Первая любовь (СИ) - Князева Мари

— А ты, Манюсь… когда перестала воспринимать меня как просто друга?

Она наморщила свой миленький аккуратный веснушчатый носик и засопела:

— Я не знаю, Глебушка, честно. Вот в ту ночь, когда ты в очередной раз залез ко мне в комнату и забрал к себе на колени и стал выпытывать, насколько ты особенный для меня — тогда уже точно мой самообман разрушился и я осознала, что… мои чувства к тебе совсем не похожи на дружеские. Что друзья так не обнимаются, а мне ОЧЕНЬ приятно находиться в твоих руках. Признаться честно, я ждала от тебя более смелых слов и действий, но ты почему-то опять удовлетворился полунедосказанностями и невинными объятиями.

— Дурак! — я улыбнулся, как самый настоящий идиот. — Чего боялся, уже не помню. На свете нет большего удовольствия, чем целовать тебя, моя Машенька.

Я прошелся губами по ее щеке, шее, добрался до ключицы и тут притормозил. В очередной раз проявилась проблема, что не давала мне покоя все сегодняшнее свидание. Сексуальное желание застилало ум мутной пеленой и было так сильно, что отдавало болью во все тело, особенно концентрируясь в животе. Решил я с этим все строго, но телу-то не прикажешь не возбуждаться, когда самый прекрасный и желанный для него объект находится в такой исключительной близости. Оставалось только надеяться, что Маруся по своей неопытности ничего не заметит и не испугается. Хотя не заметить, конечно, было трудно. Надо проводить наши свидания в более официальной обстановке… Сразу после этой мысли я выпал в невеселые мысли о том, что у меня маловато финансов для ухаживаний за такой восхитительной барышней, как моя Манюся, да и водить ее здесь особенно некуда.

— Глебушка, ты что нос повесил? — сразу считала мое состояние Маша. — Устал, наверное? Надо тебе поспать, а то как же ты завтра работать будешь?

Я сделал над собой усилие и улыбнулся ей:

— Раза в три производительнее, чем обычно. Я, вообще, завтра как на крыльях летать буду. Маш, мне для тебя хочется горы свернуть! Только, вот… расскажи, какие?

Она широко распахнула свои чУдные глазки:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, у тебя же есть мечты, желания? Где бы ты хотела побывать? Что попробовать? Чем обзавестись?

— А… — она потупилась. — Ну, вот твоя идея про море — мне очень понравилась… А пока мы копим деньги, можем съездить опять на ту тарзанку…

Поехать с Марусей на море — да, это было бы просто шикарно. Только не автостопом, конечно. Как приличные люди, на поезде. А вот насчет палатки я не так категоричен. Нашли бы укромное место, где нам никто не помешает…

— Точно! Надо прорепетировать поход. Помнишь, мы хотели с палаткой на природу?

Она неуверенно кивнула:

— Я еще никогда не бывала в походе.

— Со мной у тебя много чего впервые, — не без гордости согласился я. — И это так приятно, Манюсь.

— А ты был… в театре?

Тут пришла моя очередь смущаться. Конечно, мы бывали в городе иногда, но в основном решали насущные практические вопросы. В одну из таких поездок родители ходили на спектакль, мне тоже предлагали, но я решил, что это будет слишком скучно и предпочел кино про супергероев.

— Значит, я тоже смогу показать тебе кое-что непривычное! — обрадовалась Манюся. — Помнишь, ты же обещал заехать ко мне в N-ск перед отправкой в армию? Теперь уж ты обязательно должен сдержать слово! Я ведь… твоя… девушка… — она словно пробовала эти слова на вкус, и он, кажется, смущал ее, но в то же время она так широко, так светло улыбалась.

Это грело мне душу.

— Моя девушка… — повторил я шепотом. — Моя Машенька…

Я вздохнул, одновременно переживая из-за того, что сейчас, в этой тишине деревенской ночи, под сенью яблони возле моего дома Маше нравится быть моей девушкой. Ей приятны мои объятия и эта глупая болтовня о наших взаимных чувствах, но станет ли она так же радоваться, когда приведет в театр своего деревенского парня, который понятия не имеет, как там себя вести, когда хлопать, да и одет не пойми как.

— Ты опять о чем-то печалишься! — заметила Манюся.

— У меня нет костюма в театр.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Она пожала плечами:

— Пойдешь в джинсах. Там нет никакого строгого дресс-кода.

Я кивнул со вздохом.

— Глеб! Ты совершенно напрасно переживаешь! У Дениса есть куча модной одежды и какой-то там невероятно дорогой кофе в зернах, но он все равно мизинца твоего не стоит. И никогда он не станет мне и вполовину так важен, как ты.

Я улыбнулся. Она права, все это наживное. Что я, не заработаю себе на костюм или не справлюсь с театральным этикетом ради моей Маруси? Главное — что она со мной.

Мы долго сидели на той лавочке, обмениваясь признаниями, планами и мечтами. И, конечно, целуясь. Машенька еще несколько раз пыталась прогнать меня домой, говоря:

— Ну как же ты? Мне-то что, я утром высплюсь, а у тебя хозяйство…

Но я был непреклонен в своем стремлении провести с нею все возможное время и сдался, только когда она сама стала слишком широко зевать и слишком медленно моргать. Небо на востоке уже заметно посветлело. Я проводил Машеньку до двери и долго целовал ее на крыльце, не в силах оторваться, в страхе, что вместе с этой волшебной ночью закончится и мое так долго жданное счастье.

В конце концов, она убежала, а я вернулся в свою комнату, но сна не было ни в одном глазу. Я полежал в кровати минут двадцать, а потом махнул на все рукой, опять вышел и по привычной уже траектории забрался в спальню своей девушки. Она, конечно, спала, как ангелочек. Нежное беленькое личико в полупрозрачных веснушках было прелестно и безмятежно. Я не стал ее будить, только поцеловал тонкие пальчики, беззащитно лежавшие на подушке, и опустился на пол возле Машиной кровати. Буду охранять ее сон…

***

Переполох начался еще в доме Сорокиных. Видимо, Кирилл проснулся сам, а нас с Манюсей разбудить не смог и пошел к маме, а она заглянула к нам. Я уже не помню, чей именно голос разрезал мой сон — Машин или ее матушки, но потом меня, кажется, строго отчитали и отправили вон из комнаты тем же путем, что я в ней оказался. Через окно.

Дома ждал еще более суровый прием, чем в гостях. Батя выгнал всех, зашел в нашу с Федосом комнату и стал вытаскивать из брюк ремень:

— Ты где шляешься по ночам, паскудник?

— Бать, ты же не серьезно? — возмутился я. — Я давно не ребенок, чтоб меня пороть!

— Ничего… — пробормотал он со злостью. — Восемнадцати еще нет, имею право…

— Так через две недели будет, бать!

— Вот будет — и гуляй на все четыре стороны, дурья твоя башка!

— Да что я такого сделал-то?

Не в первый раз я дома не ночевал, но прежде отец так не реагировал.

— Он еще спрашивает! А ну признавайся, спортил девку?

— Чего?!

— Машку соседскую, с ней был?

— С ней. Только я ее пальцем не трогал, бать, клянусь! Ну, то есть, целовались, конечно, ну и все!

— Клянешься? — махом остыв, отец нахмурил бровь. — А ну-к, перекрестись!

Я вздохнул и сделал то, что он просил. Я отнюдь не был так религиозен, как мои родители, но все равно имел уважение к крестному знамению, не стал бы богохульствовать, и он это знал.

— Ну ладно, — крякнул отец и стал заправлять ремень обратно в штаны. — Но чтоб и впредь…

— Да я знаю, бать, я бы сам не стал. Она для меня… Я ее… — я нахмурился и, густо покраснев, опустил голову.

— Это хорошо. Я так и надеялся, но знаю ведь, дело молодое… Смотри мне.

Я кивнул, глядя на него серьезно и открыто.

— Что ж, — ответил он мне заинтересованным взглядом, — жениться хочешь?

— Хочу… — вздохнул я. — Да мелкий больно. И, это… не обеспеченный.

— Это дело наживное. Главное, Глеба, работай, не покладая рук. А что до возраста, то в прежние времена в крестьянских семьях и раньше женились. И в 16, и в 15…

Его неожиданная поддержка подняла мне настроение.

— Ладно, — улыбнулся я. — Разберемся.

Глава 21. Девичья честь

МАША