Призрак былой любви - Джудит Леннокс

Однажды, вернувшись домой поздно вечером, Тильда застала Макса на кухне.

— Прости, дорогой… в последний момент возникла проблема, которую пришлось срочно решать.

— Я отдал билеты Шарлотте, — сказал он, стоя к ней спиной.

Тильда беззвучно охнула, закрыв рот рукой. Они собирались идти на концерт.

— О, Макс…

Она боялась, что он побьет посуду — с такой силой он швырял ее в горячую мыльную воду.

— Макс, прости меня…

— Хоть бы позвонила, — сквозь зубы процедил он. — Позвонить-то можно.

— Забыла, — несчастным голосом ответила она. День выдался безумно тяжелым, и она даже не вспомнила, что сегодня они идут на концерт, хотя этого концерта она с нетерпением ждала всю неделю.

— Ты не удосужилась записать это в ежедневнике? Среди прочих твоих дел — заседаний комитетов, мероприятий по сбору средств — не нашлось места для записи «встреча с мужем»?

Его сарказм глубоко ранил ее. Она попыталась объяснить:

— Я записала, но забыла заглянуть в ежедневник. Не было времени. Макс… ты так разобьешь кувшин…

Он с грохотом поставил кувшин на сушку.

— Тильда, а мне как быть? Еще раз записаться к тебе на прием, чтобы мы наконец-то смогли провести вечер вместе?

В кухне повисла тишина. «Я каким-то образом вписываюсь в твои планы, Тильда?» — зазвучал в ее сознании далекий голос Дары.

— Макс… — прошептала она, — наконец-то я делаю хоть что-то полезное… самую малость, просто пальцами затыкаю брешь в прорвавшейся плотине… но, Макс… если б ты видел этих детей!

Он вытер руки и зажег сигарету.

— А твои собственные дети… Мелисса, Джош, Рози… что для тебя важнее?

— Ты несправедлив, Макс, — медленно произнесла она. Глаза обожгли слезы. — Для меня нет ничего важнее наших детей.

— Но тебе этого мало.

В смятении она смотрела на мужа. Она любила свою семью, безумно, словами не выразить, жизнь готова была отдать за любого из своих близких. И все же…

— Нас тебе мало, — повторил Макс. Голос у него был усталый. — Я прав, Тильда?

Она отвела взгляд в сторону. Сидя дома, она скучала, чувствовала себя пленницей в четырех стенах. А когда начала работать в движении, у нее словно крылья выросли, будто она нашла недостающий фрагмент картины. Что-то в ней не так, уныло думала Тильда. Бродячее неустроенное детство не подготовило ее к нормальной семейной жизни.

— Мне предложили новое назначение, — неожиданно сказал Макс. — Я думал отказаться, поскольку это связано с поездкой за границу и мне пришлось бы оставить вас, но… — Он пожал плечами.

«Раз мы и так почти не видимся…» Незаконченная фраза повисла в воздухе. Тильда села за кухонный стол. Отвернувшись от мужа, прижала к губам костяшки пальцев. Вся ее жизнь, думала она, — это череда предательств. Отец ее не признал, мать умерла, возлюбленный женился на другой. Теперь вот Макс.

— Ты хочешь уехать… из-за меня?

Он в отчаянии всплеснул руками.

— Я хочу уехать потому, что больше не в силах клепать сомнительные статейки о том, что Гитлер пойдет на попятную из-за того, что Британия и Франция вступили в союз с Польшей. А если я в какой-нибудь из статей хотя бы намекну, что война уже стучится в дверь, в редакцию начнут приходить уведомления «Д»,[38] едва на бумаге высохнет краска. Я хочу уехать потому… — Он внезапно умолк, качая головой. Потом добавил: — В общем, я выразил свое недовольство, и мне наконец-то предложили поработать иностранным корреспондентом. У меня появится относительная свобода, но при этом мне придется жить за рубежом.

Он снова закурил и, стоя у открытого окна к ней спиной, стал дымить сигаретой. Была середина лета, и Тильда ощущала маслянистый запах лаванды, витавший в вечернем воздухе. Она задала Максу вопрос, который прежде не смела озвучить. Он резко повернулся к ней.

— Когда будет война? О… через неделю. Может, через две-три. Не позже, Тильда.

Война. Все ее существо объял страх. Война — монстр, для которого нет ничего святого. Война лишит их возможности строить свое будущее по собственному усмотрению. И сейчас неизбежность войны заставила ее прозреть.

— Не отказывайся от назначения, Макс, — сказала Тильда. — Это твой шанс.

Она поднялась из-за стола и принялась вытирать тарелки и чашки, расставлять их по местам. Ей казалось, если в ее собственном доме будет порядок, значит, она сможет контролировать и бесформенное пугающее будущее.

— А ты?

— Думаю, мы поедем с тобой.

Он посмотрел на нее.

— Тильда, я же сказал: будет война…

— Когда начнется война, мы вернемся домой. — Вся посуда была аккуратно поставлена в шкаф, и Тильда закрыла дверцы. — Ты сам поймешь, Макс, когда нам нужно будет уезжать.

— А дети? Рози? Ей опасно ехать за границу, у нее нет нормального паспорта. — Заходящее солнце отбрасывало тень на лицо Макса, отчего круги под его глазами обозначились четче, носогубные складки прорезались глубже. — А как же Kindertransporte?

— Когда война начнется, вывоз детей прекратится. Ты и сам это знаешь. Дети окажутся в западне. — И она представила лица детей, прижатые к окнам вагонов: на стекла падает тень от деревьев и фонарей, так что кажется, будто они сидят за решеткой.

В первых числах сентября было объявлено о начале войны, и Дара попытался записаться добровольцем на фронт, но ему сообщили, что он не подлежит призыву в армию по роду занятий. Он был разочарован и в то же время испытывал облегчение. Он был бы не прочь повоевать, посмотреть опасности в лицо, хотя грязь и убожество окопов ему претили. Он был бы рад на время уехать от Джосси, но с Кейтлин ему расставаться не хотелось. Ему надоела неразбериха, что Кристофер де Пейвли оставил в управлении поместьем, но он был уверен, что сумеет навести порядок на ферме.

Джосси глаз с него не спускала, следила за ним как орлица, но после неприятностей с Корой Дайс Дара жене не изменял. Последствия того инцидента не заставили себя ждать. Многие перестали с ним общаться, приглашать в свои дома, — очевидно, Элизабет Лейтон постаралась. Поначалу он переживал — как это отразится на Кейтлин? — но его продолжали упорно игнорировать, и он оставил всякие попытки вернуть себе расположение местного общества.

— Напыщенные индюки, — говорил он дочери, давая ей урок верховой езды. — Мы прекрасно обойдемся без них, правда, Кейт? Без них нам гораздо лучше.

— Без них нам гораздо лучше, — напевно вторила отцу девочка, рысью погоняя пони по кругу в загоне. — Без них нам гораздо лучше.

Управлять поместьем оказалось не так-то просто, он не знал, за что хвататься. Он думал, что дела будут идти сами собой, как на ферме его деда. Не тут-то было — неприятность за неприятностью. То обрушилось ограждение, и овцы выбрались на поле, где взошла пшеница. Потом дренажная канава заросла камышом, и поля затопило. Весной, когда растаял снег, земля оказалась под водой, которая не желала уходить. В ней, как в зеркале, отражалось хмурое небо; картофель, что он посадил, гнил на корню. Просмотрев бухгалтерские книги, Дара обнаружил, что ферма фактически не приносила дохода со времен Первой мировой войны. Эдвард де Пейвли жил за счет своего капитала, а после уплаты налога на наследство поместье было почти разорено. То, что ему представлялось безграничным богатством, когда он женился на Джосси, в действительности оказалось скудным источником дохода. Он пытался экономить, но это было трудно. Они и так ужались, как могли. Из прислуги — только кухарка, горничная и няня, и это на такой огромный дом. Садовник умер, его сына призвали в армию; Джосси сама пыталась ухаживать за садом. Престижная школа Кейтлин стоила бешеных денег. Но его дочь должна иметь все самое лучшее, иначе в чем вообще смысл его существования? У нее был гардероб принцессы: черное бархатное пальто с меховым воротником, нарядное платье из туссора, маленький редингот и бриджи для верховой езды, пони. Его дочь ни в чем не знала отказа.

Осенью в Холле поселились двое эвакуированных. Джосси пыталась увильнуть от повинности, но Дара, вспомнив фотографии в газетах, на которых были запечатлены дети с серыми лицами из трущоб, поехал в детоприемник и взял двух братьев. Норман и Артур Грин были родом с Собачьего Острова.[39] Коленки у них были черны от цыпок, слюнявые рты постоянно открыты, дыхание затруднено, как у людей с воспаленными аденоидами. Дара велел няне выкупать мальчиков, и дом огласился их воплями. За ужином они целиком запихивали в рот бутерброды с яйцом и отказывались пить молоко без чая. Кейтлин, забыв про свою тарелку с едой, таращилась на них с отвращением.

Нормана с Артуром устроили в деревенскую школу, откуда они обычно возвращались в Холл с разбитыми в кровь коленками и костяшками пальцев, ибо деревенские мальчишки, видя в них чужаков, неизменно ввязывались с ними в драку. Дара подозревал, что Норман с Артуром вполне способны постоять за себя. Джосси с ними не общалась, Кейтлин продолжала взирать на них с любопытством, смешанным с омерзением, как на неведомых зверей, которых она еще не встречала в своих детских книжках с картинками. А няне от них и вовсе житья не было.