Маленькие Смерти - Дарья Беляева

— Абсолютно точно уверена, — говорит Морин таким тоном, что я не сомневаюсь, если еще потомки у Грэйди Миллигана и были, то они в могиле. Спрашивать, впрочем, не решаюсь.

— Это все облегчает, — кивает Итэн. — Вторая сложность — место. Обряд должен проводиться в святом месте, идеально, разумеется, святом для всех участников.

— Может просто постелим ирландский флаг? — спрашивает Мэнди.

— Или сядем вокруг телевизора, — говорю я.

— Вы довольно невыносимы. Я предлагаю кладбище — святая земля для Морриган и Морин, и не менее важное место для нашей семьи, хотя и по-другой причине.

— По какой?

— Не будь идиотом, Итэн, ты все равно не заменишь нам Мильтона. Там лежат Морган и Салли, наши предки. С какой-то точки зрения, это единственная святая земля, которая нам доступна.

Итэн постукивает пальцами по столу, а я говорю:

— Кроме того, это будет опасно. Если мы не доведем обряд до конца с первого раза, провести его второй раз будет уже нельзя. А Грэйди, разумеется, не даст так просто себя пленить. А кто-нибудь подумал о том, что сердце Морин может не выдержать папиных таблеток?

— Какая жалость!

— Папа!

— Что?

Морин говорит резко:

— Если я согласна даже шагнуть к аду, то, наверное, шаг к инфаркту пугает меня гораздо меньше.

И я вдруг вижу в этой старушке ту упорную монахиню, которой она была, монахиню старавшуюся избавиться от проклятья и прийти к Богу. Может быть, Морин Миллиган и была интриганкой, оставившей дочери секретную легатуру Ватикана, но ведь зачем-то она ушла когда-то в монастырь. Всю жизнь Морин посвятила церкви и Богу, а теперь отказывалась от всего, чтобы спасти внука и дочь.

Морин, разумеется, не была так принципиальна, как Морриган, но она была католичкой, выбравшей когда-то затворничество. И я знаю, как ей тяжело дается сейчас решение.

Наверное, Морин любит Доминика больше, чем Морриган. А может Доминика и вовсе никто никогда не любил, и оттого он такой. Мне вдруг нестерпимо сильно хочется его увидеть, спросить, как он, сказать, что он все сделал правильно хотя бы потому, что ради любого из своих родителей я сделал бы тоже самое.

— Итак, хунган из меня, наверное, будет не очень, но если мы с Франциском найдем все важное сегодня, то завтра ночью могли бы провести обряд, — говорит Итэн.

— Отлично. А мы с Мэнди возьмем Морин и попытаемся пока разыскать ее блудную дочь.

— А Ивви? — спрашиваю я.

— Твою кузину будем уговаривать в последнюю очередь, — говорит папа. — Если мы умрем, отбиваясь от Доминика, будет нехорошо ее разочаровывать. Кстати говоря, Морин после счастливого воссоединения семьи, нам стоит обговорить условия на которых мы разойдемся, не устраивая кровавую резню.

— Стоит, — кивает Морин. — Но мы обговорим их, пока будем искать мою дочь, ты ведь не против?

Голос у Морин вполне обычный, но что-то в нем выдает скрытое напряжение, струну, натянутую в нем. И папа не спорит, даже не добавляет ничего.

Наверное, он понимает, что значит потерять своего ребенка.

Нет, он совершенно точно это понимает.

Глава 10

Машину веду я, и оттого, что дело на мой взгляд не терпит отлагательств, выжимаю педаль газа чуть сильнее, чем стоило бы. Итэн спрашивает меня:

— Ты уверен, что мы не разобьемся?

— Уверен, — говорю я. И на некоторое время Итэн замолкает, изучая проносящийся, красующийся за окном городом, а потом спрашивает снова:

— А если все-таки разобьемся?

— То умрем, — говорю я просто и смеюсь. Раньше я тоже думал, что нет ничего плохого в шутках про смерть, но самое удивительное, что с тех пор, как я увидел собственную отрезанную голову, в этом смысле мало что изменилось.

Итэн поднимает палец вверх, провозглашает с лицом пророка и демагога:

— Если в нас кто-нибудь врежется, мы доберемся до места медленнее, а не быстрее. С точки зрения…

— … меня, шанс того, что мы доберемся быстрее стоит риска.

— Ты неосмотрительный.

— По крайней мере, я не зануда.

Именно в этот момент мне едва удается развернуть машину, чтобы не окончить жизнь своего Понтиака вместе с жизнью чьего-то блестящего новенького Форда единовременно.

— Видишь, — вздыхает Итэн. — Я же говорил.

— Дядя, у тебя в школе или университете вообще были друзья?

— У меня друзей было даже побольше, чем у…

— Аутистов.

— А вот это причина, по которой у тебя никогда не будет друзей, Франциск.

Нам обоим невероятно приятно вести дурацкий, ненапряжный, будто бы совершенно обычный разговор. Мне смешно смотреть на дядю Итэна, такого смущенного, но будто бы необычайно собранного.

— А ты правда читал оккультную литературу, потому что завидовал родителям?

— Ну, — говорит Итэн. — Завидовал не совсем правильное слово. Я хотел быть полезным. Мильтон солдат, Мэнди и Райан медиумы, а я всегда был просто Итэном.

Я смотрю на него долго, пытаясь поймать оттенок его голоса, а потом говорю:

— По-моему просто Итэном быть здорово.

— Правда?

— Я бы не отказался.

— А Мильтон?

— Вот он бы отказался.

Мы замолкаем, будто бы произнесли что-то совсем не то, будто даже имя Мильтона должно быть запретным, пока мы не найдем способ его вернуть.

Черные кварталы Нового Орлеана — особое, неповторимое больше ни в одном штате Америки и нигде на земле место. Низкие, неаккуратные домики, увешанные, как школьница дешевыми украшениями, неоновыми, завлекающими буквами. Пахнет карамелизированными сладостями, пряностями, жареным мясом и чем-то алкогольным: земными, вкусными, невозможными нигде, кроме Нового Орлеана лакомствами. Шумит толпа, кто-то с хриплым, грудным говором зазывает туристов посмотреть, как жрец проводит обряд с помощью настоящего, живого питона.

Питон у упомянутого маркетолога в руках выглядит настолько несчастным, будто готов отдаться на сумку, лишь бы не продолжать влачить свое жалкое существование.

Черный квартал обладает своим, учащенным, будто от танца или алкоголя, пульсом. И я ясно чувствую этот пульс всем телом, и мне кажется, что если остановиться, можно ощутить, как под ногами неторопливо кружится земля. Это мир лишенный солнца, он функционируют только ночью, когда зажигаются фонари и наполняются бары, когда луна скучает на небе, готовая принимать подношения. Мир удовольствий и магии, я его люблю. Мимо нас проплывают разнообразные вывески магазинчиков вуду, их авторы соревнуются друг с другом в умении стилизовать черепа и умении обещать самые шокирующие обряды, в действительности имеющие не больше отношения к вуду, чем уличная магия Дэвида Блейна.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});