В теснинах гор: Повести - Муса Магомедов

— И то правда, отдыхай, — сказал и дедушка. — Сегодня вот на охоту пойду. Дичь будет.

— Хотелось бы, да надо домой поторапливаться. Хоть мать у меня не родная, радоваться мне не будет, да все‑таки.

— Вот и оставайся, — повторила приглашение бабушка. — Жены‑то у тебя нет?

— Не успел, мамаша. Я ведь еще до войны в армию уехал, как и ваш Юсуп, думал вернусь, после службы свадьбу сыграю. И невеста у меня была, красивая, вроде вашей Маседо.

— А что ж с ней?

— Да не дождалась. В письмах‑то ждать обещала, в любви клялась, а как война началась, и года не ждала. За какого‑то лейтенанта вышла.

— Да… — покачала головой бабушка. — Да ты не горюй, сынок, теперь девушек‑то красивых много останется без женихов…

* * *

Серажутдин второй день гостил у нас в сторожке. Днем бабушка Салтанат ушла в аул, а мы с Хажей собрались идти в лес за ягодами. С нами вызвался пойти и Серажутдин.

— Пойду‑ка я, пожалуй, с вами. Давненько в горной речке не купался. А вы купаетесь?

— Я купаюсь, а Хажа боится, — с независимым видом ответил я.

Незаметно подошли мы к речке. После ночного дождя вода помутнела, камешки на дне едва виднелись.

— Знаете, здесь вода какая вкусная. Попробуйте, — сказал я солдату.

— Мутная она.

— Это ничего. Все равно вкусная, — я зачерпнул ладонями воду и стал пить.

Вдруг тишину нарушил знакомый крик: «Га–га–га… Ха–ха–ха–ха», — это был сумасшедший Чупан.

— Ой, опять здесь он, — испуганно сказала Хажа п прижала к себе увязавшегося за ними туренка, — каждый раз сюда теперь приходит. Чего ему только надо?

— Кто это? — удивленно подняв брови, спросил Серажутдин.

— Да сумасшедший тут один. Чупан, — сказал я. — Хажа его боится.

— Да… Он в меня камнями бросает и кричит как Тарзан.

— Интересно было б на него взглянуть, — сказал Серажутдин.

— Он теперь сюда за водой ходит для чабанов, — сказал я, показав рукой на водопад, куда чабаны иногда гоняли отары на водопой.

— Он в нашу Маседо влюблен, вот ей воду и таскает, — заявила Хажа.

— Ха–ха–ха, — рассмеялся Серажутдин. — И она его любит?

— Что вы! Очень он ей нужен. Сумасшедший. Она — невеста нашего Хасбулата, — гордо заявила Хажа.

«Га–га–га… Ха–ха–ха» — снова услышали мы.

— Ой, он совсем близко. Давайте мы с Султаном спрячемся, а вы ему навстречу ступайте, — предложила Хажа. — Вас он не тронет, он мужчин боится. А как кого с винтовкой увидит, прямо весь задрожит. Вы его не бойтесь, у него только борода страшная.

Мы с Хажей спрятались за выступ скалы, так что Чупан нас не видел, а Серажутдин пошел ему навстречу. Прыгая как козел по ступенькам в скале, Чупан с кувшином в руках направлялся к водопаду. В отверстие скалы нам он был хорошо виден. Вот сумасшедший поднял голову и вдруг заметил Серажутдина. Кувшин застыл у него в руке, он замолчал и какую‑то минуту стоял неподвижно, а горящие как угли глаза его внимательно смотрели на солдата. Черная борода шевелилась на ветру. Он был босиком, в одной рубашке.

— Назир! — вдруг негромко сказал он и, бросив кувшин, шагнул к Серажутдину.

— Что этот дурак кричит? Птицу, что ли, какую увидел? — громко крикнул нам Серажутдин.

Мы вышли из своего укрытия, а Чупан вдруг запрыгал, заулыбался.

— Да, да, птица! Птица! Вон она! — кричал он, показывая куда‑то рукой, где никакой птицы не было. Зато совсем с другой стороны стрелой вылетел из травы вспугнутый горный фазан. Серажутдин выхватил револьвер и выстрелил. Птица, перевернувшись в воздухе, косо начала падать вниз. В этот момент из‑за выступа скалы показалась Маседо. Наверно, она и спугнула фазана.

— Эй, дурак, беги, притащи фазана, а не то — вот это видел? — Серажутдин потряс пистолетом.

— Сейчас, сейчас, я~ больше не буду кричать, — заторопился, улыбаясь, Чупан.

— Зачем вы его так? — подходя, упрекнула солдата Маседо. Она была без бурки, в свитере и шароварах. — Он ведь безобидный. Сошел с ума, а злые языки говорят про него всякое: будто не хотел на фронт идти. Только я в это не верю. Он услужливый и нам, чабанам, помогает как может.

— Шайтан с ним, этим твоим дураком, — положив револьвер в кобуру, — сказал, усмехаясь чему‑то, Серажутдин. — Пусть красавице чабану воду таскает.

Маседо покраснела. Глаза ее с упреком смотрели на солдата. Серажутдин, взяв из рук Чупана фазана, передал его Маседо.

— Это вам в подарок.

Маседо взяла фазана, посмотрела на подбитую красивую птицу. Шея была прострелена умело, голова висела на коже.

— Жаль ее, птенцы, наверно, в гнезде остались, — сказала Маседо.

— Вот не знал, что вы такая жалостливая. — Серажутдин облизал толстые губы и, прищурив зеленоватые глаза, усмехнулся. — А ваши глазки разве мало джигитов ранили? Вот их пожалеть стоит.

— Скажете тоже, — недовольно пробормотала Маседо. — Хажа, возьми фазана, пусть бабушка хинкал сварит. — Она взяла кувшин, наполнила его водой и собралась уходить.

— А вы хинкала побольше варите, вечером в гости к вам нагрянем, — крикнул вслед ей Серажутдин. — А ты что, дурак, рот разинул, — прикрикнул он на Чупана, — ступай помоги девушке воду через скалу перенести.

— Я сейчас, ха–ха–ха, — гримасничая, запрыгал Чупан.

— Я тут покупаюсь, а вы пока идите в лес за ягодами, — громко сказал нам Серажутдин. — Да на меня не оглядывайтесь, купаться буду в чем мать родила. Как оденусь, крикну вам.

— А когда Маседо безо всего купалась, я караулила, — начала было Хажа, но я резко дернул ее за косу.

— Ты чего? — чуть не плача, захныкала она.

— Болтать научилась, как бабушка Салтанат.

— А ты зато ворчишь, как дедушка.

Незаметно мы подошли к лесу. Хажа юркнула под куст.

— Ой, смотри‑ка. Наверно, здесь гнездо фазана было… яички тут.

— Теперь фазаньи яйца есть нельзя, в них уже птенцы растут. Идем ягоды собирать.

— А солдат злой какой‑то. Правда? — вдруг сказала Хажа.

— Солдаты все злые бывают, они ведь с фашистами воюют.

— Но тут же нет фашистов… И зачем он фазана убил…

Мы дошли до серых скал. У подножья их росли могучие сосны, а выше стелился мелкий ельник. В выступах скал было полным–полно кисло–сладких ягод с черно–синим отливом.

— Иди сюда, тут ягод полно, — крикнул я.

— У тебя уж губы черные, — смеялась, глядя на меня Хажа.

— А у самой, у самой‑то, — дразнил я ее.

— Ой! — вдруг вскрикнула Хажа и отскочила в сторону. Чуть ли не из‑под ее ног вылетел орел и взмыл в небо. — Может, тут гнездо его? — в испуге спросила Хажа.

— Давай посмотрим. — Я начал осторожно спускаться.

— Тут же пещера, — крикнул я. Только подойдя вплотную, можно было заметить вход в пещеру: он был прикрыт большим, хорошо обтесанным камнем. Словно кто‑то нарочно обтесал его и пригнал к скале так, что он как навес прикрывал вход в пещеру. Я обошел камень и заглянул внутрь пещеры. Она была очень широкая. — Там что‑то лежит, — сказал я, не осмеливаясь войти внутрь один.

— Пойдем посмотрим.

Хажа спрыгнула ко мне и, присев на колени, тоже заглянула в пещеру.

— Вай! — воскликнула она, точь–в-точь как бабушка. — Тут можно целую отару спрятать! А помнишь, нам дедушка как‑то рассказывал о пещере в серых скалах? — сказала вдруг Хажа. — Он еще тогда партизаном был и в ней скрывался с раненым другом. А враги прошли рядом и их не заметили.

— Наверно, это та самая пещера, — тоже вспомнив рассказ деда, взволнованно сказал я.

— Вай! Сюда кто‑то идет! — Хажа испуганно прижалась ко мне. Я поднял голову, боясь увидеть идущего прямо на нас льва или рысь, чувствуя, что какой‑то зверь стоит за спиной и притаился, увидев нас. И как же я обрадовался, увидев удивленно смотревшего через кусты нашего туренка.

— Это же он! крикнул я.

— Кто? — испугалась Хажа. — Ой, туренок, хороший мой. Зачем ты прибежал? — А туренок подошел, потерся о плечо Хажи и как ни в чем не бывало зашел было в пещеру. — Не ходи туда! — Хажа изо всех сил держала рвавшегося туренка, но тот уже прогуливался по пещере, и вдруг под копытами у него что‑то звякнуло.

— Банка какая‑то, — сказал я, заглядывая в пещеру. Держась за мою руку, туда вошла и Хажа. Она подняла банку. Это была консервная банка, ко дну которой прилип еще свежий кусок мяса. — Смотри‑ка. Кто‑то недавно открыл. Наверно, орел мясо и доедал здесь. А мы его спугнули.

— Ой! — дернула меня за руку Хажа. — Там лежит кто‑то в глубине. — Мы прошли глубже в пещеру. Под брезентовым покрывалом лежало что‑то твердое. Мы сдернули брезент. В ящике аккуратно сложенные лежали бинокли.

— Чье это?

— Не знаю.

— Давай уйдем. Скорее. Скажем дяде Серажутдину. Может, он знает.

— Я один бинокль возьму. — Мне не хотелось уходить с пустыми руками.

— Не надо. Пойдем скорей, — волновалась Хажа.