Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

уже внешние сношения, считавшиеся прерогативой Сената.

Плебейский трибун ответил не сразу:

– Если бы кандидатом в верховные начальники над этими легионами был кто-нибудь другой, я не был бы настолько уверен, но если мы предложим Мария, спасшего нас от Югурты и от северных варваров – кимвров и тевтонов, чего народ не забыл и за что ему по-прежнему благодарен, сомнений не будет. Особенно если мы подчеркнем, что Митридат может стать вторым Ганнибалом. Страх перед новым вторжением в Италию, особенно после восстания марсов и прочих союзников, заставит народное собрание проголосовать в пользу Мария. Безусловно, народ доверяет ему больше, чем Сулле.

– Слухи о наступлении вовсе не ложь, – добавил Марий. – Митридат вот-вот пересечет Геллеспонт и вторгнется в Грецию. Если его не остановить, он двинется дальше и доберется до Рима. Он чрезвычайно заносчив. Но возвратимся к начальствованию над войском. Мы должны действовать быстро: Сенат собирается на той неделе, и на этом заседании состоится назначение Суллы главноначальствующим.

– Можно созвать собрание и на этой неделе, – предложил Сульпиций Руф.

– Это будет лучше всего, – откликнулся Марий.

Казалось, все было решено, но у Цинны имелись вопросы.

– Я не возражаю против того, чтобы поставить тебя во главе войска, но ты отправишься на Восток, а мы здесь, в Риме, станем разбираться с оптиматами, которые придут в ярость, если не назначат Суллу.

Его слова не удивили Мария. Никто в Риме не оказывал поддержку другому, не прося чего-нибудь взамен.

– Слушаю тебя, Цинна. – Он устроился поудобнее на своем ложе и протянул кубок рабу, чтобы тот наполнил его вином.

– Ты получишь начало над войском как privatus, частное лицо. Нам незачем участвовать в консульских выборах, но… – Цинна призадумался: у него имелось множество просьб, но, глядя на лицо Мария, он догадывался, что начальствование над войском также стоит немало. В конце концов он оживился. – Как только ты сделаешься главноначальствующим, а оптиматы займут оборону, я при твоей поддержке стану консулом, а наш друг Сульпиций – претором. Твои приближенные и клиенты во всем Риме поддержат нас.

Марию не пришлось долго раздумывать: консульство и преторство казались разумной ценой за начальствование над шестью легионами, которые обеспечивали безопасность Рима.

– Пусть будет так. Мы согласны, – отозвался он.

– Выпьем же за договор, – предложил Цезарь-старший, который во время споров хранил благоговейное молчание: еще бы, у него в доме гостили Марий, Цинна и Сульпиций, вожди римских популяров.

Аврелия, которая также присутствовала в атриуме, хотя держалась поодаль, обратилась к рабам:

– Вина и еды для всех. Да побольше, – приказала она. Затем, взглянув на Мария, Цинну и Сульпиция, радушно добавила: – Ведь вы окажете нам честь и отужинаете с нами? Молю богов, чтобы вы смогли немного отдохнуть посреди бесконечных дел.

Гости приняли приглашение. Казалось, все решено, но Цинна задумал кое-что еще:

– Я считаю, что договор должен быть скреплен союзом.

Аврелия сделала глубокий вдох. Она ожидала этого с тех пор, как Цинна пересек их порог в сопровождении дочери.

– Каким союзом? – спросил Марий. Размышляя о том, как снарядить шесть легионов для сражения с Митридатом, он не мог думать больше ни о чем.

– У меня есть сын, и у Гая Мария тоже, – начал Цинна. – Но сын Мария женат на Лицинии. При этом у нашего уважаемого вождя, шестикратного консула, нет дочерей. Стоит подумать над этим. – Он издал короткий смешок, в ответ на который остальные любезно улыбнулись, и продолжил: – Кроме сына, у меня также есть юная дочь Корнелия. А у Юлия Цезаря и… – он задумчиво посмотрел на Аврелию, – у нашей гостеприимной хозяйки есть сын, Юлий Цезарь-младший, племянник Гая Мария. Если бы моя дочь и племянник Гая Мария вступили в брак, это означало бы, что договор прочно скреплен и просуществует долго. Грядут непростые времена. Мне хотелось бы знать, что все мы… одна семья. Это сделает нас сильнее.

Цинна умолк. Давно он не произносил столько слов подряд. Обычно ораторствовал Сульпиций. Его способность к публичным выступлениям приносила пользу всем: трибун мог убедить народное собрание в необходимости восстать против Сената и передать начальствование над новым войском Гаю Марию.

Он отпил из бокала, чтобы собеседники обдумали его просьбу: он выдвигается в консулы, а Сульпиций – в преторы.

Марий посмотрел на Юлия Цезаря-отца, а тот – на жену. Аврелия чуть заметно кивнула, но Юлий Цезарь-старший заметил, что она сделала это без особой уверенности, и попытался найти более ловкий выход из положения. Встреча принимала неожиданный оборот. Он не ожидал, что члены его семьи будут участвовать в соглашении между Марием и Цинной.

– Это большая честь для нас, уважаемый Цинна, – начал Цезарь-отец, – но твоя дочь – еще ребенок, не так ли?

– Верно. Она совсем еще ребенок, если ты имеешь в виду возраст, но скоро превратится в женщину. Я не настаиваю на том, чтобы свадьба была завтра, я лишь предлагаю, чтобы уговор состоялся сегодня.

Марий молчал. Он не желал видеть никаких препятствий на пути к своей цели – распоряжению новым войском. Сенат чуть ли не поставил его вне закона. Обращение к народному собранию было единственным выходом, а значит, просьбы Сульпиция и Цинны надлежало удовлетворить. Особенно Цинны, которому принадлежали все рычаги власти в партии популяров.

Цезарь-старший заметил тревогу в глазах Мария и вытер рот тыльной стороной левой ладони.

– Свадьба состоится, когда придет черед, – наконец согласился он. – Главное, чтобы дочь Луция Корнелия Цинны выросла и стала женщиной.

Таблинум дома Юлиев

Притаившись в полумраке библиотеки, Юлий Цезарь и Корнелия уставились друг на друга.

Они не говорили ни слова.

Цезарь снова взял девочку за руку, вывел из библиотеки и повел по коридорам в задний атриум.

Там он снова выпустил ее руку.

Она стояла и смотрела на цветы в саду.

Он стоял и смотрел на нее.

– Мне очень жаль, – сказала Корнелия по-прежнему шепотом, как будто они все еще подслушивали в библиотеке.

– Чего жаль? – спросил он, сбитый с толку.

– Что тебя заставляют на мне жениться.

– Они заставляют нас обоих. И тебя тоже.

– Да, но мне все время говорят, что делать и чего не делать, я привыкла. Наверное, у тебя все по-другому.

– Наверное, – согласился он.

Оба вновь замолчали.

– Я боялась, понимаешь? – сказала она через несколько секунд.

– Чего боялась?

– Что однажды они заставят меня выйти замуж.

– А теперь не боишься?

– Нет… ты добрый и… славный. И ненамного старше меня.

– Да, я не страшный, – сказал он с насмешливой, чуть грустной улыбкой. – Но на самом деле я тоже боюсь.

– Меня?

– Нет. – Цезарь снова улыбнулся, но теперь уже широко, искренне. – Не