Вихрь преисподней - Глеб Соколов

– Он не умер, не умер! Я уже устал повторять это вам! – прервал речь знакомого незнакомца Не-Маркетинг.

– Сколько бы вы мне не говорили об этом, я всё равно уверен, что он умер. И случилось это в прошлом году. У меня в чемоданчике есть маленькая заметка из одной газетенки. Но пусть будет по вашему: я ошибаюсь, и он не умер. В таком случае, я полагаю, что теперешняя его жизнь даже гораздо хуже, чем смерть. О, этот некогда юный красавец, счастливый мальчик, баловень судьбы! Мог ли он в те прекрасные годы знать своё ужасное будущее?! Публика, зрители – в их предпочтениях нет никакого смысла, он думал, что зрители любят его, что они навсегда принадлежат ему, а он навек принадлежит им, а им было на него наплевать, сегодня они вознесли его, завтра – другого, кретины! Как можно было поверить в искренность этих кретинов?! Я уверен, что жизнь его, точнее, вторая, безвестная часть его жизни – это настоящий ад. Если бы кто-то спросил меня, что есть ад, я бы сказал – вот он, идите, смотрите, читайте: то, что хранится в моем маленьком печальном чемоданчике и есть описание ада. Описание ада, одно из самых подробных, какие только можно получить, находится в этом моём чемоданчике. Вернее даже, там не одно единственное описание ада, там многие описания многих разновидностей ада, каждая из этих разновидностей имеет лицо, туловище, руки, ноги, носит одежду, многие из них ходят до сих пор по улице. И вместе с тем, это... Этот кто-то – это ходячий ад. Так и Иван Бобылев, информация о котором давно уже хранится в моем чемодане неблагополучия, задолго до смерти стал носить в своем сердце подлинный ад.

– Вы думаете, в крахе Ивана Бобылева виновата глупость публики?.. – спросил с некой затаенной злобой Не-Маркетинг. – Мне кажется, в его крахе виновата не глупость публики, а его собственная.

– Может быть, может быть!.. Я – не критик искусства. Меня интересуют лишь заболевшие судьбы. Когда-то они были пышно зеленевшими деревами, но потом эти пышно зеленевшие деревья принялись чахнуть и ссыхаться. Им наступил конец.

– Но это лишь следствие. А есть причина! Гнусная погоня за дешевым успехом, проявленные когда-то безволие, слабость, трусость, нежелание меняться... Все эти, как вы говорите, «засохшие деревья», сами виноваты в собственных бедах.

– Нет-нет, вы рассуждаете слишком примитивно. Это не соответствует истине. Я знаю, я знаю, почему вы так думаете! Я сам думал так! Но это слишком просто, поверьте, поверьте, что так просто не может быть! Это было бы слишком просто!

– Всё! Мы приехали! – провозгласил шофер.

Не-Маркетинг и знакомый незнакомец выглянули в окно: автобус останавливался возле церкви. Она была из тех немногих, что оставались действующими в этом районе даже и в советское время. Не-Маркетинг бывал возле этой церкви прежде и, кажется даже, заходил когда-то внутрь...

– Ну что, пойдемте! – проговорил шофер, выбираясь из кабины. – Пойдемте, пойдемте скорей.

Они выбрались из автобуса, миновали паперть с просящими милостыню всевозможными нищими и калеками и вошли в церковь. Как раз шла служба и было достаточно много народа. Не-Маркетинг, шофер и знакомый незнакомец постарались протиснуться поближе к алтарю...

Что может быть таинственней и странней, и захватывать сердце и воображение человека более, чем православная церковная служба? Когда он входит в основные пределы храма, а откуда-то из глубины, из полутемноты, в которой легко и приятно глазу, струится загадочный свечной свет... А эти колонны, ах, эти толстые, основательные, как сама бородатая Русь, колонны! А низкие своды – что может быть сокровеннее и настраивать впечатлительную душу, и производить на неё больший эмоциональный удар, чем эти низкие своды?! Не холод склепа, не тоску темницы, но пращурский священный раж источают они. Покрытые фресками – их тёмные гаммы, едва различимые в мерцании огоньков, суровые лики святых, старославянская вязь, смысл которой не сразу дается человеку современного века, – они неотделимы от торжественного хора со всеми его оттенками и подголосками, от речитатива батюшки, от всех этих калечных старух, истово полирующих своими нечистыми юбками мрамор пола. Какой самый гениальный спектакль, какие самые великолепные и талантливые декорации и костюмы актеров сравнятся с самой обыкновенной русской церковной службой?! Какой черствый и полный самого циничного отрицания характер не дрогнет хоть на мгновение посреди всего этого?! Какое русское сердце не вскрикнет вдруг, словно отвечая на дедовскую перекличку: я, я отсюда родом! И, может быть, поникнет тут же, устыдившись собственного энтузиазма... Как?! Неужели этот божественный дар не был дан на самом деле свыше, с небес, а был выдуман простыми человеческими созданиями?! Нельзя поверить в такое, а если уж и поверить, то только сказав трижды и непременно по-православному перекрестясь: воистину, гениален был тот коллективный разум, который выдумал такое! Хвала и почитание ему во веки веков!

Странное, волшебное ощущение охватило в это мгновение Не-Маркетинга. Он вдруг как-то необыкновенно успокоился, и был странный восторг, который, впрочем, оказался ему уже хорошо знаком и который охватывал его каждый раз, едва он попадал в церковь, в которой было много прихожан, своды которой были достаточно низки, в которой было сумеречно и шла служба:

– Господи, ты есть! – прошептал он в восхищении.

Некоторое время Не-Маркетинг простоял, слушая службу и лелея охвативший его восторг, а потом совершенно случайно посмотрел на стоявших наискосок людей, – он видел только их спины. Один из них... Нет-нет, Не-Маркетинг не был уверен; впрочем, в следующее мгновение сомнения улетучились: среди молившихся был именно молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. Он стоял в самом первом ряду среди истово крестившихся, но сам был недвижим, – Не-Маркетинг мог только предположить, что чрезвычайно нарядно одетый молодой журналист не отрываясь смотрит на батюшку, стараясь не пропустить ни единого произнесенного им нараспев слова.

Вот колоритный бас священника смолк, а Не-Маркетинг по-прежнему не отрываясь следил за молодым чрезвычайно нарядно одетым журналистом. Тот почувствовал что-то, обернулся, увидел Не-Маркетинга, сразу же замахал ему руками и принялся пробираться в его сторону между тесно стоявших людей.

– Вот уж не ожидал встретить вас здесь! – громким шепотом сказал Не-Маркетинг, едва молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист приблизился к нему.

– Я ехал в измайловскую гостиницу, там люди с передачи. Но потом понял, что обязательно должен попасть в церковь. Ближайшая церковь, как мне посоветовали – эта. И вот я здесь.

– Подействовала встреча с привидением? – проговорил Не-Маркетинг, тут же пожалев о заданном вопросе.

Молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист вздрогнул, потом опустил глаза и медленно отвернулся, потом опять повернул голову к Не-Маркетингу, без всякой связи с предыдущим проговорил:

– Говорят, что в этом исламском терроре есть что-то такое, что может переменить мир. Но нет, я в это не верю. Коран – это лишь подражание Торе, это книга, которая существует лишь на время, срок действия её ограничен. Она не будет вечной, потому что в ней не содержится никакой вечной мудрости. Я в этом просто уверен. В православии я ценю прежде всего обряд, не более. Но и не менее... Подчеркиваю: но и не менее, и это очень важно! И лишь древние книги иудеев кажутся мне по-настоящему важными. Как говорится, все новое – там. Там – истинная новизна и истинно новое. После Торы и Ветхого Завета, все, что было в словах новых Пророков хорошего, не было новым, а то, что было новым, то не было хорошим. Так сказать, говоря пушкинскими словами, собрание старых басен и новых глупостей.

Тем временем, знакомый незнакомец тоже успел наткнуться взглядом на молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста, но тут же с исказившимся лицом отвернулся.

Не-Маркетинг, который этого не заметил, проговорил, показывая журналисту на знакомого незнакомца:

– Вон стоит ваш знакомый, ваш недруг. Хотя, впрочем, что же ссорится... А знаете ли вы чрезвычайно интересную подробность? Уверен, что она вам покажется замечательной даже и с журналистской точки зрения. Я бы даже осмелился посоветовать вам сделать какой-нибудь журналистский материал об этом...

Молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист недоуменно посмотрел на Не-Маркетинга.

– Дед этого молодого человека объявил себя Провозвестником Пророка нового бога... – продолжал Не-Маркетинг.

Неожиданно для самого себя Не-Маркетинг вдруг явственно увидел перед собой старика-фотографа: его вытаращенные глаза, услышал, точно доносившиеся издалека, слова про неандертальцев, про то, как осветятся смыслом глаза дебилов, – старик вдруг возник перед ним, как живой, как будто он, и в самом деле, каким-то образом неожиданно оказался в церкви. Не-Маркетинг застыл; из оцепенения его вывела речь молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста: