Две жизни - Лев Александров

17 ноября 1944

Вчера на перевязке врач сказал, что выписать меня можно будет только недели через три-четыре. С ума сойду от скуки и тоски! Еще месяц лежать! Позавчера взял обмундирование и «сбежал» (не в смысле "бегать") в городское кино. Шел наш фильм «Учитель». Что за дрянь! Перечитал «Бесы». Как умно, остро, и как зло! Может быть из-за этой злости, из-за слишком явной ненависти автора, он и не достигает своей цели. Даже пусть фактически верно, а не веришь. Он слишком пародирует, так что враги его могут сказать: "Ведь это совсем не мы!" Много очень верного, глубокого, умного, полностью оправдавшегося. Но для памфлета слишком страстно и необъективно. На основании этой книги нельзя изменить убеждения: слишком много личного. А вещь замечательная. Любопытно, что любое явление можно показать в любом свете, не искажая фактов. Важно не то, что говоришь, а то, о чем не говоришь. Можно сказать правду, но не всю, а если сказать всю, то все изменится. В этом я очень убедился за последнее время. Даже в науке в фактах нет истины. Если теория слепо следует фактам, подгоняется под их совокупность, то обязательно следующий факт сломает эту теорию. Теория должна быть шире фактов, принимая их лишь как необходимое условие. Нечто вроде граничных условий при составлении дифференциальных уравнений. Эти условия не определяют уравнения полностью, лишь заключают в рамки и помогают исключить ненужное. Прости за болтовню. Целую. Б.

28 ноября 1944

Моя родная!

День рождения прошел неплохо. На квартире одной сестры из госпиталя собралось человек шесть-семь. Вообще, конечно, скучно, но жаловаться не приходится. Читаю "Диалектику природы". Очень много интересного и умного, но очень много спорного. И вообще все не очень значительно. Основные диалектические (так называемые) законы суть или общие места, или софизмы, допускающие любое толкование в зависимости от конкретного случая. Анализ современной ему науки в некоторых моментах абсолютно устарел, а иногда просто запутан (вопрос об энергии). И при всем том очень много блестящих глубоких мыслей. Поражают эрудиция и всесторонние познания автора. В общем я получаю удовольствие, что и требовалось доказать. Рана еще не закрывается. Видел новый американский фильм о летчиках. Довольно пустой, но сделан хорошо. Тоска… Читала ли ты роман Федина "Города и годы"? Я прочел его сегодня. Он произвел на меня большое впечатление. Это повесть о том, как во время войны, когда рушится мир, сталкиваются причудливым образом судьбы людей. Это не очень большая литература, и характеры очерчены не четко, скорее силуэты. Но книга подкупила меня правдой: я видел такое же. Во всех своих романах он пишет больше о Европе, чем о России. И здесь почти все действие происходит в Германии с русскими военнопленными, или просто случайно застигнутыми там войной 14 года. Все, что он пишет, мне очень знакомо, вернее чувства и мысли. Тоска… Пью понемногу. Но я не напиваюсь. Скучно. Курю целыми днями. Целую. Б.

3 декабря 1944

Моя родная!

Сегодня будет перевязка — посмотрим, в каком состоянии рана. Я кончил сборник Тимирязева. Конечно, основное там не его речи, а приложенные статьи английского биолога Гексли "Эволюция и этика", английского физика Пирсона "Наука и обязанности гражданина". Несколько наивна в социальном отношении, но замечательно верна и оригинальна в определении философии и сущности научного метода статья английского физика Винера "Расширение области восприятий". Когда по вопросам, монополизированным философией, высказывается положительный ученый, у него это получается значительно проще и лучше… Всякая предвзятая философская система (любая) догматична и, следовательно, в научном смысле реакционна. Это особенно ясно видно в примечаниях А.К.Тимирязева (сына) к этим статьям, сделанных в духе диалектического материализма. Я вообще терпеть не могу этого А.К.Тимирязева (он сейчас читает на физфаке МГУ). В своих книгах по теоретической физике он больше занят обвинениями противников в отступлении от диамата, чем теоретической физикой. На этом основании он не признает Эйнштейна, волновую механику и многое другое. Но хватит об этом. Ты пишешь, что мои, как ты их называешь, «безрассудства» происходят под влиянием окружающей среды. Это неверно. Я действительно получаю наслаждение от риска. Всего хорошего. Б.

4 декабря 1944

Моя родная!

Скучно. От нечего делать играю потихоньку в очко. Выигрываю. Прочел с начала до конца «Радугу» В.Василевской. Бездарность. А в тех местах, где она описывает собственно войну, — ни слова верного. Сейчас читаю "Мертвые души". Хоть и классик, а хорошо. Кстати, что такое классик? Лучше всего сказал об этом Тэн: "Классической называется литература, изучаемая в гимназиях". Иного определения дать нельзя. Очень интересно наблюдать за политической жизнью Румынии, даже в масштабах такого маленького городка. Вчера была демонстрация. Совсем непохоже на то, что у нас называют этим именем, и немного смешно. В общем скучно. Целую. Б.

12 декабря 1944

Моя родная!

Вчера всю ночь играл в очко. Выиграл 18000 лей. Комиссия откладывается со дня на день. Скучно. Прочел маленький сборник еврейского поэта Ошера Шварцмана. Очень хорошо. Несколько напоминает Гейне, но вполне оригинально. Чувствуется, что перевод портит. Хотелось бы почитать его побольше. Читаю сборник научных трудов Столетова, известного русского физика. Очень устарело, конечно. Грустно видеть, как много я забыл. Утешает лишь то, что легко вспоминаю. Б.

2. В госпитале.

Над койкою встала высокоВидением белым стена.О чем-то родном и далекомЛениво поет тишина.В окно виноградные кистиПолзучий кустарник забросил,Деревьев зеленые листьяПосыпала ржавчиной осень.Предутренний сумрак в палате,Свисток парохода вдали…У низкой железной кроватиСтоят до утра костыли.Проходит сестра озабоченно,Сандальи скрипят в тишине…В осенние долгие ночиНе спится, не дремлется мне.И мелочное, и главноеСмешав в темноте ночной,Проходит мое недавнее,Вчерашнее предо мной.Дороги, лощины, болотаТрехдневный томительный бой,Размеренный гул самолетовИ мин нарастающий вой.Спокойно карпатские горыГлядят сквозь чадру облаков,Как танки врываются в город,Ломая фанеру домов.И немцы до ужаса близкоПо-своему что-то кричат,И радость смертельного рискаБежать не позволит назад.Ракет разноцветные стрелы,Раскрытые бочки вина,Шампанское, водка, расстрелы,Трофеи, убийство — война.А после — прогулка веселаяПод солнцем полуденных стран,Румынские нищие села,Зубчатые скалы Балкан.Болгарские плавные танцы,Цветы и восторженность встреч.Вино. Рестораны Констанцы,Певучая сербская речь.Народные пестрые сказкиО древней, забытой стране,И женские пьяные ласкиВ полночной глухой тишине.Я знаю, что время настанет —Пойду я дорогой иною,И в памяти, будто в тумане,Померкнет пройденное мною.Заботами новыми полный,Забуду военный угар, —Дунайские белые волны,Днестровские берега.Без радостей и волненийЗаймут мой недолгий векОпасности уравненийИ тайны библиотек.Светлеет. Соседний раненыйХрипит в беспокойном сне,И тени воспоминанийРастаяли на стене.

3.

Бориса выписали из госпиталя только в конце января сорок пятого. Прощальная вечеринка в маленькой двухкомнатной квартире: четверо уезжающих офицеров, и, соответственно, столько же медсестер. Утром Борис прибежал в госпиталь, получил направление в офицерский полк резерва Третьего Украинского, в город Тимишоары на западе Румынии на границе с Сербией, продаттестат, немного денег. Впрочем, у Бориса еще оставалось тысяч двадцать лей от карточных выигрышей последних недель.

Поезд Тульча-Бухарест отошел точно по расписанию. В офицерском вагоне было свободно. Борис давно решил: ни в какой полк резерва он не поедет. Хуже нет тыловых бездельных частей. Бессмысленная унизительная муштра, в основном строевая подготовка, чтобы фронтовики не разболтались. Конечно, все это не надолго. В Венгрии идут бои, вакансии освобождаются, но опять привыкать, знакомиться, приспосабливаться. Из редких писем Полякова Борис знал: полк где-то за Дунаем на юго-запад от Будапешта, в районе большого озера Балатон. Ничего, найдет. А пока несколько дней погулять в Бухаресте, город посмотреть, с Александром Абулиусом поболтать.

Еще давно, только Борис начал выходить в город на костылях, в одном кафе на берегу Дуная он разговорился с хорошо одетым румыном лет тридцати. Румын оказался евреем из Бухареста, владельцем маленькой мастерской по ремонту пишущих машинок, который регулярно приезжал в Тульчу, где у него была клиентура. Абулиус прилично говорил по-немецки, и общаться с ним было интересно. Его очень занимала экономическая система Советского Союза.