Красные цепи - Константин Образцов

Я думаю про Алину, которая сейчас совсем недалеко проводит время на вечеринке, среди тепла и яркого света. Она должна мне позвонить, как только выйдет из кинотеатра. «Венеция» расположена всего в пятнадцати минутах ходьбы отсюда, но вряд ли Пожарская в такую погоду и в такое время суток пойдет пешком. Вероятнее всего, она возьмет такси, и Алина должна будет проследить за ней до того момента, когда ее подопечная выйдет из машины у входа во двор. Тогда Алина позвонит мне еще раз. Видимо, последний раз перед тем, как я увижу убийцу, если, конечно, не встречу его здесь раньше.

Я забираюсь под навес и морщусь от застарелых запахов человеческой и кошачьей мочи. Телефон переведен в беззвучный режим. Курение тоже отменяется — огонек сигареты будет виден в темноте. Я чувствую легкую дрожь то ли от холода, то ли от начавшего поступать в кровь адреналина. Скоро все закончится. Я знаю, что сейчас, где-то там, среди мрака безлунной ненастной ночи, под холодным дождем начал свое движение ночной охотник.

— Я узнаю тебя, — шепчу я. — Надеюсь, ты не из тех, кто опаздывает на свидания.

* * *

В ночь охоты он всегда покидал свое логово в одно и то же время. Когда земная тень лишала бледную поверхность Луны последних отблесков солнечных лучей, сон его всегда был особенно чуток. Каких только томных эпитетов не удостаивалось ночное светило от недалеких людей, полагавших ее назначение в том, чтобы освещать по ночам их жалкий быт, но, называя ее Царицей Ночи, они не понимали, что вернее было бы назвать ее Царицей Нежити. Ибо точно так же, как обитателям скрытой, темной стороны этого мира нужна чужая жизнь, чтобы продлить собственное призрачное существование, так же и Луне для своего холодного мертвенного свечения нужен настоящий, живой и теплый свет Солнца. Многие тысячелетия подряд из уважения к такому подобию самые мрачные, самые кровавые обряды соотносились с периодами бесконечной цепи лунных смертей и рождений, и вот сегодня вновь настало время для совершения одного из таких ритуалов.

Его берлога находилась в заброшенной квартире на первом этаже наполовину разрушенного дома, скрытого среди своих серых собратьев в самом центре запутанных дворов старого города. Несколько лет назад два верхних этажа этого дома полностью выгорели, крыша провалилась, а все остальные этажи до самого подвала были залиты водой и пеной из пожарных брандспойтов. Потом над почерневшими обломками стен наверху кое-как соорудили временную кровлю и благополучно забыли про этот дом, в котором среди затхлых, покрытых плесенью стен и лестниц, камень которых крошился от разрушительного грибка, продолжали жить люди. Те, кому было куда уехать, давно покинули это место, и многие квартиры стояли пустыми, а двери их были грубо забиты досками и железными листами. Вот в одной их таких квартир он и соорудил себе нору: заколоченные окна поднимались над землей едва ли на метр, а сырой воздух, пропитанный тяжелыми гнилостными испарениями, только усиливал сходство с другим, давним его логовом.

В деревнях, затерянных среди карельских лесов, и по сей день можно услышать легенды об огромном черном волке, сожравшем так много людей, что в конце концов он смог принимать человеческий облик. По таким вот легендам два с половиной века назад его и нашел Мастер. Произнесенное тогда заклятие навсегда сковало Вервольфа красной цепью, держащей в повиновении лучше любой стали и строгих ошейников, и грозный хозяин дремучих гиблых лесов стал жителем других, каменных дебрей. Мастеру был нужен помощник, и он обрел его — такого, о котором можно было только мечтать. Вервольф не жалел об утраченной свободе и принял новую судьбу и даже это новое имя с благодарностью: служить такому господину было честью для него, а с каждым годом к тому же это было все более выгодно и безопасно. Мир становился слишком тесным, крикливым и любопытным, и вырывать жертв из огромного гомонящего людского стада было делом все более и более хлопотным. Это в бытность свою лесным зверем, чьему рычанию повиновались все волки окрестных земель, он мог совершать набеги на деревни, проходя по ним смертью в человеческом или волчьем обличье, мог охотиться на запоздалых всадников или нападать на обозы, неосторожно въезжавшие в лес среди ночи. Но сейчас он ни за что не смог бы, сохраняя в тайне свое существование, постоянно поддерживать себя свежей плотью и кровью, и, возможно, даже не выжил, если бы не Мастер и его ассиратум. Эликсир являлся словно бы законсервированной жизнью, и его хватало очень, очень надолго, так что охота перестала быть для Вервольфа необходимостью, оставаясь удовольствием, которому можно предаваться изредка. Так оно и было до недавнего времени: Мастер делал ассиратум дважды в год, в первое новолуние после весеннего и осеннего равноденствия; они тщательно выбирали жертву, подготавливали охоту, неспешно потрошили труп, а потом Вервольф имел возможность полностью сожрать еще теплое тело, с наслаждением сгрызая мясо с хрящей и позвонков. Потом он уносил подальше и зарывал кости, лишь иногда возвращаясь к месту захоронения, чтобы откопать их и снова погрызть. Остальное время он был предоставлен самому себе: мог рыскать в Сосновке или Удельном парке, охотясь на бродяг и пьяниц, а иногда убегать за город в родном обличье черного волка и наведываться в небольшие дачные поселки; мог отсыпаться днем, а мог и работать — его с радостью принимали в качестве рубщика мяса в тех местах, где не задают лишних вопросов, но ценят уникальное умение раскроить свиную или говяжью тушу одним ударом, а еще уважают молчаливость и отсутствие любопытства.

Но сейчас все изменилось. После того как это началось, Мастеру стали нужны жертвы каждый месяц, и вот, едва Луна скрывается в тень, Вервольф снова выходит на свою охоту. Потрошить жертву приходится теперь второпях прямо на месте, и вместо того, чтобы несколько часов с наслаждением поедать труп, разгрызая суставы и череп, можно только выхватить кусок-другой дымящейся парной плоти. Впрочем, он не был так уж недоволен. Охота есть охота, и азарт постепенно наполнял его, разливался в конечностях, как бодрящая кровь. Вервольф выпрямился во весь свой исполинский человеческий рост, с сопением втянул носом воздух, поплотнее закутался в плащ, накинул на голову капюшон и широкими неслышными шагами, словно стелящийся над землей черный сгусток тумана, отправился в путь. До полуночи остается час, а до утра и того больше, и у него есть время и на ночную прогулку, и на то, чтобы найти жертву. В последнем он не сомневался. Он всегда их находил.

* * *

По экрану поползли финальные титры, и Алина с облегчением вздохнула. Двухчасовая приторно-карамельная эпопея о любви человеческой девочки и вампирского мальчика наконец завершилась. Алина с тоской созерцала экранное действо и думала о том, что снимать романтическую мелодраму на тему вампиризма — это все равно, что поставить сентиментальную комедию про черную мессу. Но вот добрые вампиры победили злых, пубертатные гормоны взяли верх над здравым смыслом, и темнота в зрительном зале стала уступать место постепенно загорающемуся мягкому свету.

Алина сидела выше и левее Пожарской и ее подруги, маленькой блондинки в черном. Со своего места ей были хорошо видны две светловолосые девичьи головы, постоянно склонявшиеся друг к другу во время фильма, и Алина радовалась тому, как удобно было наблюдать за девушкой. Но сейчас, когда весь зрительный зал поднялся и публика, толпясь и теснясь, стала пробираться к выходу, она поняла, что нужно было постараться сесть не выше, а ниже Пожарской. Девушки продвигались к дверям гораздо быстрее нее, и Алине пришлось все активнее протискиваться сквозь спины, закрывающие ей обзор, между которыми она все реже видела прямые светлые волосы Алисы.

Неожиданно что-то большое и упругое сильно толкнуло ее сзади. Она с трудом удержала равновесие на ступеньках, инстинктивно ухватившись за плечо шедшей впереди молодой женщины, и с негодованием обернулась.

— Извините, — буркнул ей огромный мужчина, чей внушительный живот, затянутый в белый свитер, угрожающе маячил перед Алиной.

Алина открыла было рот, но не нашлась что сказать и снова повернулась вперед, отыскивая взглядом Алису и ее подругу.

Тех нигде не было. Алина с удвоенной энергией принялась пробиваться вперед, бормоча извинения, толкаясь и немилосердно наступая на чужие ноги своими острыми каблуками, но толпа была плотной и как на подбор состоящей из людей вдвое тяжелее Алины и выше ее на две головы. Она отчаянно пробивалась вперед, безуспешно пытаясь найти взглядом свою подопечную, пока наконец, задыхающаяся и помятая, не вылетела из дверей зрительного зала в коридор.

Пожарской нигде не было видно. Алина быстро прошла вдоль коридора, вглядываясь в длинную очередь в гардероб, — безрезультатно. Пронеслась вдоль другой, стремительно растущей очереди в женский туалет — ни Алисы, ни ее подруги.