Скелет в шкафу - Энн Перри

— Я и не жду, что вы сможете меня понять.

Он насмешливо оглядел инспектора с ног до головы, слегка приосанился, в глазах снова появилась заносчивость.

Монк понятия не имел, увлекалась ли им самим в прошлом какая-нибудь леди; память была пуста, но ненависть клокотала.

— Ну почему же? — в тон ему ответил Монк. — Мне приходилось арестовывать женщин легкого поведения.

Щеки лакея вспыхнули, но он промолчал и только вновь устремил на инспектора ясные глаза.

— В самом деле, сэр? Видимо, ваша работа сводит вас с такими людьми, о которых я, например, и знать не знаю. Весьма прискорбно. — Теперь взгляд его был почти спокоен. — Но это как с уборкой мусора — должен же кто-то этим заниматься.

— Рискованно, — с умышленной резкостью заметил Монк. — Быть удачливым поклонником леди весьма рискованно. Никогда не знаешь, на каком ты свете. Только что был слугой — исполнительным, почтительным, а секунду спустя — уже любовник — властный, искусный. — Монк повторил усмешку Персиваля. — И тут же вновь превращаешься в лакея: «Да, мэм». «Нет, мэм». А как только вы наскучите вашей леди, она просто велит вам удалиться. Очень трудно не запутаться. — Монк пристально наблюдал, как меняется выражение лица Персиваля. — И очень трудно не впасть от этого в бешенство…

Наконец-то он заметил у лакея признаки подлинного страха — на лбу выступил пот, дыхание участилось.

— Я никогда не впадаю в бешенство. — Голос Персиваля звучал несколько надтреснуто. — Я не знаю, кто ее убил, но это не я!

— Да? — Монк высоко поднял брови. — А кто же? У нее ведь, кроме вас, не было поклонников, не так ли? Наследство она не оставила. Нам не удалось выяснить, знала ли миссис Хэслетт что-то компрометирующее о ком-либо. Мы не смогли найти никого, кто бы ее ненавидел…

— Потому что вы не слишком умны. — Глаза Персиваля сузились. — Я уже говорил вам, как сильно ее ненавидела Роз, поскольку ревновала меня к ней. А как насчет мистера Келларда? Или вы настолько хорошо воспитаны, что не осмеливаетесь обвинить дворянина, если можно все свалить на слугу?

— Вне всякого сомнения, вы ждете, когда я вас спрошу, с чего бы это мистеру Келларду понадобилось убивать миссис Хэслетт. — Монк по-прежнему был зол и с трудом удерживал себя от ненужной резкости. Он знал, что Ранкорн будет всячески подталкивать его к аресту одного из слуг, и раздражение против начальства невольно перекидывалось на лакея. — Но вы ведь все равно мне об этом скажете, чтобы отвлечь от себя внимание.

Таким образом он обезоружил Персиваля, который надеялся, что Монк заинтересуется его словами. Однако и молчать теперь лакей уже не мог.

— Потому что он сам домогался внимания миссис Хэслетт, — твердым ровным голосом сообщил Персиваль. — И чем решительнее она отвергала его притязания, тем сильнее он распалялся.

— И поэтому убил ее? — невесело усмехнулся Монк. — Довольно странный способ добиться от женщины взаимности. Или он страдает некрофилией?

— Чем-чем?

— Некрофилия — это вступление в сексуальный контакт с трупом. — пояснил Монк.

— Какая мерзость! — Персиваль скривил рот.

— А может, он воспылал такой страстью, что предпочел убить ее, лишь бы она не досталась никому другому? — язвительно предположил Монк, прекрасно зная, что на столь сильные чувства Майлз Келлард заведомо не способен.

— Не прикидывайтесь дурачком, — сквозь зубы сказал Персиваль. — Хоть вы и не слишком блестящий сыщик, насколько можно судить по этому делу, но вы же не глупец. Мистер Келлард хотел с нею спать — и ничего больше. Но он не из тех, кто безропотно сносит отказ. — Персиваль пожал плечами. — И если он стал настойчиво домогаться ее внимания, а она пригрозила, что всем об этом расскажет, он просто мог ее убить. Ему бы не удалось замять такой скандал, как он ухитрился сделать после истории с бедной Мартой. Одно дело — изнасиловать горничную, и совсем другое — сестру жены. На этот раз ее отец не стал бы его покрывать.

Монк смотрел на лакея. Персивалю все-таки удалось заинтересовать инспектора, да он и сам почувствовал это; глаза его победно вспыхнули.

— А где сейчас эта Марта?

Какие бы чувства Монк ни испытывал к Персивалю, он не имел права замять эту тему.

Персиваль улыбнулся. Зубы у него были ровные, но мелкие.

— Бог ее знает, — сказал он. — В работном доме, наверное, если жива еще.

— Кто она такая?

Лакей праздновал победу.

— Горничная, сейчас на ее месте Дина. Хорошенькая была, стройная, походка — как у принцессы. Мистер Келлард домогался ее внимания. Она ему отказала, но он ей не поверил. Проще говоря, изнасиловал.

— Откуда вам это известно? — с сомнением спросил Монк, хотя чувствовал уже, что это не ложь.

Персиваль говорил слишком уверенно, он явно не мог придумать на ходу эту грязную историю.

— Слуги — те же невидимки. — Он заметно расслабился. — А вы не знали? Мы — часть обстановки. Я слышал, как сэр Бэзил отдавал кое-какие распоряжения на ее счет. Бедную девчонку вышвырнули на улицу, чтобы не распускала язык и вела себя прилично. Сэр Бэзил приказал ей убираться, не выслушав ее даже до половины. Зря она пошла ему жаловаться. Но Марта боялась, что у нее будет ребенок, как потом и оказалось. Самое смешное — сэр Бэзил даже не усомнился в правдивости ее слов. Он только сказал, что она наверняка вертела хвостом перед мистером Келлардом, и, значит, сама во всем виновата. Выгнал и рекомендации не дал. — Персиваль снова пожал плечами. — Бог знает, что с ней потом стало.

Злость, прозвучавшая в словах Персиваля, явно была вызвана классовой ненавистью, а не сочувствием к несчастной девушке — так решил Монк и сам устыдился своего суждения. Почему-то эта мысль прочно засела в его голове.

— Так вы не знаете, где она теперь?

Персиваль фыркнул.

— Девушка без места и без рекомендаций, одна-одинешенька. в Лондоне, да еще и с ребенком на руках? А как вы сами думаете? На мануфактуры с детьми не принимают, в публичные дома — тоже. В работном доме, надо полагать… Или в могиле.

— Как ее полное имя?

— Марта Риветт.

— Сколько ей было лет?

— Семнадцать.

Монка не удивило услышанное, но к горлу, тем не менее, подступил комок неистовой злобы и, как ни странно, на глаза навернулись слезы. Он сам не мог понять, что с ним происходит. Конечно, дело тут было не только в жалости к этой девушке, которую он даже ни разу в жизни не видел. Дело, наверное, было в сотнях таких же, как она, обесчещенных и изгнанных без малейшего на то основания. Ему, должно быть, не раз в прошлой, забытой жизни доводилось видеть их заплаканные лица, умирающую в глазах надежду, и уж наверняка он не однажды наблюдал их мертвые тела со следами голода, насилия, болезней.

Почему это так задевало его? Почему душа его до сих пор не огрубела? Может быть, нечто подобное случилось с кем-то из близких ему людей? Вполне вероятно, что он так никогда этого и не узнает…

— Кто еще был в курсе? — спросил Монк, и голос его дрогнул от еле сдерживаемых чувств.

— Только леди Мюидор, насколько мне известно. — На секунду в глазах Персиваля зажглась искра надежды. — Так, может быть, именно об этом узнала миссис Хэслетт? — Он слегка приподнял плечи. — И пригрозила рассказать миссис Келлард? И если она и впрямь все выложила ей в ту ночь…

Он не договорил. Да и не было нужды добавлять, что Араминта могла убить сестру в припадке ярости и стыда, чтобы завтра об их позоре не узнал весь дом. Версий было много, одна безобразнее другой, но что самое главное — они не имели отношения ни к самому Персивалю, ни к кому-либо из слуг.

— И вы до сих пор об этом не сболтнули? — недоверчиво переспросил Монк. — У вас в руках были такие важные сведения, и вы держали их в секрете? С чего бы это вдруг вы стали так осторожны? Ради чего? — В голосе его звучали презрение и насмешка. — Эти сведения давали вам власть, и я никогда не поверю, что вы не воспользовались ею.

Персиваль не растерялся.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, сэр.

Но Монк слышал, что лакей лжет.

— Какой смысл трепать языком? — продолжал тот. — Не в моих интересах. — Он усмехнулся. — Сэру Бэзилу это бы не понравилось, и я сам мигом очутился бы в работном доме. Теперь — совсем другое дело. Я руководствуюсь чувством долга, что только похвально в глазах других нанимателей. Когда речь заходит о сокрытии преступления…

— Итак, изнасилование вдруг стало преступлением! — с отвращением воскликнул Монк. — Когда же вы это осознали? Когда почувствовали, что сами висите на волоске?

Если Персиваль и смутился, то виду не подал.

— Речь не об изнасиловании, сэр, я — об убийстве. — Он еще раз слегка вздернул плечи. — Убийство леди — это ведь куда серьезнее, чем…

— Чем изнасилование горничной, к примеру, — вынужден был согласиться Монк, хоть это и было ему противно. — Ладно, вы можете идти.