Эхолетие - Андрей Сеченых

– Я отработал все близлежащие зверосовхозы, на самом деле их всего два. Один специализируется на бобрах, второй на норках. Пообщался с работягами. Ну так, шкурку, две, три прикупить возможно, вынесут, но в массовом масштабе вряд ли. Поговорил с директором, правда, безрезультатно. У него глазки, конечно, бегали, но я думаю, что с такой работой у любого забегают. План выполняют, а большего им и не надо. Заехал к смежникам в ОБХСС, там тоже мимо. Есть пара левых скорняков, но они при деле, работают потихоньку. Выброса на рынке меховых изделий не замечено, крупных скупок сырья тоже. Извини, порадовать нечем.

– Подожди, ты сказал про два зверосовхоза и про одного директора…

– Да, именно так. Я посетил норковый зверосовхоз, как наиболее интересный, а бобровый… ну, если надо посещу, только смысла мало, тем более что и у местных оперов информации ноль.

– Я понял, да, логично вроде. Так, «Католика» кто подсветит?

– Я, – приподнял правую руку младший из братьев, который отвечал за «Два» в прозвище родственников, – «Католик» родом из Тура, родители мелкие буржуа. Отец работает в редакции газеты, мать – книготорговец. Это в открытом доступе в деканате есть. Неженат, здесь полгода. Общителен. В аморалке не замечен, политикой не увлекается. У нашего объекта был дважды дома. Один раз пришел вместе с его дочкой, так что здесь, возможно, личное. Круг знакомых, в основном, преподаватели. Да, чуть не забыл, «Католик» занимается розыском своего деда, репрессированного в Лисецке и пропавшего без вести в тридцатые годы. Ну так, без особой прыти. Архивы, библиотеки и прочие пылесборники. Основную часть времени проводит или на работе или дома, на съемной квартире. Пообщался с соседями, ночных посетителей не бывает. В быту скромен и незаметен.

Прудников шумно выдохнул. Сейчас наступил очередной момент принятия решения, своеобразная точка невозврата, как у лётчиков. Всё указывало на сворачивание деятельности, тем более и недвусмысленное ожидание генерала подталкивало в спину, но что-то не давало покоя:

– Объясните мне, старому коню, как такое возможно, – капитан старался говорить ровно, но эмоции все же просачивались через железные порядки слов и фраз, – все фигуранты скромные, незаметные, честные физкультурники и прекрасные семьянины. В городе никто не ворует и коммунизм почти построен, но всё же есть у меня три конкретных вопроса. Откуда тогда анонимка в этом благоденствии? Откуда взялось наружное наблюдение за неженатой, скромной библиотечной крысой? И кто мне объяснит, кто такой «Игрок»? Про него вы что-то сразу забыли, а он, между прочим, вероятный ключ от всех вопросов.

В Ленинской комнате повисла томительная тишина. Сотрудники смотрели кто под ноги, кто рассматривал ногти на руках. Для всех это были явно не простые вопросы.

– Разрешите? – это был голос блондина. – Я могу высказать предположение, но это всего лишь догадки. В моем понимании, анонимку мог написать кто угодно, больной или по бытовым соображениям, может, объект пнул чью-то собаку, возможно, написали из чувства мести – может, тот посадил кого-то из родственников. Что касается наружки за «Католиком», тут сложнее, но тоже вполне объяснимо. Вероятнее всего, он ткнулся туда, куда не следует, иностранцы же любят побродить по городу, и как результат – нарвался на проверку, а мы, собственно, являемся свидетелями всего этого. С «Игроком», правда, не понятно. Точнее, совсем не понятно.

– Если я правильно тебя понял, Петя, ты абсолютно уверен, что всё это не стоит и выеденного яйца, так? И что нам надо паковать чемоданы, правильно?

Блондинчик слегка стушевался:

– Товарищ капитан, вы меня неправильно поняли. Я абсолютно в этом не уверен, просто предположил и всё.

– Так, резюмируем, – Прудников жестко резал слова, как нож масло, – возможно, что всё обстоит так, как вы предполагаете. Заявитель болен, объект чист, «Католик» – лопух. Но есть так же вероятность того, что мы банально не доработали и нам всем удобнее принять именно такую гипотезу «всё хорошо, прекрасная маркиза…». Поэтому приказываю с завтрашнего дня все усилия бросить на «Католика», поймем, в чем тут загвоздка – поймем всю проблему целиком. Он единственная наша зацепка. И самое главное, если в поле зрения появится «Игрок» – вся бригада переключается на него, а «Католика» Сеня доведёт. Лёша, «Игрок» на тебе, ты единственный, кто его хоть как-то видел. Я завтра на маршруте вместе с вами. Всё, расходимся, подъём завтра в шесть ноль ноль.

Прудников задумчиво посмотрел в спины уходящих сотрудников, явно мучаясь какой-то недосказанностью. Неожиданно его взгляд скользнул на стенд ВЛКСМ с надписью на нем: «Если делать – то делать по-большому!», и он вспомнил:

– Леший!

– Да, Володь, – старый друг обернулся в дверях,

– Прошу, не жри больше эти консервы, а то на маршруте обгадишься.

Леший понятливо кивнул и провел ладонью по горлу: «всё, баста», а Прудников расслабленно вытянул ноги и, едва заметно улыбаясь, посмотрел в окно.

Март 1984, г. Москва, Лубянка, десять минут спустя

«Секретно. Генерал-майору Лебедеву. За истекший период в процессе изучение объекта нами не выявлены компрометирующие его связи. Объект придерживается стандартного распорядка дня, является хорошим семьянином, регулярно поддерживает свою физическую форму, увлекается рыбалкой. В настоящее время нами отрабатываются его связи с гражданином Франции Полем Дювалем, преподавателем французского языка и литературы. Контакт «Игрок» нами пока не установлен. Капитан Прудников… в/ч… г. Лисецк»…

«Трам-пам-пам» – пальцы генерала отстучали мелодию марша по крышке письменного стола. «Ну что ж, возможно, всё не так плохо. Вероятнее всего анонимку настрочил очередной полоумный гражданин со специфическим социально-психологическим состоянием, именуемым шпиономанией, Нелюбин же чист, а французик вполне вероятно подбивает клинья к его молоденькой дочери. За недельку разберутся и смело отрапортуем наверх. Дай-то Бог…»

Март 1984, г. Лисецк

Утро следующего дня, к вящему удивлению горожан, подтвердило прогноз погоды. Первые лучи мартовского солнца до будильника поднимали с постели даже самых заядлых любителей поспать и гнали их на работу. Люди лениво делали физзарядку, маршируя с закрытыми глазами на месте, махали в разные стороны руками и приседали, что по идее министерства здравоохранения, должно было обеспечить прилив крови к конечностям для повышения работоспособности и производительности труда и, соответственно, выполнение и перевыполнение плана пятилетки. С прилившей ко всем конечностям кровью, люди чистили до блеска зубы мятным порошком или модным «Поморином» болгарского производства, умывались, завтракали, их дети успевали даже послушать по радиоприемнику, прикрепленному намертво шнуром к радиоточке, передачу «Пионерская зорька», и все дружно разбегались по своим делам. Однако, среди счастливых обладателей весеннего солнца был десяток человек, которые на этот факт почти не обратили внимания.

Лёшка встал, когда еще не было шести, и почти два часа ушли на приготовления. Он отложил обычную повседневную сумку, достал большую спортивную сумку, с которой бегал на подпольные тренировки по карате киокушинкай, и совершил над ней довольно странные манипуляции, используя нож, ножницы и изоленту. Потом он долго возился с пиджаками, рубашками, свитерами и даже с пальто. Вид он имел сосредоточенный, часто останавливался, явно что-то додумывая, потом согласно качал головой и продолжал своё дело. Отобрал, наконец, всё, что было необходимо, и присоединился ко всем гражданам нашей страны на стадии приема водных процедур. Перед выходом из дома он сделал один единственный звонок по телефону.

Поль вскочил, как ошпаренный. Вчера долго ворочался и не мог уснуть, обдумывая в мелочах план действий, накиданный Алексом, и вот результат – будильника он не услышал, а до выхода из дома осталось пятнадцать минут. «Ah, diable!» – выругался он на отличном французском, что в переводе на русский приблизительно значило: «Ну надо же быть таким ослом, чтобы не услышать будильник. И Бог с ним с завтраком, но я даже кофе выпить не успеваю!» Он раздвинул гардины и, ослепленный солнцем, рванул в туалет, по дороге мизинцем на ноге зацепился за кресло и вторичное «Ah, diable!» эхом раздалось уже в кафельном помещении, что на этот раз значило: «Бедный мой палец, бедная моя нога, ну почему это все происходит со мной?» Потом он влетел на кухню, отрезал кусок пошехонского сыра и колбасы, быстро проглотил, практически не разжевывая ни то ни другое, умылся за пять минут, за столько же собрался, выбежал из квартиры, чертыхнулся на этот раз уже по-русски, снова забежал, схватил сумку, бросил в нее ручку, блокнот и окончательно покинул своё жилище.

Рафик Оганесян встал пораньше, спокойно собрался, позавтракал и с половины девятого утра уже находился в служебном автомобиле во дворе дома, где проживал Дюваль, и подробно инструктировал свою группу, особенно акцентируя свое внимание на новом сотруднике. Последний был одет более чем незаметно: черные ботинки, черные носки, черные брюки, черное пальто и черная вязанная шапка. Рафик с раздражением подумал, что заставь дурака Богу молиться…, но промолчал и не стал комментировать то, что иногда полезно не одеваться в один черный цвет, который так же привлекает внимание, как и пёстрые расцветки. Как только Поль выбежал из подъезда, из припаркованной машины выскользнула тень и, выдерживая дистанцию, рысью отправилась вслед за ним.