешь тренером олимпийских чемпионов.

Пойманный шарик Дан вложил в ладонь Жени.

– Третья попытка.

Женя прицелилась и сделала бросок. Шарик снова попал в яблочко.

10

Неожиданный приезд Дана и удачное выступление девочек на соревнованиях удивительным образом примирили Женю с Питером. Теперь ей хотелось пройтись везде. Про фигурное катание они больше не говорили. После комнаты Анны Павловой снова вышли на Невский. Темно было уже совсем по-ночному, но Жене это не мешало. Она смотрела на колоннаду Казанского собора, тащила за собой Дана к Аничкову мосту, называя его «самым красивым» в Питере, и к «зданию с мужиками», которые поддерживают колонны и балконы высокого розового особняка.

– Мне всегда казалось, что они живые, – говорила Женя, показывая рукой на изваяния, – посмотри на них. Бедные, столько веков держать такую махину. Устали, наверное.

– Эти мужики называются атлантами, – произнес Дан.

– Что еще можно ожидать от аспиранта, – дразнила его Женька. – Только умные слова.

А потом они все-таки завернули в небольшой уютный ресторанчик и поужинали горячими пельменями, поданными в глиняных горшочках. К пельменям прилагалась сметана и мелко порубленная зелень. Вкуснотища.

После ресторана они еще немного погуляли, но быстро замерзли из-за усилившегося пронизывающего ветра и вызвали такси.

До гостиницы добрались в половине десятого вечера, мечтая сразу лечь и, может быть, посмотреть вместе какое-нибудь кино, желательно с хорошим финалом. А перед этим выпить горячего чая. Маленький чайник, чашки и пакетики для заварки в номере имелись. Но как только они зашли в комнату, планы резко изменились.

Чай был, но гораздо позже. И согревалась Женя после стылой улицы теплым телом Дана, его обнимающими крепкими, но нежными руками и жадными поцелуями. Стало горячо, так горячо, что одеяло на кровати сбилось в сторону. Лишнее. Все было лишним – одеяло, одежда, слова, даже свет. Достаточно лампы в прихожей. И не хотелось спешить. Если бы Женю спросили, на что это было похоже, она бы не задумываясь ответила: «На румбу» – самый чувственный из танцев, где страсть соседствует с неторопливостью, где он и она должны совпадать идеально и понимать друг друга без слов, вместе погружаясь в жаркую тягучесть ощущений, дрожа от нетерпения и сдерживая себя.

Все именно так и было.

Неторопливо и страстно.

Идеально и без слов.

Она тонула в этих ощущениях, цепляясь руками за спину Дана, отвечая на поцелуи, переплетаясь ногами. Знойная румба в холодный ноябрьский вечер.

Потом они лежали, Дан водил пальцем по ее скуле, целовал в нос и, наконец, просто положил свою голову Жене на грудь. Она обняла эту темноволосую голову, прижала к себе. Минуты после любви часто бывают важнее самой любви, показывая настоящую степень близости между людьми. Женя лежала и думала о том, как хорошо ей сейчас, именно в эту минуту, как спокойно и совсем не хочется отнимать руки от жестких густых волос.

Чай пили почти в полночь, сидя на кровати и глядя в окно, за которым был огромный, прекрасный и уже дремлющий город.

Заснула Женя быстро, снова тесно прижавшись к Дану, а около трех он ее разбудил – полностью одетый и готовый к выходу.

– Мне