В теснинах гор: Повести - Муса Магомедов

— Дедушка говорил, что скоро война кончится, и мой папа вернется, — сказала Хажа.

— А мы с мамой после войны обязательно найдем могилу отца, — проговорил я. — В том письме сказано, что она — в каком‑то осетинском селе. — Мои слова заглушил шум моторов. Прямо над нами, сверкая на солнце, низко летели два самолета. Казалось, они вот–вот коснутся земли.

— Ой! — воскликнула Ханса. Она даже пригнулась. — Смотри, красные звезды на крыльях. Наши! Надо же — какие храбрые… Ой, Султан, как мне тоже хочется вот так летать.

— Где тебе! Девчонкам только телят пасти. А вот я, может, даже стану летчиком. Если захочу. Как Чкалов буду.

— А в аул тогда прилетишь?

— В наш?

— Ну да. В какой же? Возьмешь меня с собой?

— Сначала я буду воевать, а когда война кончится, тогда прилечу за тобой, — шмыгнув носом, сказал я.

— Скажешь тоже, — недоверчиво посмотрела на меня Хажа. — Ты вед* еще маленький, такой же, как я. Пока вырастешь, уж всех фашистов разгромят. И даже самого Гитлера повесят.

— Мне бабушка говорила, — ска–зал я, — что Гитлера посадят на осла задом наперед и повезут по веем аулам. Все будут плевать ему в лицо, а дети станут бросать в него камни. А уж потом его повесят.

— Ой! — воскликнула вдруг Хажа и прижалась ко мне.

— Ты чего?

— Посмотри, посмотри — они дерутся. — Хажа показывала рукой куда‑то в сторону. Я обернулся. На скале дрались козлы. На какую‑то минуту они отпрянули друг от друга, а потом вновь столкнулись, сшибаясь рогами. Далеко был слышен стук их рогов. Козлы яростно бились, стараясь сбросить один другого в пропасть, расходились и снова бросались в бой.

И тут вдруг я узнал в одном из них своего обидчика, того самого старого козла с шишкастыми бровями. Против него стоял высокий черный козел со скрученными рогами.

Мы по дат л и поближе к ним.

— Ой, они убьют друг друга. Надо их разнять, — зашептала Хажа.

А я стоял и с удовольствием смотрел на это зрелище. Я и раньше видел, как дрались козлы, но такой азартной драки еще не видел никогда. Сначала мне казалось, что серый одолевает черного, потому что черный то и дело норовил уйти, а серый упорно его преследовал и опять бил рогами. Вот они стоят, скрестив рога, и налитые кровью глаза серого козла — мне его виднее — горят от злости. Вдруг черный сильным рывком отпрянул назад и нанес серому страшный удар. Серый с криком отлетел.

— Давай его, давай! — в азарте кричал я. Черный мне нравился все больше. Вот он снова бросился на моего обидчика, приподнялся на задние ноги и еще раз с налета ударил серого рогами. Тот не удержался и полетел в пропасть.

— Вай! — закричала Хажа. Тут, крича что‑то, прибежал и Хаджи–Мухамед, прискакала Маседо.

— Вай! Погиб старый вожак, — вздохнула сестра. — Все твоя беспечность, Хаджи–Мухамед. Погубил старого козла, — ругала она молодого чабана.

— Старый да глупый, — шмыгнул носом Хаджи–Мухамед. — Сидел бы себе спокойно в стойле, а он — нет, прибежал к отаре и ну — нового вожака задирать. А новый не дурак — на глазах барашек позориться. Вот и сцепились.

— Что ж ты вовремя драку не остановил? Ведь видел, как они к пропасти мчались, — ругала Хаджи сестра.

— Да надоел мне этот серый со своими капризами! Давно хотел его проучить. Только не думал, что этот новый так с ним разделается.

— Будешь отвечать перед правлением, — поворачивая коня, сказала Маседо.

— Я его, что ли, убил? Он сам на рожон лез, а мне отвечай! — сердился Хаджи–Мухамед. — Он от старости совсем из ума выжил, вот и лез ко всем. Сами за него отвечайте, а я вообще уйду. На фронт поеду! — он бросил ярыгу.

— Ну, ладно! — смягчилась Маседо. — Если надоело тебе пасти овец, иди к удаману и сдавай отару, а то отвечать будешь за каждую потерянную овцу. Эх, ты… Правда, говорят, непутевый, — уже ласково сказала сестра. — А вы что тут делаете? — прикрикнула она на нас. — А ну домой — живо! Видите, тучи какие. — И на самом деле на краях скал, откуда ни возьмись, застелился туман. Словно ночевал где‑то в пещере, а теперь вот вылез и ползет к вершинам. Маленькие облачка, сливаясь друг с другом, быстро росли и, поднимаясь, окутывали небо.

— Ой, пойдем скорее! Дождь скоро начнется, — дернула меня за руку Хажа.

— Это здесь в горах дождь будет, а внизу — ясно. Видишь! Бежим лучше посмотрим старого козла.

— Жалко мне его, — вздохнула Хажа. — А как мы туда спустимся?

Я дорогу знаю. Еще давно с Хаджи–Мухамедом за крапивой туда ходил. Там у красных скал самые первые подснежники бывают.

— Ну пошли, — согласилась Хажа. Уж лучше бы она не соглашалась! Тогда бы мы не свернули к тому покрытому мелким кустарником ущелью, на дне которого бежит, далеко отбрасывая брызги, горная речка. Тогда бы мы не оказались там…

Держась за руки, мы спускались все ниже, к краю леса. За нами тянулись серые дождевые тучи. Они быстро бежали, гонимые ветром. Осторожно ступая, мы скоро очутились у самого края пропасти. Там лежал разбившийся серый козел, а над ним стояли две собаки. Нам показалось, что собаки рвали тело козла, стараясь оттащить его подальше к кустам.

Мы вышли из‑за камней и хотели уже было подойти ближе, как собаки подняли морды.

— Волки! — вырвался у меня крик. Мы стояли, боясь пошевелиться. Правда, мы находились выше их, и под ногами у нас были камни. Но ведь можно и промахнуться. А волки, обнажив клыки, уже шли прямо на пас. Их было трое: одного мы сначала не заметили. Те двое, которых мы заметили сразу, видно, не подпускали его к козлу, и теперь третий, улучив момент, бросился к своей жертве и вырвал большой кусок мяса. Тогда один из двоих побежал обратно к нему, а другой шел на нас.

— Ой! — прижалась ко мне Хажа. Она вся дрожала.

— Не кричи! Он поймет, что мы боимся, — шепнул я, тоже дрожа от страха. Волк подходил все ближе, в два прыжка может оказаться рядом с нами: убьет меня, потом Хажу, — от страха я весь вспотел. А Хажа лишь молча жалась ко мне.

Я схватил большой камень и, размахнувшись, что было силы бросил в волка.

— Уходи! Ну! — Волк остановился в нерешительности. Но тут рядом с ним появился второй, а потом и третий.

— Ой, они окружают нас! — закрыв лицо руками, кричала Хажа.

— Бери камень! — крикнул я и сам схватил первый попавший мне под ноги. Я силился внушить себе храбрость, но коленки у меня так и дрожали. Вот первый волк с раскрытой пастью уже совсем близко. Говорят, когда волки неожиданно обнаруживают отару, они иногда забывают открыть пасть от растерянности и долго топчутся возле баранов, а не сразу задирают их. А вот когда они нападают с открытой настью, каждый из них может задрать на ходу нескольких баранов. Вспомнив об этом, я снова схватил камень. «Ударю прямо в открытую пасть». И тут вдруг раздался выстрел. Один из волков, перекувырнувшись через голову, с воем покатился по земле. Двое других бросились прочь.

Мы с Хажей растерянно оглянулись: из‑за кустов вышел незнакомый мужчина в серой солдатской шинели, в пилотке, в кирзовых сапогах. Он был молодой, темное лицо заросло щетиной. Положив пистолет в кобуру, он, прихрамывая, подошел к нам.

— С волками воюете?

— Они чуть не убили нас, — ответила дрожащим голоском Хажа. Но она уже успокоилась. — Если бы не вы, дядя…

— Да уж, если бы не мое ружье, туго бы вам пришлось. С камнями против волков не пойдешь, — сказал он, доставая кисет с табаком. — Кто же вы такие будете?

Мы сказали. Солдат прищурил зеленоватые глаза.

— А! Так, значит, знаменитого старика Абдурахмана внуки? Как же он отпустил вас одних в такую даль? Или удрали?

— Мы в горах, где отара, были. А там хотели на мертвого козла посмотреть… А вы кто, дядя?

— Солдат я… С фронта в отпуск еду. А зовут меня Серажутдин.

— Спасибо, дядя Серажутдин, — сказала Хажа, опасливо смотря в ту сторону, куда скрылись волки. — Хорошо, что у вас ружье было. Они и вас могли задрать.

— Оружие мое надежное, подарок командира полка, — усмехнулся солдат.

— Можно я посмотрю?

— Посмотреть можно, а вот баловаться им не стоит.

Я взял в руки блестящий револьвер. На рукоятке было высечено: «Бойцу Серажутдину за храбрость. От комполка Майорского».

— Вы фашистов били? — спросил я.

— Фашистов да вот еще волков, — засмеялся он.

— А мой дядя Хасбулат тоже шестьдесят фрицев из своего пулемета уничтожил, — хвает–алась Хажа.

— Хасбулат, говоришь? Это не младший ли брат Юсупа?

— Да… Юсуп — мой напа. А вы откуда их знаете?

— Ну и ну… Дочка, значит, Юсупа? А где ж их отец, знаменитый Абдурахман?

— Дедушка в лесу. Он нас сейчас дожидается. Пойдемте с нами, дядя Серажутдин, — пригласил я. Мне хотелось спросить его, не видел ли он на фронте моего отца, ведь на войне, говорят, из разных аулов люди встречаются, но солдат шел о чем‑то задумавшись, опираясь на палку, и мне неловко стало его беспокоить расспросами.