Том 23. Письма 1892-1894 - Антон Чехов

Всех благ!! Пишите!!!

Ваш А. Чехов.

Яковенко В. И., 31 июля 1893*

1329. В. И. ЯКОВЕНКО

31 июля 1893 г. Мелихово.

Многоуважаемый Владимир Иванович!

Я не знаю, принимаете ли вы амбулантных больных, но, тем не менее, все-таки решаюсь направить к вам фабриканта Кочеткова, алкоголика. Его жалоба: «Пью водку и никак не могу уняться».

Я воспользовался коротким временем, какое было в моем распоряжении, и собрал «предварительные сведения», касающиеся этого больного. Быть может, они понадобятся.

Искренно уважающий

А. Чехов.

Ст. Лопасня 31/VII 93.

Суворину А. С., 2 августа 1893*

1330. А. С. СУВОРИНУ

2 августа 1893 г. Мелихово.

2 авг.

Пользуюсь отъездом Потапенко, чтобы послать Вам строчки две-три — в ответ на Ваше последнее, сердитое письмо. Начать с того, что Армию спасения, ее процессии, храм и проч.* я видел на Цейлоне в городе Кэнди*. Впечатление оригинальное, но давящее нервы. Не люблю.

Ах, как мне хочется повидаться с Вами! Спрашиваю себя: не удрать ли? Но нет. Холера идет с двух сторон. А мне хочется цивилизации: купить себе новое платье, поехать в I классе и поговорить не о холере. Я точно под арестом, или — лучше — состою смотрителем арестного дома. Вроде как бы чиновничишка, которого засадили в уездный городишко — и сиди. Надо бы встряхнуться, хотя бы для того, чтоб выпить вина — конечно, на Ваш счет, потому что я только Вам позволяю платить за меня в ресторанах. Мысли о золотом мешке несправедливы. Амфитеатров стал лопать шампанское и уже «не может» без этого. Аристократ. Вы напрасно послали ему 1000 р.* И трехсот за глаза, так как всё равно пропьет. А Сергеенко у всех берет авансы, но неизвестно, где пишет*. Если я буду издавать журнал, то он и у меня будет брать деньги.

Нехорошо быть врачом. И страшно, и скучно, и противно. Молодой фабрикант женился, а через неделю зовет меня «непременно сию минуту, пожалуйста»: у него <…> а у красавицы молодой <…> Старик фабрикант 75 лет женится и потом жалуется, что у него «ядрышки» болят оттого, что «понатужил себя». Всё это противно, должен я Вам сказать. Девочка с червями в ухе, поносы, рвоты, сифилис — тьфу!! Сладкие звуки* и поэзия, где вы?

Идея: не нанять ли мне на неделю доктора, чтобы он заменил меня? Посажу его к себе в кабинет, а сам уеду и прогощу у Вас два дня. Идея, кажется, несбыточная, но нравится мне.

Пишите мне ради бога, а то я, кажется, совсем одинок. Желаю Вам всех благ.

Ваш А. Чехов.

А я сплю великолепно: едва склоню голову на подушку, как Морфей уже тут.

Лейкину Н. А., 4 августа 1893*

1331. Н. А. ЛЕЙКИНУ

4 августа 1893 г. Мелихово.

4 августа 93.

Большое Вам спасибо за письмо, добрейший Николай Александрович. Прочел его с большим удовольствием, ибо давно уже не получал от Вас писем и вообще скучаю по письмам. Сам я не писал Вам так долго по той самой причине, про которую в писании сказано: в лености житие мое иждих*. Когда бывает свободный часок-другой, то норовишь уйти подальше от письменного стола, развалиться и, задрав ноги, читать что-нибудь.

У нас лето было тоже превосходное*. Много тепла и много влаги. Урожай хороший. Мы сеяли рожь на 10 дес., овес на 10, клевер на 10, чечевицу на 4, гречиху и просо — понемножку, этак десятины по две, и десятину картошки. Можете же представить себе, какая жизнь кипит у меня в усадьбе и как часто приходится мне отпирать стол, чтобы доставать деньги для расплаты с косарями, девками и т. п. Строится новая кухня. Куры, утки, дворняжки, плотники, больные — настоящий Вавилон! Сенокос у нас был тоже шумный, беспокойный, с дождями и грозами. Собрали мы сена 4 тысячи пудов и испортили крови 20 пудов. Клеверу накосили чёртову пропасть. Что касается огорода, то он не совсем удался в этом году. Капусту и кольрябию поразила болезнь, которая называется килой — что-то вроде саркомы корня. Вместо четырех-пяти тысяч голов капусты, как ждали, соберем всего три, да и того меньше. Но беда не в этом, а в том, что кила заразительна и что придется теперь отыскивать для капустных растений другое место, т. е. вне усадьбы, а это сопряжено с усиленным удобрением, наймом сторожа и другими расходными статьями. Сад тоже не удался. Вишен совсем не было, а яблони наполовину не цвели. Крыжовнику и малины очень много, но сей товар у нас совсем не имеет сбыта, да и нет людей и времени, чтобы рвать ягоды. Груши тоже не цвели. Ни одно дерево не замерзло, но случилась другая беда. Помните, я писал Вам осенью, что посадил новый молодой сад*? Представьте, зайцы сожрали все молодые яблони. Снег был высок, выше заборов, так что сад ничем не был отгорожен от поля. Для зайцев раздолье полное. В этом году не было или почти не было фруктов, но зато поспели стручковый перец, кукуруза, томаты, поспевают дыни и даже арбузы — не в парнике, а на открытом грунте.

Лето в общем было невеселое, благодаря паршивой холере. Я опять участковый врач и опять ловлю за хвост холеру, лечу амбулаторных, посещаю пункты и разъезжаю по злачным местам. Не имею права выехать из дому даже на два дня. Холеры в моем участке еще не было.

Вы удивляетесь, что я мало пишу, но ведь живу и кормлюсь я только литературой и только текущей, так как за книжки не получаю уже второй год (выручка книжная у меня идет на уплату долга). Живу я на две-три тысячи в год и перебиваюсь помаленьку, хваля бога, давшего мне возможность удалиться из города, который жрал меня. Оттого, что я мало проживаю, я всё лето мог возиться со своим «Сахалином»* и даже сдать его в печать и получить аванс. Появится «Сахалин» в окт<ябрьской> книжке «Русской мысли» и будет печататься до конца 1894 г.* Написал я также небольшую повестушку*; когда кончится холера, засяду за беллетристику, так как сюжетов скопилась целая уйма.

Таксы Бром и Хина здравствуют. Первый ловок и гибок, вежлив и чувствителен, вторая неуклюжа, толста, ленива и лукава. Первый любит птиц, вторая — тычет нос в землю. Оба любят плакать от избытка чувств. Понимают, за что их наказывают. У Брома часто бывает рвота. Влюблен он в дворняжку. Хина же — всё еще невинная девушка. Любят гулять по полю и в лесу, но не иначе, как с нами. Драть их приходится почти каждый день: хватают больных за штаны, ссорятся, когда едят, и т. п. Спят у меня в комнате.

Желаю Вам всяких благ и хорошей погоды главным образом. У нас уже подул северный ветер.

Прасковье Никифоровне и Феде нижайший поклон.

Ваш А. Чехов.

Суворину А. С., 7 августа 1893*

1332. А. С. СУВОРИНУ

7 августа 1893 г. Мелихово.

7 авг. 93.

Я хотел быть у Толстого, и меня ждали, но Сергеенко подстерегал меня, чтобы пойти вместе*, а идти к Толстому под конвоем или с нянькой — слуга покорный. Семье Толстого Сергеенко говорил: «Я приведу к вам Чехова», и его просили привести. А я не хочу быть обязанным С<ергеенк>у своим знакомством с Толстым. Сергеенко, кстати сказать, был у меня вместе с Потапенко*. Он говорил, что писал Вам насчет денег, и говорил, что уже не должен Вам, так как писал рассказы и был командирован Алексеем Алексеевичем по делу Дрейфуса*, но что счетов еще не подводил с конторой и потому боится, что Вы имеете превратное понятие о его финансовых отношениях к Вам; что же касается 300 р., то он имеет в виду погасить их повестью*, которая уже написана, посылается и т. д. Это он говорил мне, а я передаю Вам. Он легкомысленный и нудный хохол, но, кажется, не лгун. Выражение «бог скуки»* беру назад. Одесское впечатление обмануло меня*. Не говоря уж об остальном прочем, Потапенко очень мило поет и играет на скрипке. Мне с ним было очень нескучно, независимо от скрипки и романсов.

У меня уже два дня болит голова. Сейчас вернулся из фабрики*, куда ездил на беговых дрожках по грязи и где принимал больных. Утром до обеда меня возили к младенцу, страждущему поносом и рвотой. Одним словом, о литературе и подумать некогда. Вы рады, что я могу пить вино на Ваш счет, но когда это случится, т. е. когда я буду пить на Ваш счет вино? Обидно, что Вы уезжаете за границу*. Когда я прочел об этом в Вашем письме, то у меня в нутре точно ставни закрыли. В случае беды или скуки ка́мо пойду? к кому обращусь? Бывают настроения чертовские, когда хочется говорить и писать, а кроме Вас я ни с кем не переписываюсь и ни с кем долго не разговариваю. Это не значит, что Вы лучше всех моих знакомых, а значит, что я к Вам привык и что только с Вами я чувствую себя свободно. По крайней мере сообщайте мне свой адрес. Буду писать Вам и присылать оттиски* — если не подохну от холеры или дифтерита. Но, вероятно, последнее не случится и глубокою осенью я уже буду обедать и ужинать с петербургскими декадентами.