Стоять до последнего - Георгий Свиридов

— Докладывает лейтенант Миклашевский, — сказал Игорь. — Прибыл в Москву.

— Где находитесь?.. На аэродроме?..

— Нет, дома… у Никитских ворот. — Игорь назвал адрес.

— Сейчас высылаю машину. Мы давно вас ждем.

Мария Степановна смотрела на Миклашевского и не могла найти ответа на мучившие ее вопросы. А когда Игорь ушел, она побежала к дальнему окну, выходившему в переулок, и увидела, как подкатила черная легковая машина, как вышел из нее шофер и распахнул перед Миклашевским услужливо дверцу.

— Кто бы мог подумать! — тихо сказала сама себе Мария Степановна. — Расскажи людям — не поверят.

6

Через час Миклашевский находился на четвертом этаже массивного многоэтажного здания, в кабинете полковника Ильинкова. Разговор был очень коротким.

— Завтра приступим к работе, — сказал Ильинков, — а сегодня устраивайтесь и отдыхайте.

Потом Миклашевского провели вниз, в полуподвальное помещение, откуда распространялся вкусный запах жареного мяса и наваристого бульона. Повар, принимая у Игоря талоны, полюбопытствовал:

— Откуда ты такой доходной, лейтенант?

— Я?.. — переспросил Игорь, глотая слюнки. — Из Ленинграда я…

Повар несколько секунд с любопытством разглядывал Игоря, ничего в ответ не сказал, а, зачерпнув со дна погуще, налил в тарелку по самые края густого горохового супа, похожего на кашу, подбросил туда еще вареного мяса, на второе наложил горку макаронов по-флотски, обильно полив сверху маслом, и все это подал Игорю.

— Ешь, друг, набирайся силенок!..

Глава пятая

1

Вальтер провел «мерседес» по тесной улочке. В пятом от угла доме на четвертом этаже снимала меблированную комнату Марина Рубцова. Впрочем, она и сейчас снимает ее. И живет там. Даже в тот тяжелый субботний день, когда им удалось вывезти в чемодане рацию, Марина вечером возвратилась «домой». Только с той субботы связь с Центром они ведут из другого места, из мансарды бельгийского инженера-химика, дом которого находится неподалеку от Рюпель-канала.

В тот же вечер, едва Марина закончила «разговор» с Москвой, Вальтер устремился на своей машине в город — хотел проверить, как поведет себя тот непонятный автофургон. Но около булочной громоздкого грязно-серого автофургона уже не оказалось. Лишь широкие рубчатые следы у самого тротуара напоминали о том, что здесь находилась крупная машина. И Вальтеру стало ясно — гестаповцы засекли их передатчик, а теперь пытаются запеленговать и установить место, откуда идут позывные в эфир.

«Не надо торопиться с выводами, — сказал тогда Вальтер сам себе, — надо подождать и проверить».

И вот он почти ежедневно приезжал на узкую улицу, похожую на каменное ущелье, и оглядывал ее от начала до конца. И не только ее, а заодно просматривал и все близлежащие улицы и переулки. Однако нигде вокруг не было никаких автофургонов. И понял, что не ошибся в своих предположениях. За ними охотятся. И он впервые почувствовал себя одиноко и страшно в этом чужом ему городе, красивом и хмуром.

Вальтер — впрочем, это было его настоящее имя, данное ему родным отцом, лихим красным командиром, в прошлом рабочим с Пресни, в память своего погибшего под Царицыном друга и комиссара, немца по национальности, — Вальтер Кураков, лейтенант госбезопасности, сейчас ничего другого не желал бы, как очутиться где-нибудь под Москвой, быть в рядах наступающих войск…

Но у него в кармане лежит паспорт на имя Вальтера Лангрена, и московское начальство поручило выполнять боевую задачу. Сведения, которые он получает и передает Марине, а та в свою очередь посылает их в Центр, вся его работа оценивается довольно высоко. Там, на фронте, много храбрых и более опытных лейтенантов, которые легко заменят его, однако здесь его заменить трудно. Он это понимает и знает, что у него, где бы ему ни приходилось быть, пожизненно остается в душе чувство вечной и кровной связи с Родиной, а долг и честь будут всегда законом его сердца и поведения.

Он тоже воюет, но бои здесь совсем иного характера. Противник где-то рядом. Вальтер ни разу не видел его в лицо, того гестаповского офицера, который командует техническими средствами, однако уже по одному автофургону можно смело сказать, что у того на плечах котелок варит. Вальтер так и подумал: «котелок варит».

Новое место для рации тоже небезопасно. Система радиоперехвата у немцев работает четко, это уже не секрет. «Теперь следует ожидать появления автофургона поблизости от Рюпель-канала, — размышлял Вальтер. — Они наверняка уже зафиксировали наши выходы в эфир».

И он не ошибся. Через два сеанса неподалеку от дома инженера-химика уже курсировал грязно-серый автофургон. Вальтер снова перевез рацию на старую квартиру, в комнату на четвертом этаже. Марина, приняв чемодан, старалась быть непринужденно веселой, но по глазам было видно, что она взволнована.

— Пожалуйста, если, конечно, можно, делайте тексты короче, — попросила Рубцова Вальтера. — Чтоб меньше находиться в эфире.

Вальтер ловил в голосе Марины озабоченность. Непонятное чувство тревоги, словно в азартной игре, когда нельзя ни уйти, ни уклониться от очередного хода, а уже играть почти нечем, и выложены главные козыри… И в то же время в нем жила уверенность бегуна, который оторвался на значительную дистанцию от соперника, и эта дистанция пока не сокращается. Но как долго может длиться это «пока»?

Война есть война, фронты бывают разные, а смерть у каждого солдата бывает лишь одна. Разве легче было тем парням, которые также не имели запасных позиций и дрались до последнего, ибо отступать им было некуда — позади находилась Москва. Они вылезали из окопчика под пули и бросались с единственной бутылкой, наполненной огнедышащей жидкостью, на прорвавшиеся танки… У них тоже была лишь одна мысль: стоять до последнего! Пять дней назад никто не верил, что Москва устоит. А теперь весь мир восхищается мужеством русских.

«И нам сейчас важно выстоять, — думал Вальтер, — непременно надо выстоять!»

2

Лиза Миклашевская шагала быстро. Под валенками приятно похрустывал снежок. Впереди на косом заборе уселась сорока и, поводя хвостом, быстро затараторила: «чихчи-хир… чи-хир… чих-чи-хир!..»

Лиза замедлила шаги, улыбнулась простой длиннохвостой птице. Неделю назад прилетела такая шустрая длиннохвостка во двор и села почти перед оконцем комнаты, где Лиза с сыном Андрюшкой снимает угол. Хозяйка дома Марфа Харитоновна (она топила печь в ту минуту) отложила кусок изрубленной старой шпалы, посмотрела в окно и с открытой грустной завистью сказала:

— Жди письма, Лизуха! Сорока — птица вешая, зазря тараторить не станет.

— Глупости все это, — ответила тогда Лизавета.

— Не глупости, а примета народная. Вот попомнишь мое слово.

Марфа Харитоновна была женщиной крупного сложения, и в свои неполных пятьдесят лет выглядела моложаво. Только поседевшие волосы выдавали ее возраст да свалившееся на ее плечи горе. А поседела она за последнее время буквально на глазах, когда в течение одного месяца получила подряд три похоронки: на мужа и обоих сыновей. Горе не сломило ее, только замкнуло сердце наглухо. Она неделями не уходила с оборонного завода, на котором в конструкторском бюро трудилась и Лизавета. На заводе Марфа Харитоновна возглавляла бригаду грузчиц, таких, как и она, рослых и крепких женщин, выносливых и безотказных. Бригадиршу они называли Марфа-начальница и слушались беспрекословно. Сколько десятков тонн тяжелых артиллерийских снарядов перенесли и погрузили в вагоны ее женские руки! И там, на фронте, бойцы, распаковывая грубо сколоченные деревянные ящики, вынимали маслянистые снаряды, на которых иногда встречались корявые буквы, выведенные наспех мелом: «Гитлеру за Митрия Кузьмича», «Гаду звериному за Василия», «Гитлеру за сына мово Федора»…

— А мне получать боле не от кого, — сказала хозяйка квартирантке глухим голосом. — Получила последние с каймой черной…

И отвернулась к печке, нагнулась к поленьям разрубленной шпалы, утирая глаза кончиком платка.

На том и кончился разговор. А предсказание Лизавета все же не забыла, оно засело и теплилось в груди, хотя сама она ни в какие приметы не верила. И надо же было случиться так, что действительно пришло письмо. Да еще от мужа, от Игоря!..

Писал он радостные слова, сообщал, что сейчас не в боях, а в тылу находится, на важных курсах, и между прочим, как о постороннем, вывел такие строчки: «А знакомый тебе боксер Игорь, у которого сын Андрюшка, заезжал к нам домой, там все в порядке, хотя ни матери, ни теток не застал, сам-то Игорь вместе со мной на курсах». Лизавета сначала не поняла, о каком еще Игоре речь идет? Но потом вся озарилась: так это же Игорек о себе написал!.. Вот здорово!..

И еще Игорь писал Лизавете, чтобы ничего не жалела из вещей, берегла сына Андрюшку и себя. Мужнино письмо перечитывала несколько раз на работе, ее поздравляли и откровенно завидовали другие сотрудницы, потом Лизавета медленно, наслаждаясь каждым словом, перечитывала письмо худому большеголовому сыну. Сегодня, в первое свободное воскресенье, Лизавета пошла на городской рынок и продала часы. В сумке появились лепешки, настоящее сливочное масло, стакан густого меда, кусок сала и еще сухие яблоки, изюм, курага… Андрюшке нужно питание, нужны витамины. И Лиза мало-помалу относит на рынок свои вещи. Маленькие серебряные часики она долго не решалась продавать. Их купил ей Игорь. Купил просто так, были свободные деньги. Работал он тогда сварщиком на заводе «Красная Пресня» и страшно гордился своей профессией. Лизавета хорошо помнит те тревожные недели, когда Игорь выбирал себе профессию после окончания школы. Они тогда еще не были мужем и женой, а только дружили. Игорь выбрал специальность сварщика.