Я думала, я счастливая... - Марина Безрукова

Ивановну. Лучше сообщить плохие новости, глядя ей в глаза. Если что, сможет хотя бы помочь. Тамара быстро оделась и выскочила из дома. Всю дорогу она крепко сжимала в руке телефон, опасаясь, что пропустит важный звонок. «Вот и пропасть», — билось в голове.

Глава 29

Сорваться в бездну ей не дали. Это не были заботливые руки невидимой помощи, что в одночасье оказались за ее спиной и бережно поддержали, не давая упасть. Не появился волшебник, который быстро, грамотно, а главное, без последствий, исправил всё, что накренилось и начало рушиться. Не случилось чудо, когда звонок оказался ошибкой или жестоким розыгрышем. Просто сначала Тамаре на грудь бросилась Ольга Ивановна, а потом приехала растрепанная, с абсолютно детскими, беспомощными глазами, Лёлька. И зарыдала прямо на пороге. Глеб уже неделю находился в командировке и не мог бросить всё и вернуться прямо сейчас.

Бабье царство. И единственным человеком, который не потерял рассудок в этом царстве, оказалась Тамара. Хотя она бы с большим удовольствием улеглась на кровать и со страдальческим лицом принимала всех, кто хлопотал, поднося таблетки или чай, поглаживал ее по волосам и шептал бесконечное: всё будет хорошо. Увы, но таких рядом не нашлось.

Тамара усадила свекровь в кресло, растерла ей ледяные, чуть узловатые пальцы, закутала в плед. Подробностей не рассказывала, да и сама-то толком еще ничего не понимала. Ольга Ивановна цеплялась за руки Тамары, не отпуская от себя.

— Томочка… ох…Тома! Разбился? Совсем убился? Ох!

По щекам текли слезы, бледные губы подрагивали, и она всё время переводила растерянные, как у ребенка глаза, то на Тамару, то на Лёльку.

— Ольга Ивановна! — бодро отвечала Тамара, — ну, кто вам сказал, что Коля убился? Небольшая авария. Я же вам объясняю, Коля жив, в больнице, но жив и травмы у него не критические.

— Ох, — причитала свекровь, — ох, я знала, добром это не кончится! Грех ведь, Томочка, грех-то какой на нем! Разве так можно было? Вот и поплатился… Говорила я ему… Давай ему позвоним, а? Почему он мне до сих пор сам не позвонил?

— Не может пока. Там же больница. И телефон мог сесть. Я позже всё узнаю. Мы туда съездим. Потом. Когда разрешат. Главное, он жив. Успокойтесь, пожалуйста, Ольга Ивановна!

Рядом на высокой безмолвной ноте плакала Лёля. Тамара разозлилась: почему ей-то всех нужно успокаивать?! Она, что, железная?! Так уже было, когда она выхаживала Ольгу Ивановну после инфаркта. Все вокруг только советы раздавали, а как доходило до дела, даже у Николая появлялись неотложные вопросы. «У тебя это получится лучше, — неизменно слышала Тамара, — ты умеешь всё планировать». Свекровь она любила, и бросить ее, конечно, не смогла. Как и сегодня. А вот Лёлька ее раздражала — что толку слезы лить? Ведет себя, как будто ей пять лет.

— Лёля! — резко сказала Тамара, чуть повернув голову в сторону дочери. — Если ты не в состоянии взять себя в руки, пожалуйста, езжай домой и жди новостей там. Телефон справочной можно найти на сайте. Я не могу утешать сразу всех!

Снова пиликнул телефон. Женя. Удивлен, почему не отвечает. Позже. Ответит ему позже. Она внимательно вглядывалась в лицо Ольги Ивановны, и та, испугавшись Тамариного тона, испуганно притихла: если Томочка уйдет, и она останется здесь одна, то умрет от ужаса точно.

— Ты, мам, всегда, как терминатор! — обозлилась Лёлька. — Ничем тебя не проймешь! Конечно, какое тебе дело до…

Тут Тамара не выдержала и, подскочив, как ужаленная, потащила Лёльку прочь из комнаты.

— Ты соображаешь, что ты несешь? При бабушке?! Ты видишь, что с ней? Сердце у тебя есть? А? Лёлька…

Ольга дернула плечом, вытерла слезы и, шмыгнув распухшим носом, просипела:

— А что, не так что ли? Скажи еще, что боишься за него…

И отвернулась к стене. Тамара вновь подивилась ее черствости. Ни помощи не предлагает, ни поддержки, только злится и требует к себе внимания. Боится ли за Николая? Да. Потому что всё еще родной человек, а это обязывает. Она поморщилась и прикусила губу, в груди закололо. Захотелось всё бросить и снова уехать к морю.

* * *

Соня очнулась на полпути к больнице. Она ни на что не жаловалась, только смотрела вокруг расширившимися от страха глазами, не понимая, что с ней. Момента аварии она тоже не запомнила. Мелькнуло что-то красное справа, а потом удар и темнота. Болела голова, ныла кисть руки, которой она успела упереться перед собой, но самые ужасные ощущения были в животе. Ей казалось, она больше не чувствует движений малыша, легких, как трепет ветерка на листьях. Рядом переговаривались врачи, их лица были спокойны и сосредоточенны. Замерев без движения, Соня пыталась поймать их взгляд для того, чтобы убедиться: с ней и ребенком всё в порядке. И тут же, как вспышка: «Коленька! Что с ним?!»

Соня беспокойно заметалась на каталке, и худой мужчина в синей форме, тут же успокаивающе сжал ее руку. Он уговаривал ее не двигаться, задавал какие-то вопросы, но Соня плохо слышала и не понимала, о чем ее пытаются расспросить. Ей рисовались жуткие картины покалеченного и даже мертвого Николая, умершего в ее животе ребенка и полной безнадежности и никчемности дальнейшей жизни. Она крепко зажмурила глаза и попыталась уговорить себя не паниковать, но мрачные картины случившейся катастрофы расцветали всё ярче и ярче. В конце концов, у нее началась истерика, и доктор быстро кивнул фельдшеру вколоть успокоительное.

Дальше ее, как неодушевленный предмет куда-то катили, снова расспрашивали, светились белые лампы, зеленела форма персонала, что-то жужжало, что-то пикало и звенело. Она ощущала холодный гель на животе, чувствовала датчик, скользивший по ее коже, смутно различала лицо молодой девушки в форменной рубашке и штанах. Запомнилась забавная шапочка, на которой были нарисованы мишки, динозавры и коалы. Коалы навеяли мысль об Австралии. Дальше перекинулись на Тимура. Снова вернулись к ее счастливой жизни с Колей и так по кругу, пока от усталости и переживаний она не заснула в палате.

Наутро недовольная санитарка принесла ей пакет с сумочкой и телефоном, и Соня принялась звонить. Сначала Коле, а потом, не дозвонившись, маме. Инесса Леонардовна долго охала и ахала, но на этом и ограничилась. Узнав, что с дочерью ничего страшного не произошло, она порадовалась и заявила, что вечером идет в театр, а потому посещение больницы невозможно. Обещала попросить отца.

— С тобой ведь всё в порядке? А с ребеночком? Ну и славно, мой котик, — услышала Соня торопливый голос. — Целую, дорогая.

Как