Властелин рек - Виктор Александрович Иутин

кровь первосвященники, преемники Петра, — отвечал с суровым ликом посол. — Затем, хотя и наступили более спокойные времена, другие первосвященники, несмотря на волнения, вели корабль веры, не давая коснуться его никаким повреждениям. А в римской вере нет семидесяти вер, о которых ты говоришь. Но есть одна, которая предает анафеме и эти семьдесят, и те многочисленные ереси, которые пошли от Люгера. Ты же дозволяешь протестантам оставаться в Ливонии.

— Ты, Антоний говоришь, что папы проливали кровь во имя Христа, это хорошо. Ведь сказал Спаситель: «Не убойтеся от убивающих тело, душу же не могущих убити».

— Вот поэтому мы во имя Господа и прибыли без страха в Московию; а в Индию и остальные страны мира великий первосвященник посылает других людей, которые выносили бы всё во имя Христа, чтобы воссияла Его правда, и чтобы на самом обширном пространстве поднялся знак креста.

Голос иезуита и взгляд его становились все тверже, словно он постепенно выпутывался из западни, куда его пытался загнать Иоанн, и переставал становиться «жертвой». Он уже понимал, что лукавством своим великий князь заманил его сюда, в далекие холодные земли Московии, дабы завершить войну с Баторием, но никак не для того, чтобы предаться латинской вере. Вместо отчаяния уставшую и вымотанную душу иезуита переполнял гнев.

— В Писании сказано: «Шедше научите все языцы, проповедите Евангелие всей твари, крестите их во имя Отца, Сына и Святого Духа», — продолжал Иоанн. — Это делали все апостолы, и никто не был выше другого. От них пошли епископы, архиепископы, митрополиты и многие другие, в том числе и наши…

— Так как то, что ты произнес из Евангелия, слово Божье, то мы верим ему без сомнений. Но надо верить и самому Христу, который послал в мир остальных апостолов, препоручив им свою власть, но только одному Петру он вручил ключи от Царства Божьего и, как пастырю заботу о пастве, в отношении же других апостолов он этого никогда не давал. А если те епископы, которые наследуют другим апостолам, имеют свою власть, то тем большей властью обладает престол святого Петра, ведь в Писании ничего не говорится о других апостолах и престолах. И не сломить его даже более сильными средствами, и он будет существовать до скончания веков, о чем непреложно свидетельствует Господь, который и есть сама истина и который свободен ото лжи.

— Мы знаем и Петра, и многих других первосвященников: Климента, Сильвестра, Агафона, Вигилия, Льва, Григория и прочих. Но каким же образом следуют Петру его преемники и восседают на престоле святого Петра, если они живут нечестно? — молвил Иоанн и, не отрывая от иезуита своего цепкого взгляда, чуть откинулся в кресле. Украшенные перстнями пальцы его снова впились в резной подлокотник. — Посол наш, Истомка Шерыгин, сказывал, что папу вашего носят на руках на престоле. Пригожее ли это дело? На сапогах папы вашего, которые целуете вы ему, вышито распятие Господа нашего. И вот в чем будет первое различие в наших верах — в нашей вере крест Христов на врагов победа, чтим его, у нас не водится крест ниже пояса носить!

Пораженный столь острым умом Иоанна, Поссевино, явно не ожидавший такого напора, решил прибегнуть к одному из сильнейших оружий — лести. Но и доброе имя великого понтифика надобно было срочно спасать.

— Папу достойно величать — он глава всех христиан, учитель государей, сопрестольник апостола Петра, Христова сопрестольника. Вот и ты, государь великий, и прародитель твой был на киевском престоле, князь Владимир, как вас не величать, не славить, в ноги не припадать?

Неожиданно для всех Поссевино бухнулся перед царем на колени и склонил голову к полу. Краем уха он услышал перешептывания изумленных бояр. Неужто сработало?

— Говоришь про папу Григория слова хвастливые, — прозвучал над ним суровый низкий голос государев, — что он сопрестольник Христу и Петру апостолу, говоришь это, мудрствуя о себе, а не по заповедям Господним. Нас пригоже почитать по царскому величеству, а святителям всем, апостольским ученикам, должно смирение показывать, а не возноситься превыше царей гордостью!

Поссевино, словно тяжело раненный, поднялся, глядя на невозмутимого Иоанна, коего ни капли не тронула лесть опытного переговорщика-иезуита.

— Папа не Христос, престол его не облако, а кто носят его — не ангелы. Папе Григорию не следует Христу уподобляться и сопрестольником ему быть, да и Петра-апостола равнять Христу не следует тоже! — впившись в лицо иезуита своими страшными почерневшими глазами, говорил Иоанн. — Который папа по Христову учению, по преданию апостолов и прежних пап — от Сильвестра до Адриана — ходит, тот папа сопрестольник этим великим мужам и апостолам. А папа, живущий не по Христову учению, тот папа — волк, а не пастырь!

Поссевино сумел обрести самообладание и спокойствие духа и, склонив голову, он молвил тихо:

— Если уж папа — волк, то и мне нечего говорить…

Замерли пораженные услышанным и увиденным бояре. Кажется, осознал свою резкость и сам Иоанн.

— Давече говорил тебе, что в беседе о вере, то без раздорных слов не возможем. Я не вашего папу назвал волком, а того, кто живет не по апостольскому и христову учению. На том и закончим, — произнес он примирительно.

Не вставая с места, Иоанн протянул иезуиту руку для поцелуя. Поссевино послушно припал к ней и на мгновение заметил, что перстни, украшавшие государеву длань, так перетягивали опухшие пальцы, что казалось, они намертво вбиты в них и причиняют Иоанну нестерпимую боль. Тут же, когда подошел ближе, стала еще более заметна нездоровая одутловатость лица государя, стало слышно тяжелое зловонное дыхание грузного тела. И Поссевино, откланиваясь, торжествовал — скоро государя не станет, это хорошо видно, и тогда царем станет его несуразный слабоумный сын, о коем так много говорят сейчас при дворе.

И даже когда приставы принесли иезуитам яства с государева стола — многочисленные меды, вина, копченые и жареные рыбины и птицы, Поссевино продолжал думать об этом. Было бы хорошо, если бы он умер завтра, сегодня, сейчас! Но чудес не бывает. Возложенная на Антонио миссия папы до сих пор не выполнена, и надобно было бороться снова.

Но государь больше не предоставил ему такого шанса.

Утром следующего дня Поссевино встретился лишь с боярами, и Никита Романович, любезно улыбаясь, передал ему просьбу государя — изложить на бумаге