Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон

Прокофьевы остановились напротив, в гостинице «Красная», еще одном величественном здании, сделанном на века. В гостинице не хватало обслуживающего персонала, в номере не было холодной воды, а телефон прослушивался. В дневнике Сергей так описал номер: «Нам был отведен огромный номер из двух комнат с ванной, в достаточной мере нелепый. В ванне, например, течет только горячая вода, и, чтобы ее принять, надо напустить и ждать полчаса, чтобы она остыла. Из номера телефон прямо в город, а звонка к официанту нет, так что я искал в телефонной книжке номер нашего отеля, дабы позвонить туда по городскому телефону»[234]. Как бы ни хотелось им принять ванну, но они не решились это сделать, поскольку ванна «выглядела какой-то прокаженной»[235]. Потом им объяснили, что эмаль покрылась пятнами не от грязи, а от чистоты, поскольку после каждого постояльца ее моют кислотой.

10 марта с заляпанными грязью чемоданами они сели в поезд, идущий до Киева. Им не удалось добиться отдельного купе, и в результате Лине пришлось ехать вместе с какой-то украинской чиновницей, которой, видимо, не спалось, и по-этому она всю ночь увлеченно рассказывала о своей семье и родной деревне.

На следующее утро, когда поезд ехал по мосту через замерзший Днепр, они увидели, как солдаты взрывали лед динамитом, чтобы предотвратить наводнение, и «это было очень красиво», – заявил Сергей[236]. Поезд прибыл вовремя, как и все советские поезда, ходившие строго по расписанию. В Киеве Прокофьевых встретили, посадили в плохонький автомобиль и повезли в гостиницу «Континенталь», Николаевская улица, дом номер 5 (современная улица Архитектора Городецкого), рядом с Крещатиком, главным проспектом Киева. Это была зеленая улица, по которой тем не менее ходили трамваи. Во время визита Прокофьевых она называлась улицей Вацлава Воровского[237]. Во время Гражданской войны многим зданиям был нанесен серьезный ущерб, но гостиница «Континенталь» не пострадала. Однако 1941 году, после вторжения немцев в Киев, советские войска взорвали гостиницу, и восстанавливать ее после войны не стали.

По окончании первого концерта Сергея в артистическое фойе ворвалась преподавательница Киевской консерватории по фамилии Гольденберг, которая с удивительной настойчивостью стала упрашивать Сергея прийти завтра, 12 марта, на экзамен, чтобы послушать ее учеников. Прокофьев ответил, как ему самому показалось, вежливым отказом, но, по мнению Лины, Сергей нагрубил, но согласился. Утром преподавательница позвонила и даже прислала за ними машину. В дневнике Сергей написал, что Киев очень красив, но не мог не отметить встречавшиеся на пути унылые руины. «Улицы, усаженные деревьями, отличные дома, но сколько разрушений! Недаром Киев столько раз переходил от белых к красным и обратно. До сих пор еще много покинутых домов, зияющих окнами с выбитыми стеклами»[238].

День в консерватории прошел на редкость удачно. Маленькие мальчики в четыре руки играли из «Шута» по клавиру. Три девочки выступили с докладом о форме гавота из Классической симфонии Прокофьева. Они явно любили свою преподавательницу, у которой, по мнению Лины, «всегда были наготове интересные идеи»[239]. Экзамен был продуман с таким расчетом, чтобы на нем присутствовал известный человек, поэтому Гольденберг и была так настойчива. Сергей написал в дневнике, что дети нервничали и не поняли его музыки, Лине же они, наоборот, показались даже слишком самоуверенными. Сергей запрыгнул на сцену, чтобы указать одной из девочек на ошибочность ее утверждения при анализе гавота. «Где ты это видишь? Я не имел в виду ничего подобного». – «Этот пассаж связан с этим», – сказала девочка[240]. Когда Сергей попытался ее исправить, она только твердила «нет, нет», а затем проиграла пассаж на рояле. Ему ничего не оставалось, как со смехом сказать: «Ладно, раз тебе так нравится»[241]. Позже в гостиницу пришла еще одна группа учениц Гольденберг, которые принесли неправильный анализ марша из «Трех апельсинов».

В небольшом зале было холодно, и Лина весь экзамен просидела в шубе. Сергей настоял, чтобы она села на подоконник, откуда ей будет лучше видно, но выгнал ее после того, как она опозорила его перед Гольденберг. Внимание Лины привлекли три портрета, висевшие на стене. Она узнала строгие лица Ленина и Сталина, но третий был ей незнаком. «Кто это?» – спросила Лина. Гольденберг удивилась: «Разве вы не знаете? Это – Карл Маркс!»[242] Лина, пытаясь сгладить неловкость, заявила, что она, конечно, знает его имя, но не знала, что у него такая пышная борода. «Зачем ты это спросила?» – раздраженно прошептал муж. Лина, пожав плечами, ответила: «А как бы я узнала, кто это?»[243]

Из Киева Прокофьевы уехали в черноморский город Одессу. Сергей был почти незнаком с этим городом. Лина же помнила, как в раннем детстве бывала здесь с дедушкой, Владиславом Немысским. Она узнала красивый фасад гостиницы «Бристоль», которая теперь называлась «Красная», и Государственный академический театр оперы и балета (современный Одесский национальный академический театр оперы и балета), недавно восстановленный после пожара[244].

Лина с Сергеем позировали профессиональным фотографам. Когда Сергей посетил Одесскую консерваторию, его сразу окружила толпа восторженных студентов. Еще в большее восхищение их привела игра композитора. Когда Прокофьев собрался уезжать, «вся консерватория, несколько сот человек, высыпала на улицу и провожала меня громкими выкриками; я же, отъезжая, раскланивался с ними. Словом, произошло целое народное волнение, очень симпатичное»[245]. В Одессе, как и в других городах СССР, тщательно отобранная благодарная публика пришлась Сергею по душе – он чувствовал себя популярным и востребованным.

Обратная поездка в Москву заняла два дня, с 16 по 18 марта, с двухчасовой остановкой в Киеве, которая потребовалась для смены локомотива. По приезде в Москву Сергей с Линой оказались в той же гостинице и в том же номере, из которого уезжали. Их сразу повели на экскурсию по Кремлю; на улице было холодно (минус 15 градусов по Цельсию). Реставратор показал, как идет работа по восстановлению фресок и других свидетельств царского прошлого, предварявшего просвещенное время. «Он с увлечением показывал мне рублевскую живопись, освобожденную из-под слоев краски, которую намазали сверху во время ремонтов соборов «в период некультурного царизма»[246]. Сергей решил, что нарушил правила, войдя в собор Успения Пресвятой Богородицы в шапке, но реставратор, «очень интересный человек, фанатик своего дела, культурный и тонкий, работавший за грошовое жалованье», увидев, что он хочет снять шапку, объяснил, что теперь церкви рассматриваются как музеи и находиться здесь без шапки невозможно, поскольку очень холодно. Они также нанесли визит троюродной сестре Сергея, Шуре Сержинской, которая с упоением рассказывала, какое хорошее воспитание получает ее сын в комсомоле. Сергей скептически отнесся к ее словам, сказав, что это напоминает промывание мозгов. В царское время тоже была пропаганда, парировала Шура[247].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});