Продавцы невозможного - Вадим Панов

Впрочем, тогда Чайка скрытых смыслов не искал. Вошел в камеру, увидел прикованного к койке мужика с неестественно белой кожей, улыбнулся.

– Привет!

В ответ негромкое:

– Обойдемся без разговоров.

И голову повернул, уткнувшись носом в стену.

– Как скажешь.

Плохо, конечно, что сосед оказался молчуном, но приставать к нему Чайка не собирался: захочет – сам начнет разговор, не захочет – не надо. Тюремная, мать ее, этика.

Стараясь не замечать сковывающие белокожего ремни, Илья принялся устраиваться на новом месте: ботинки под койкой разместил, зубную щетку в грязный стакан пристроил, полотенце перевесил. Потом почитал, умылся – за все время сосед ни разу на него не посмотрел – и начал готовиться спать. Но когда погасили свет, услышал:

– Как тебя зовут?

– Илья Дементьев.

– Русский?

– Ага.

– Из Москвы?

– Вроде того.

– Что значит «вроде»?

– Я в Москву из России приехал, из Санкт-Петербурга. – Илья сознательно добавил деталей: хочешь разговорить человека – не отвечай односложно. – Бежал в Анклав от «химии», а в результате оказался здесь.

– Что такое «химия»?

– Чуть лучше Африки.

– Из одной задницы в другую?

– Так получилось.

Сделал все правильно – сосед решил продолжить разговор.

– Меня Мэтт зовут. – Койка заскрипела – мужик повернулся в его сторону, насколько позволяли ремни. – В сети – Буддист. Слышал?

– Нет.

– Давно здесь?

– Больше двух лет.

– Осталось сколько?

– Мне три впаяли.

– За что?

– За убийство.

– Так ты бандит?

В голосе послышалось разочарование. И неприязнь.

– Я во время московских беспорядков влип, – после короткой паузы ответил Чайка. – На меня на улице напали, я отбился, одного положил, потом безы налетели. Сначала хотели отпустить, но у меня «раллер» при себе оказался. Забрали проверять. В принципе – самооборона чистой воды, но безов тогда прижали, и они всех давили. Из пушки, что я у погромщика отнял, двух прохожих завалили – их мне и припаяли.

– Почему в Африку?

– Мне выбор предложили: в тюрягу к бандитам или сюда, к машинистам. Я долго не колебался.

– Понимаю.

Помолчали. Минут через пять Чайка решил, что Мэтт заснул, однако тот неожиданно продолжил:

– Я из Сиэтла. – Видимо, решал, стоит ли откровенничать. – Меня на перевозке «синдина» взяли.

– И сразу сюда?

– За мной еще кое-что было… – Пауза. – Я из людей Сорок Два.

– Ух ты! – Илья знал, что его сосед – машинист, но его не предупредили – какой. – Ты принял троицу?

– Разумеется.

– И как?

– Во время перевозки я почти успел перегрызть себе вены, – спокойно отозвался Мэтт. – Если бы эти суки трепались чуть дольше, у меня получилось бы, но…

– При чем здесь вены? – растерялся Илья. – Я же спрашивал о троице.

– А я тебе ответил.

«Вены?»

– Троица Сорок Два – это свобода. А у меня ее нет. Они меня отключили, понимаешь? «Гнездо» выдернули, обрубили все нейросоединения. Я оглох, понимаешь, я ослеп, я потерял душу. – Мэтт говорил спокойно, не жаловался, не орал, надрываясь, просто рассказывал даже не грустным – усталым тоном. Тоном человека, который не грызет себе вены только потому, что не в силах до них дотянуться. – Мира нет. Цифры нет. Я – пустая оболочка.

Разговор становился все более и более интересным.

– Зачем они так?

– Стандартная процедура для людей Сорок Два. Они знают, насколько хреново нам будет.

– Без подключения?

– Без Цифры. Я из людей Сорок Два, понимаешь? – повторил сосед. – Я вставлял себе «поплавок». Я растворялся в сети. Мой мозг превращался в байты, а все байты сети становились моим мозгом. Я из людей Сорок Два…

Хорошо, что Мэтт разговорился после отбоя, в темноте, не видя выражение лица собеседника. И не заметил, что Илья смотрит на него с превосходством.

– Это трудно? – негромко осведомился Чайка.

– «Поплавок» в «балалайку»?

– Вообще – троица Сорок Два.

– Это ворота в другой мир.

– Но наркотик…

– Не наркотик – «синдин», – поправил Илью Мэтт. – Он не наркотик. – Помолчал. – Ты вообще ничего не знаешь?

– Да как сказать… – Чайка вставлял себе «поплавок» задолго до того, как Сорок Два принес людям троицу. Вставлял, растворял сознание в информационных потоках и не знал преград. Один из двенадцати великих ломщиков. Легенда. Разница в том, что он не задерживался «там» надолго, всегда возвращался. И никогда не оставлял в сети душу.

– Я мало знаю, – негромко ответил Илья. – Сорок Два появился после того, как меня упекли. Ребята, разумеется, рассказывали, но…

– Сорок Два не террорист.

– Я верю. Я знаю.

– Очень хорошо. – Койка вновь заскрипела. – Сорок Два был одним из лидеров dd и бросил вызов султану. Всех его друзей уничтожили, и тогда он поклялся изменить мир.

– Захотел стать великим ломщиком?

– Захотел сделать великими всех нас.

– У него получилось?

– Посмотри на меня!

Сделай вид. Скрипни кроватью, словно машинально повернулся, услышав предложение, пробубни с «пониманием»: «Ясно», и жди продолжения разговора. И не называй лежащего на соседней койке измочаленного наркомана измочаленным наркоманом.

«Это и есть Эпоха Цифры?»

Раньше не задумывался. Знал, что некоторые ребята дохнут от передоза, но не задумывался. Ведь раньше он сам был таким, сам рисковал принять слишком много «синдина» и не вернуться. Раньше…

Но теперь что-то не так. Он колол «синдин» редко, очень редко, а Сорок Два поставил всемогущество на поток, показал, что оно может стать обыденностью, и «синдин» сделался элементом повседневной жизни.

«Может, ты грыз себе вены, лишившись Цифры, а может – потому что остался без наркотика…»

– Сорок Два готов был пожертвовать жизнью… Ты ведь знаешь, что до него «поплавки» в «балалайки» вставляли всего двенадцать человек?

– Знаю.

Вставляли многие, двенадцать выжили, и не просто выжили, а смогли обуздать сверхмощный процессор и слиться с сетью. Двенадцать великих.

– Сорок Два делал так, как рассказывали великие: укололся «синдином» и вставил «поплавок» в «гнездо». И чуть не погиб. К счастью, его друзья поняли, что случилось, и прервали эксперимент. Через неделю история повторилась.

«А Сорок Два, оказывается, крепкий парень!» Все неудачные опыты, о которых довелось слышать Илье, гарантированно заканчивались смертью главного действующего лица.

– Его отговаривали, но Сорок Два оставался непреклонен. Вторая попытка. Третья! Он верил, и у него не могло не получиться. Его усилия не могли не быть вознаграждены!

«Пафос, достойный вудуистской проповеди».

– После третьего эксперимента Сорок Два восемь минут находился в состоянии клинической смерти. Врач ввел ему в мозг наны, а они оказались бракованными, подпольным дерьмом. Они вступили во взаимодействие с «синдином», и Сорок Два очнулся! Тут же! – Рассказывая о своем пророке, Мэтт преображался, оживал. Забывал, что изуродован, привязан к койке и мечтает разорвать себе вены. Забывал, что хочет умереть. В его голосе звучала неподдельная страсть. – А дальше он совершил подвиг!

– Велел снова вставить «поплавок», – догадался Чайка.

– Именно! Потом Сорок Два рассказывал, будто почувствовал – именно почувствовал, – что эксперимент необходимо повторить немедленно, что он готов. Врач сказал, что опыт его убьет, друзья сказали, что он спятил, но Красная Роза послушалась, вставила «поплавок» – и Сорок Два растворился в сети.

Вот так и происходят гениальные открытия: бракованные наны, отчаянная помощница и готовность пойти на смерть. Очень просто.

– Так Сорок Два открыл троицу: «поплавки», «синдин» и наны, которые обеспечивают их взаимодействие. Сорок Два сделал великими всех нас!

Последнее восклицание вернуло Мэтта на грешную землю. То ли запал кончился, то ли местоимение «нас» заставило опомниться. Мэтт замолчал.