Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

Я пригласил ее в бар, который мне открыла Паула, располагавшийся на последнем этаже небоскреба; окна там были широко распахнуты, притом что жара была еще вполне терпимая, и вообще там было современно и в то же время уютно. Стоило все бешеных денег, но я знал, что Мэри-Джо будет приятно разок выпить кофе из красивых чашек, а не из пластмассовых стаканчиков. Два комплексных завтрака даже не уместились на столе. Мэри-Джо побледнела:

– Ты что, смерти моей хочешь?

– А ты не замечала, что настроение у тебя резко изменилось с тех пор, как ты ничего не ешь? По-моему, ты постоянно хандришь.

В то утро она вдобавок была какой-то перевозбужденной. Не пожелала мне и слова сказать насчет того, о чем плакала накануне, но была крайне взволнована одним открытием величайшей важности: Рамон носит ботинки с металлическими набойками.

Я протянул ей корзинку со всякими круассанами и стал дожидаться, когда она высвободит руки, зажатые между ног.

– Конечно, не спорю, факт интересный, – сказал я. – Но что это нам дает? Неужто это единственная пара обуви в городе? А? Как думаешь? Их, наверно, десятки тысяч?

– Но нам достаточно напасть на след того, кто носит ту самую пару. Ладно, я буду держать тебя в курсе.

Зная Мэри-Джо, я был удивлен, что она еще не наведалась в квартиру Рамона. С нее бы сталось. Но, к счастью, она еще не совсем лишилась разума и предпочла сказать мне о своих подозрениях, прежде чем совершить глупость, которая могла иметь для нее очень неприятные последствия. По части безответственности мне вполне хватало Крис.

– Хорошо, мы им займемся, – сказал я, – раз ты настаиваешь, внесем в это дело ясность. Но ты ничего не предпринимай без меня. Дай слово.

Похоже, она была удовлетворена и на радостях проглотила бриошь, довольным взглядом обводя соседние крыши, залитые в этот утренний час потоками золотистого солнечного света. Это же был наш город, и мы любили его. Мы всегда смотрели на него с нежностью, словно хотели наглядеться, прежде чем его разрушат. Шучу. Но вообще-то не хотел бы я в 2001 году быть ньюйоркцем. Я думаю и о других городах, пострадавших позже. Сегодня никто и нигде не защищен от бедствий. И все это знают.

Вдруг Мэри-Джо спросила, почему я на нее так смотрю, а я ответил, что не знаю.

– Мы поддаемся чувствам, – сказала она. – Не веришь? Трахаться – это еще не все. Я хочу сказать, что можно было бы и по-другому использовать время, которое мы друг другу уделяем. Трахаться – этого недостаточно для того, чтобы мы сблизились.

Я улыбнулся:

– Но это и не отдаляет нас друг от друга.

– Ну, не знаю, я в этом не очень уверена. Как будто это заслоняет что-то очень и очень серьезное. Я хотела сказать, что мы с тобой слишком заняты, чтобы думать об этом. Тебе так не кажется?

– Думать о чем? Наша жизнь и так достаточно сложная головоломка, разве нет?… Зачем ты еще усложняешь, а? Знаешь» в чем сила наших отношений, Мэри-Джо? В простоте и ясности. Да, именно в этом! И знаешь, этому нет цены! Это значит, что от наших отношений мы можем ждать только хорошего. Простота и ясность – это так редко встречается.

– Дело в том, что ты мне можешь втюхать все, что захочешь. Меня это поражает. Я не знаю никого, кто бы так умел убеждать, как ты, Натан. Что тебе сказать? На самом деле, простота и ясность – это довольно забавные штуки, потому что трудно сказать наверняка, для чего они нужны. Если вдуматься хорошенько.

– А ты, значит, предпочитаешь сложность и неясность? Ты не находишь, что это еще забавнее?

– Ну, это совсем другое дело. Совсем другое!

Вот все они такие! Да, они, женщины, думают, что мы вполне довольны своей участью. Что мы ничего не хотим менять. А ведь мы просто видим впереди пропасть. А они – нет. Не видят, какая она глубокая и удушающе черная. Иначе они бы призадумались, прежде чем катить на нас бочку.

По дороге я напомнил ей о том, в каком смятении мы оба пребывали в тот период, когда встретились. Мы с ней были далеко не в лучшей форме. Она по-своему, я – по-своему… Мы оба были в заднице.

– Да, конечно, в нашей жизни многое могло бы быть лучше. Само собой. Что-то всегда можно улучшить. Но вспомни, как ты тогда еле ноги волочила, как изводилась, как ты тогда выглядела, как изнывала от безделья. Нет, ты все-таки посмотри, от чего мы ушли и к чему пришли. Какой путь проделали. Доставь мне такое удовольствие.

Она протерла темные очки.

Мы нашли Вольфа и Крис в каком-то пакгаузе на берегу реки, около заброшенного пирса. Я хотел убедиться, что у них все идет гладко.

Там было человек десять, и все старательно мастерили транспаранты: рисовали, приколачивали, пришивали, клеили. Некоторые ходили взад-вперед, загружая пачки листовок в грузовичок. Вольф командовал. Он был в шортах, демонстрируя всем свои длинные мускулистые ляжки бегуна-марафонца. Не одна Крис любовалась ими, Мэри-Джо они тоже нравились.

Приготовления к демонстрации шли полным ходом. Крис вместе с другими такими же активистами вырезала доспехи из картона. Большие куски они склеивали скотчем, перекусывая его зубами.

– Эй, Крис, где и когда мы завтра встретимся? – спросил я ее.

Воспользовавшись случаем, я помог ей примерить картонные нарукавники, которые она только что соорудила, и вытащил из-за спины шлем мотоциклиста. Он остался у меня с тех времен, когда мы были моложе, – ради нее я перерыл весь подвал снизу доверху.

– Это тебе ни о чем не напоминает?

– Конечно же напоминает, – сказала она, опустив голову.

– Да, хорошее было времечко! Ну да ладно… Мне будет спокойнее, если ты его наденешь. Да, согласен, мне не о чем волноваться. Знаю… Бесполезно возвращаться к этой теме. Не будем раздувать из пустяков драму, пожалуйста. Признай, что я стараюсь.

Подошла Жозе и потянула меня за рукав:

– Иди посмотри!

Огромный транспарант, посвященный памяти Дженнифер Бреннен. Множество портретов Дженнифер, укрепленных на палках. Целый ящик, набитый значками с ее изображением.

– Я сама этим занималась, – с гордостью заявила она, прикрепляя значок к моей рубашке. – А как твои дела?

– Пол Бреннен пригрозил мне судом, вот так. И вообще делается все возможное, чтобы затормозить ход моего расследования. Но они меня плохо знают.

Я не шутил. Конечно, у меня были большие затруднения: я никак не мог собрать воедино улики и неопровержимые доказательства виновности Пола Бреннена. Многочисленные сложности, с которыми я сталкивался в личной жизни, не позволяли мне посвятить себя телом и душой столь трудному и кропотливому расследованию. К тому же был еще Фрэнсис Фенвик. Фрэнсис Фенвик постоянно маячил у меня за спиной и не давал мне ни минуты свободно вздохнуть, опасаясь, как бы я не сделал что-нибудь на свое усмотрение и не навлек на его голову громы и молнии.

В таких условиях трудно двигаться большими шагами. Признаюсь, что, уже зная, кто виновен, я почти не интересовался всем остальным. Но неужели я выглядел так, будто у меня опустились руки? Не ошибались ли те, кто так думал?

– Но, Жозе, мой час уже близок, – продолжал я. – И кое-кому здесь придется изменить свое мнение. Попомни мои слова.

Мэри-Джо с Вольфом говорили обо мне.

– Что это он тебе тут рассказывает?

– Я говорил Мэри-Джо, что ты начинаешь кое-что понимать.

– Хм… Мне очень жаль, Вольф, но все наоборот. Вы с Крис – самая непостижимая пара, которую я когда-либо видел. Без обид.

– Я говорил о наших политических взглядах, о том, почему мы ведем борьбу. Ты ведь допускаешь, что мы не во всем неправы.

– Тебе, Вольф, следовало бы знать, Крис не могла выйти замуж за совсем уж ограниченного человека.

Вольф допускал, что может произойти стычка с полицией. Ближе к полудню он отправился на последнее собрание организаторов демонстрации и, вернувшись, не принес никаких утешительных новостей. Во время последнего саммита богатейших государств мира погибли 7 человек и 486 были ранены. Сейчас жертв могло быть намного больше. Полиция объявила, что силы будут удвоены и что новые районы будут закрыты для демонстрантов.

– Это провокация, – сказал я. – Чистой воды провокация.

Несмотря ни на что, глаза Вольфа горели каким-то диким огнем.

Я взглянул на Крис, но стоит ли говорить, что я увидел?

Нас вызвали по радио. Фрэнсис Фенвик собственной персоной. Я сказал ему, что болен. Он приказал мне прибыть на службу не медленно.

Он явно не знал, какие отношения связывают нас с Мэри-Джо, – я имею в виду интимные и тайные, – или же он был просто сволочь. Потому что мы вдвоем стояли перед ним, а он принялся мне выговаривать:

– Послушай, у тебя крыша на месте? Что это такое? Теперь ты завел шашни с наркоманкой? Это после жены-коммунистки?

– Простите, Фрэнсис, но я вас не вполне понимаю.

– Паула Консуэло Кортес-Акари живет у тебя?