Тени Лордэна - Алессандр Рюкко

видел? Ты ведь недавно ходил на какое-то представление.

— Я тоже об этом думал, и да, кажется, что я её помню. Ты ведь прекрасно знаешь, как сильно я люблю все эти долгие, пьесы с их напыщенными речами и слёзными страданиями безмозглых юнцов, влюблённых в такую же малолетнюю дуру, но потом вышла она в белом платье, и запела так тонко и красиво, словно птица… у нас на Кваркенхамене её голос сравнили бы с голосами сирен. Интересно, что бы сказал брат, если бы услышал её пение…

Хейндир затих, и капитан больше не пытался беспокоить наставника. Весь остаток пути они провели каждый в своих раздумьях.

В Крепости они отдали коней конюхам, чтобы те напоили их свежей водой и накормили лучшим овсом. Смотря на довольно чавкающих лошадей, Хромос припомнил, что пропустил ужин. Вместе с Хейндиром он направился в обеденную залу, где под высокими сводами растянулись длинные ряды дубовых столов с простенькими скамьями. В этой зале можно было устроить пир на две, а то и на три сотни человек, но время трапезы давно прошло, и за столами сидели лишь небольшие группки стражей, занятых своими делами. В центре помещения, на небольшом возвышении стоял специальный стол, предназначенный только для старших офицеров и важных гостей. При прошлом Командующем они изволили кушать в отдельном от рядовых солдат помещении, но с приходом к власти Хейндира всё несколько изменилось. Северянину захотелось привнести в это место славных традиций своего героического народа, по которым военачальник должен был принимать пищу вместе с простыми воинами, а не сторониться их. Это был дурной знак.

Хромос и Хейндир уселись на свои места, и вскоре им принесли большую миску с рагу из овощей и свинины под острым соусом, целую запечённую барракуду на длинном подносе с гарниром из жареной картошки. Местные повара всегда готовили сытно и вкусно, вкладывая много стараний в приготовление блюд, но этим вечером кусок не лез в горло. Быстро насытившись парой кусочков, Хромос вяло ковырял вилкой рыбью башку, в то время как Хейндир стремительно осушал уже четвёртую кружку пива, забыв про остывавшую еду. И хотя старому северянину уже давно пришла пора опьянеть, его взгляд оставлялся всё таким же чистым и острым, а в голове неустанно появлялись всё новые мысли и идеи.

После ужина они разошлись, капитан отправился не к себе домой, а в просторную комнату на верхних этажах замка, выделенную ему для личных покоев. Обставлена она была хорошо, но без особых излишков и декора. Закрыв за собой дверь, Хромос неспешно снял доспех, размял затёкшие плечи, шею и, потушив принесённую лампу, повалился на кровать. В тот момент он думал обо всём и ни о чём одновременно. Он пытался зацепиться хоть за какую-нибудь мысль, но она тут же ускользала от него и пряталась в глубинах сознания. Голова кружилась, а глаза предательски слипались, разрывая связь с внешним миром.

— Вот бы этот день оказался сном…

Глава V «Край Чести и Отваги»

Вдали от исполинских и роскошных королевских дворцов, окружённых лабиринтом грязных и тесных городских улочек и многими кольцами высоких, зубчатых стен, вдали от нескончаемого гомона торговых площадей и оглушительного звона литых колоколов на башнях величественных соборов, желавших прикоснуться шпилями к священной и чистой лазури небес, вдали от них на бескрайних зелёных просторах полей, изрезанных узкими полосами густых перелесков, полных зверья малого и юркого, большого и рогатого, раскинулись огромные сады плодовых деревьев и ягодных кустов. Легкий ветерок, спустившись с добродушных и пушистых облаков на землю, играючи проносился сквозь яблочные, вишнёвые и грушевые рощи, вбирая в себя сладкие ароматы зрелых плодов, сдувая с их листьев утомившихся пёстрых бабочек, жуков, сверкавших металлом панциря и чёрных мошек, едва видимых глазу, а затем, вдоволь навеселившись, уносился в родимую высь, раскачивая верхушки древних тополей. Словно слаженные шеренги могучих воинов они стояли вдоль сельских дорог, защищая путников в час непогоды от хлёстких ударов урагана и спасая их жаркими летними днями от обжигающих солнечных лучей в своих длинных и прохладных тенях. Над равнинами, что были устланы пёстрыми коврами диких трав и цветов, стояло мерное жужжание пчёл, без устали собиравших пыльцу, звучало тонкое и звонкое пение цикад, спрятавшихся в пышных шевелюрах редких кустарников, и проносилось бойкое стрекотание кузнечиков, изредка совершавших длинные, полные грации прыжки. Неслаженному, но всё одно прекрасному и умиротворяющему пению членистоногих вторили их заклятые и смертельные враги — птицы, стремительно пикировавшие на несчастных букашек, сокрывшись в ослепительном золоте горячих лучей. Воистину это была кровопролитная и нескончаемая война за выживание между двумя великими и неисчислимыми народами, где не было места ни для чести, ни для сострадания, но их ожесточённые стычки как правило ускользали от рассеянного людского взора, и замечтавшийся в путник видел только окружавшую его безмятежную красоту природы и от всего сердца наслаждался проникновенной боевой песней десятков тысяч крошечных и бесстрашных воителей.

В этом тёплом, полным цветущей жизни уголке необъятного мира у одного из пыльных и проложенных ещё в незапамятные времена трактов раскинулся обширный и не менее древний виноградник на сотни цепких кустов. Взращённые с особой заботой и любовью, растения устало клонились к земле под тяжестью налитых соком фиолетовых и зелёных гроздей. Среди колыхавшегося моря звездчатых листьев, точно одинокий айсберг в чёрном океане, белело здание мастерской, где хранились инструменты, тачки, телеги и большие ёмкости для топтания винограда. Здесь всегда кипела работа, и при каждом вздохе в нос бил густой, кисловатый запах забродившего сока, новых дубовых бочонков и свежего навоза, которым периодически удобряли почву. В пяти десятках шагов от амбара находился покатый каменный спуск ко входу в просторный погреб, где даже в самые жаркие солнечные дни царила бодрящая свежесть и живительная прохлада. Всё подземелье вдоль и поперёк было заставлено пирамидами тёмных, порядком запылившихся бочонков, на чьих крышках белым мелом были подписаны года закатки и сорта винограда. Подле них в решетчатых шкафах вызревали и дожидались своей отправки на рынок сотни пузатых бутылей из мутного зелёного стекла.

Ещё дальше от мастерской, ближе к просёлочной дороге, окружённая садом стояла приземестая вилла с желтоватыми стенами из известняковых кирпичей и с покатистой крышей, покрытой красными и коричневыми кусками черепицы. Всю её северную стену за исключением окон покрывала густая сеть стеблей вечнозелёного плюща, словно бы оживляя хмурые, бездушные камни. С противоположной стороны к зданию примыкала открытая веранда из тёмного дерева. На ней стояла пара диванов с мягкими, алыми