Тридцать один. Часть I. Ученик - Роман Смеклоф

заглянул в лицо. Блуждающая улыбка на губах. Глаза, смотрящие в никуда. Противное такое блаженство. У орка под дурман-травой морда и то недовольнее.

– Никогда не пробовал ничего подобного, потрясающе! – добавил он.

Голем подозрительно заглянул в котёл.

– Магии не чувствую, – прошептал он, склонившись к уху.

– Учитель, – позвал я. – Мой суп…

Повернувшись, Оливье уставился на меня с выражением брезгливости.

– От него несет драконьей мочой. Ты продул!

Выплюнув обидные слова, он резко повернулся и вышел с корабельной кухни.

Я посмотрел на трям-рямщицу. Фея победоносно вспорхнула на край стола.

– У тебя нет шансов, – заметила она. – Трим-рим!

– Ещё посмотрим, – не согласился я.

– Неудачник, – отрезала фея. – Я пойду, отдохну, а ты тренируйся. Трым-рым!

Не сказав больше ни слова, она подлетела к двери и выпорхнула на палубу.

– Надо попробовать её суп! – выпалил Евлампий.

– Ага, главное ведь – эффективность. Иди ты к поглотителям! Сам пробуй!

– Не могу, – безрадостно отозвался он. – Големы не потребляют пищу.

– Оборотни тоже всякую дрянь не жрут!

– Правда? – воскликнул он.

Иногда мне кажется, что он тот ещё юморист и все время надо мной стебётся. А? Кто разберёт каменных истуканов. Они же магические, от них всего можно ожидать.

– Давай посмотрим в книге рецептов? – выкрутился я.

Не дожидаясь ответа, я снял с полки тёмный фолиант и погладил обложку.

– У тебя в бестиарии есть феи? – спросил я книгу.

В ответ зашелестели страницы, открывшись на заголовке: «Свойства магических реактивов в кулинарии». Я прочитал:

Фея – магический полудух. Перекидыш. Повадки недружелюбные. Лукава, мстительна…

– Кого-то напоминает, – сострил Евлампий.

– Мне тоже, – фыркнул я, но читать всё же продолжил:

Склонны к злым шуткам и похищениям младенцев. В человекоподобном образе трут крыльями, издавая мелодичный звон, выбрасывая пыльцу золотого, серебряного и других цветов.

Свойства золотой пыльцы открыты более 100 лет назад учёными Императорского университета исследований. Пыльца богата питательными элементами чрезмерно усиливающими вкус.

Вызывает привыкание, галлюцинации и расслабленность. Запрещен в большинстве миров. Список прилагается.

Далее в алфавитном порядке перечислялись миры и законы.

Я пропустил эту чушь.

Свойства серебряной пыли до сих пор не изучены.

Пыль других цветов опасна и не подлежит изучению в соответствии с положением Императорского университета исследований.

– Она травит его пыльцой! – вскрикнул я. – Мы должны рассказать учителю.

– Не знаю… – протянул голем, но я не слушал.

Выскочив с камбуза, вместе с книгой рецептов взлетел по мостику и остановился напротив дяди.

– Она травит вас пыльцой! – просипел я, задыхаясь от бега.

Оливье посмотрел на меня, на книгу, по сторонам и, схватив за локоть, потащил вниз.

– Что ты орёшь? – прошипел он в ухо. – Она могла услышать.

Затащив меня в свою комнату, он закрыл дверь на ключ.

Я впервые очутился в его апартаментах, раньше он не пускал меня в святая святых. Спальню, рабочий кабинет и склад артефактов! Волей случая, но я приблизился к цели. Где ты прячешь символ свободы? Чуть не брякнул я.

Под огромным витражом, где бурое чудище с длинными острющими зубами, выскочив из моря поедало пирожные с кремом из изящной хрустальной чаши, терялся массивный стол из угольно-чёрного дерева. Я сам едва не потерялся, соображая, что это за зверь и что всё это значит.

– Подарок распорядителя гильдии иллюзий, – проследив мой взгляд, отмахнулся дядя.

Над столом, стукаясь боками, на крюках висели семь медных котлов. В них отражались разбросанные по прожжённой скатерти карты, астролябия, пожелтевшие свитки, тарелка с потемневшим огрызком яблока на стопке книг в железных переплётах, связка ржавых ключей и пыльная бутыль с отбитым горлышком. Громадное, накрытое шкурой кресло возвышалась из-за столешницы, скалясь уродливой головой со спинки.

– Искал Великого Свина. Упустил. Зато поймал чупакабру. Шикарный мех. Говорят, от ревматизма помогает, – небрежно пояснил дядя.

Я, сглотнув, кивнул. Пусть хоть все суставы скрутит – в это кресло я не сяду. Я втянул носом. От него до сих пор несёт мокрой шерстью. Вон ворсины на затылке шевелятся. Того и глядя заклацает жёлтыми клыками. Я перевёл взгляд. По бокам от стола в нишах прятались перекошенные шкафы с исцарапанными когтями дверцами. Во-во, лишнее подтверждение, что шкура ещё на многое способна. Бегает тут, бесится пока никто не видит. Одна дверца раскачивалась, и со скрипом хлопала об стену, почти не касаясь не заправленной постели. Красная подушка свисала с перины, и мне казалось, что она вот-вот упадёт. Я чуть не дёрнулся её поправить, но порванный балдахин со свисающими лохмотьями меня остановил. Я поморщился. Может чупакабра тут не причём.

– Чего вылупился? Давно плавники в зубах не застревали? – гаркнул Оливье.

Я вздрогнул и опустил глаза, а он прошёл за стол. Лохматый ковёр на полу свалялся и засох жирными кусками грязи, будто на нём недавно резвились болотные жирухи. Я покосился по апартаментам. Приснопамятное зеркало на колёсиках, ездит из стороны в сторону, расталкивая этажерки с барахлом: крючками, цепочками, блестящими камнями и мелкими монетами. И монументальный книжный шкаф, настолько заросший грязью, будто дядя вообще читать не умеет.

– Ты сам себя победил, – проворчал Оливье. – Будешь бессменным повелителем тупости.

А я всё водил носом, что-то почуяв. Под потолком на балках раскачивались люстры с железными руками вместо канделябров. Свечи бессовестно чадили, как на праздничном торте, маня сладостью волшебных надежд, но удушая загаданными, но несбывшимися желаниями.

Дядя продолжал что-то резко говорить, а я думал лишь о том, где он прячет коллекцию артефактов. Не в стенной же шкаф он её сунул, для надежности привалив трусами?

Дядя приподнялся в кресле, и закинутые на стол ноги задел один из котлов. Раздался жалобный звон. Оливье шикнул, и звук стих.

– Раззвякались тут, – прикрикнул он. – Ты думал, я ничего не знаю о феях? – спросил дядя, сверля меня глазами.

– Не думал, а испугался! – поправил я.

– На мель сел, сопливец подкильный. Никаких мыслей, одни эмоции.

Оливье почесал ногу повыше сапога и, закрутив ус, снова посмотрел на меня неожиданно сменив гнев на милость.

– Она не ученик! Хочет так думать. Вбила в пропитанную пыльцой башку, что способна творить, и стряпает паршивую дрянь. Китовьи лепёхи! Да если б не пыльца, я бы даже притворяться не смог, что это съедобно.

– Но…

– Да что, но? Что, но? Её пыльца нужна для праздничного торта.

– Но…

– Что, но? – взревел дядя. – Я пегас? Что ты мне нокаешь?

– Простите.

Я потупился, не выдержав бешеного взгляда.

– Мы чапаем на Изумрудный остров. У меня договор с Дарвином! Пора его выполнять! Усёк? Ты хочешь, ещё, что-то узнать?

– Могу вашим учеником опять стать?

– Мочь-то можешь. Если разыграешь живое участие в состязании и перестанешь доставать эту бестию.