Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей - Салман Рушди

– То есть тебе плевать, что я людей убиваю? – спросила Тереза Сака беззвучно. Что это я делаю, тут же сказала она себе, разговариваю с голосом у меня в голове, голоса слышать стала? Жанна-на-хрен-Д’Арк? Видела я кино. Ее сожгли.

– Нет, – ответил голос в ее голове. – Ты не святая, и я тоже.

– Ты хочешь, чтобы я убивала людей, – повторила она все так же молча, внутри головы, зная, что это уже не опьянение, это сумасшествие.

– Не людей, – сказал голос. – У нас добыча покрупнее.

Когда мистер Джеронимо вновь очутился у входа в «Багдад», он был вооружен новым знанием: доныне он не знал ничего не только о мире, но о самом себе и своей роли в нем. Но теперь он кое-что знал, не все, но для начала неплохо. Ему пришлось начинать с нуля, и он знал, где хочет приступить к делу, попросил Дунью вернуть его сюда, чтобы тут провести первое исцеление. Она оставила его в том месте и отправилась по своим делам, но теперь он имел доступ к коммуникационной системе джиннов и мог в любой момент в точности установить ее местоположение на этой замечательной внутренней системе позиционирования, так что ее физическое отсутствие ничего не меняло. Он позвонил в звонок и стал ждать. Потом припомнил, что у него есть ключ. Ключ по-прежнему подходил к замку, словно ничего не случилось, словно его не выгнали отсюда как носителя устрашающей болезни.

Долго ли он пробыл в Перистане? День, полтора. Но здесь, в нижнем мире, прошло восемнадцать месяцев, а то и больше. Многое может измениться на Земле за полтора года в век ускорения, который начался на рубеже тысячелетий и продолжается по сей день. Все наши истории рассказываются теперь быстрее, мы забыли былые радости медленного повествования, канители и проволочек, трехтомных романов, четырехчасовых фильмов, сериалов в тринадцати эпизодах, удовольствия длительности, растянутости. Делай, что должен, живи своей жизнью, выкладывайся быстро, тик-так. Стоя на пороге «Багдада», он словно видел, как проносятся перед глазами полтора года жизни родного города, слышал вопли ужаса, когда умножились случаи вознесения и вместе с тем их противоположность, придавливающее проклятие, людей в лепешку расплющивало локальное усиление гравитации, в точности история из той китайской шкатулки, подумал мистер Джеронимо, а еще пикировали с небес Великие Ифриты на летающих урнах, предлагали награды, большие ларцы драгоценностей каждому, кто укажет мужчину или женщину с ушами без мочек. Ввели военное положение, неотложные службы справлялись молодцами, пожарные лезли по лестницам на помощь к зависшим в воздухе, полиция с помощью Национальной гвардии поддерживала на улицах хотя бы видимость порядка.

По городу шастали религиозные шайки, высматривали, на кого свалить вину. Иные толпы выбирали своей мишенью мэра, мол, удочеренная ею Малютка Буря, чудесный датчик честности – дьяволово семя. Толпа верных, для которых ненависть оказалась необходимым спутником веры, Харди при Лореле, собралась вокруг резиденции мэра, сошлась с трех направлений, от паромного причала, с Ист-Энд-авеню и с улицы Фрэнка Делано Рузвельта, и, кошмар, сумела-таки взять штурмом историческое здание и поджечь его. Успешная атака на Грейси-мэншн попала в новости даже в те беспорядочные времена, тем более что бойцы передовой линии, столкнувшись с гвардейцами, которые пустили в ход огнестрельное оружие, не падали, даже получив несколько пуль и в тело, и в голову, во всяком случае, так повествует эта история, и хотя средства коммуникаций почти не работали, такая история сумела быстро распространиться. В некоторых ее вариантах добавлялась необычная деталь: нападавшие перевернули несколько машин, в том числе фургон рыботорговца, и когда задние дверцы распахнулись и мертвые рыбины во льду – альбакор, нерка, чавыча, тихоокеанский лосось, горбуша, сайда, пикша, камбала и мерланг – уставились стеклянными глазами на окровавленных демонстрантов, какие-то рыбины, мертвые, вдруг громко расхохотались. Эта история, приключившаяся с фанатиками, в которых проникли джинны-паразиты, напомнила мистеру Джеронимо народную сказку о смеющейся рыбе, которую рассказывала Голубой Жасмин, и он вновь увидел, как многое, считавшееся прежде фантастикой, сделалось нормой дня.

Он не знал о джиннах-паразитах, пока Дунья не нашептала, раскрыв ему глаза на его природу, наследие джиннов. Один из Великих Ифритов, Сверкающий Рубин, был владыкой джиннов-паразитов, он и сам был мастак овладеть на время телом, а потом выйти и оставить былого владельца живым, как он и доказал своей сенсационной проделкой с финансовым титаном Дэниэлем Арони, а все меньшие паразиты служили пехотинцами у генерала Рубина. Но в то время как Сверкающий Рубин мог функционировать и вне чужого тела, его последователи-паразиты были слишком слабы и неуклюжи. На Земле им требовалось вместилище – собака, змея, летучая мышь-вампир, человек – и, покидая этот временный приют, они его разрушали.

Банда Зумурруда ведет войну сразу на многих фронтах, размышлял мистер Джеронимо. Нелегко будет с ними справиться.

Мэр и удочеренная ею Буря выскочили из горящего здания невредимыми. Опять-таки слухи вокруг этого чудесного спасения тяготели преимущественно к сверхъестественному. Согласно этой основной версии (а других, более правдоподобных, до нас не дошло), неведомой матерью Малютки была джинния, которая не пожелала растить наполовину человеческое дитя любви и оставила его на пороге мэрии, но издали внимательно следила за судьбой малышки и, видя, что ее жизнь подвергается опасности, вошла в горящее здание, окружила защитной магией Розу Фаст и маленькую Бурю и вывела их из мэрии. Faute de mieux[12], вот история, которой мы располагаем.

Предательская штука история! Полуправда, невежество, обман, уводящие от цели следы, ошибки и ложь, а где-то под всем этим закопана истина, в которой недолго и разувериться, легко сказать, это, мол, химера, нет никакой истины, все относительно, что для одного безусловная догма, то для другого сказка, но мы все же настаиваем, решительно настаиваем, это слишком важная идея, чтобы отдать ее в руки торговцам относительностью. Истина существует, и магические силы Малютки Бури послужили в те дни наглядным доказательством существования истины. Ради славной памяти Малютки мы отказываемся превращать истину в «одну из». Мы можем не знать ее, но истина где-то рядом. Мы не знаем в точности, как Роза Фаст и Буря выскочили из горящей резиденции, но мы способны признать область своего невежества и покрепче держаться за известное: они, несомненно, спаслись. После этого мэр, прислушавшись к советам службы безопасности, укрылась в тайном убежище и оттуда управляла городом. Это убежище осталось тайным, но героическое правление мэра – явно. Она возглавила битву с хаосом, учиненным Великими Ифритами, она обращалась к гражданам с призывами, заверяя их, что делается все необходимое и вскоре они получат еще большую помощь. Она стала голосом и лицом сопротивления и держала руку, пусть и невидимую, на пульсе города. Это нам известно, а что неизвестно, то этих фактов не отменяет. Таков научный подход. Откровенное признание в ограниченности своих знаний увеличивает общественное доверие к тому, что человек утверждает как факт.

Город превратился в зону военных действий, война проникла и в «Багдад». Граффити, непристойные надписи, дом осквернен и снаружи, и внутри. Окна забиты, стекол во многих рамах недостает. Он вошел в затемненный холл и тут же почувствовал, как к затылку прижался холодный металл, пронзительный, взбудораженный голос грозил ему смертью, у нас тут оккупай, засранец, распахни рубашку, рубашку, говорю, распахни, то есть надо было показать, что он не прячет на себе пояса с взрывчаткой, он не ходячая бомба, которую кто-то направил сюда очистить здание, кто тебя послал, засранец, от кого ты. Забавно, подумал он, он-то двигался в нормальном неспешном ритме, но всех вокруг мог замедлить, мог растянуть голос того человека с ружьем, чтобы тот стал мееедлееенный, мог еще больше все замедлить, стоило только пожелать, вот так, и крутые парни в темном вестибюле замерли статуями, а он дотянулся до ствола, и сдавил его, вот так, и смял, словно пластмассовую игрушку, это было почти смешно. Мог сделать вот так, и все оружие оккупая превратилось бы в морковки и огурцы. А еще вот так, и все они голые. Он позволил им ускориться – или сам сбавил скорость – и с удовлетворением наблюдал очередную метаморфозу, из храбрых разбойников в напуганных детишек, что за – кто это – мотаем отсюда. Они попятились прочь, прикрывая гениталии, и он задал вопрос: Сестра Альби, Голубой Жасмин, что-нибудь о них слышали? И тогда тот, кто прежде прижимал к его голове дуло, воткнул ему кинжал в сердце: Эти летающие ведьмы? Шарики воздушные? Он оторвал руки от интимных органов и широко их раскинул. Капут, друг. Всмятку. Что это значит, спросил мистер Джеронимо, хотя и понимал, что это значит. Как пиньяту разбивают, знаешь, сказал голый. Буум. Дерьмо сплошное.