Армянское древо - Гонсало Гуарч

Цель была вот, рядом, за дверью. Надо было только слегка толкнуть ее, чтобы открылась Аркадия.

Иностранные государства решили, что следует провести определенные реформы в пользу национальных меньшинств, в основном армян, и поддержали их претензии.

Но на самом деле за этой дверью стоял заговор покончить раз и навсегда с «армянским вопросом». Продвижение вперед нового правительства проходило через идею, которая могла бы показаться чудовищной фантазией, но некоторые придали ей форму и решили реализовать ее любой ценой.

Решение младотурков было простым и радикальным. Если проблему решить радикально, то такие реформы просто не понадобятся. Тогда не будет интервенций. И навсегда исчезнут предлоги для новых нападений.

На Конгрессе в Салониках в 1910 году открыто заговорили о «полной османизации всех турецких граждан». Кто-то заговорил о «турецкой ступе», в которой насильно будут расплавлены все нетурецкие элементы.

Талаат был недалеким и бесчувственным человеком. Он родился в вилайате Эдирне, в то время — убогом городке, и был уверен, что миром движут коррупция, амбиция и вероломство. Он, заштатный третьеразрядный почтовый служащий, превратился в главного лидера, ясно сформулировавшего саму идею. Одно дело — конституция, другое — действительность. Равенство между мусульманами и гяурами было нереально. Непреодолимая стена всегда разделяла их, и что бы там ни делали, она всегда останется на месте.

Он убедил, что это новое единообразное сообщество требует исчезновения национальных меньшинств. Ассимиляция их будет проведена любыми способами, включая уничтожение по указу.

В середине 1914 года Талаат заявил, что удобный момент наступает. Другого такого момента для реализации замысла не будет. Во всем мире забурлили мутные потоки. Кто будет останавливаться и смотреть, что там происходит внутри Турции? У всех своих проблем по горло, и решать их надо быстро. Никто и не обратит внимания на внутренние процессы Турции.

* * *

Дадхад сделал длинную паузу и пристально посмотрел на меня. Но мне не следует продолжать разговор на эту тему. Ты ведь хорошо знаешь, что произошло. Тем не менее позволь мне рассказать о моей матери. Ты почти ничего не знаешь о ней. Ты ее видел несколько раз дома в Каире. Я такой же, как она. Мы мало говорим. И все-таки в день смерти моего отца она открылась, и я не хотел, чтобы такое свидетельство пропало. Разреши мне передать тебе ее слова, но раньше я опишу тебе саму обстановку.

Дадхад открыл маленький ящик и достал оттуда магнитофонную ленту. Он молча поставил ее на магнитофон, а потом продолжал.

То, что ты услышишь, это история Норы Азатян, записанная мною.

Он нажал на кнопку, и я снова услышал его голос, на этот раз несколько искаженный динамиком.

* * *

Нора Азатян родилась в Эрзеруме в тот же день, когда начался новый век. Вплоть до своей смерти, она гордилась этим совпадением. Она получила особое образование. Она никогда не ходила в школу. Тем не менее это был человек широкой и блестящей культуры, которой она научилась от своей матери Лерны Татьян. Лерна говорила на семи языках и была способна перейти с одного языка на другой, не моргнув и глазом.

Такой же была и Нора. Еще молодой она рассказывала мне сказки на четырех или пяти языках, но, как ни странно, это придавало сказкам особую привлекательность.

Может быть, именно потому, что она не ходила в школу, она стала учительницей. Словно ей не хватило обстановки детского класса, этой смеси запаха молодого пота, растущих гормонов и сконцентрированной жизненной силы. Она не только хотела узнать то, чего была лишена с детства, но самой стать действующим лицом этой обстановки.

Она была учительницей в полном смысле этого слова. Она пыталась передать свои познания, сохраняя при этом мудрость, скромность и дружеское расположение ко всем. Она говорила, что, давая уроки, она всегда узнавала для себя что-то важное и новое. Она утверждала, что детское любопытство исключительно важно для того, чтобы взрослые лучше понимали мир, который их окружает. Пытаясь ответить на нескончаемые вопросы «почему», отец или мать, бабушка — все вокруг стремились вникнуть в эти вопросы и, терпеливо объясняя все детям, зачастую сами начинали понимать суть вещей.

Нора Азатян была армянкой. Так было в Эрзеруме, Расуль-Аине, Багдаде и позже в Каире. Она гордилась своим окружением и армянским народом. Поэтому она завела дневник. У нее не было чернил, поэтому ей пришлось писать собственной кровью. Но она не хотела, чтобы время превратило бумагу в чистые листы. Она хотела запечатлеть те события, которые выявляли худшие и лучшие черты человеческой природы.

Нора ничего не забывала. Она была способна простить, потому что, будучи мудрой, она поняла, что человек может быть ангелом или дьяволом, но за всем этим в конце концов стоит чья-то прихоть, пусть и связанная с обстоятельствами, с его травмами и его человеческими качествами.

У Норы было счастливое детство. Родители баловали ее и сами дали ей образование. Они очень боялись, как бы с ней что-нибудь не случилось. Вечная борьба уже стоила стольких невинных жертв, и не одна маленькая армянская школа была сожжена до основания вместе со всеми, кто в ней находился.

Ужас витал в воздухе. Султан Абдул-Гамид ненавидел значительную часть своих подданных. Мы были для него какой-то проклятой расой. Турки, османы неизменно склоняли головы, когда получали поощрение или наказание со стороны тирании. Мы же, армяне, нет. И это было именно то, что не мог принять этот кровожадный и безумный человечишка.

В последние годы XIX-го века Абдул-Гамид уничтожил многих армян. Вообще-то, он неоднократно пытался добиться полного их уничтожения.

Но он не смог этого сделать. У него не оказалось ни сил, ни способностей для этого, хотя он продолжал люто ненавидеть! Его помешательство не мешало ему осознавать, что все эти убийства рано или поздно будут отомщены. Что цивилизованные страны, и прежде всего Франция и Англия, а затем и Соединенные Штаты, никогда не согласятся с такими ужасными и омерзительными преступлениями против человечества, как геноцид.

Абдул-Гамид — Красный султан — взошел на трон в 1876 году. Это были очень трудные годы для Высокой Порты. Его империя разваливалась час за часом, и вскоре он понял, что ему суждено быть последним настоящим султаном.

То, что когда-то было огромной империей без каких-либо трещин, сейчас стало не прочнее разборной картинки в руках у ребенка. Кто-то во дворце предупредил его, что в один прекрасный момент он может стать таким ребенком и что когда-нибудь история спросит с него за его правление. u Именно тогда, под влиянием дурных советчиков, обуреваемый искаженным представлением о существе власти, снедаемый своими пороками и травмированный своим опытом, он испугался, что подобные предсказания сбудутся. И он решил обмануть самого себя и свой народ, свернуть его с настоящего пути и найти виновных, которые, по крайней мере, помогут ему оттянуть время.

Султан очень боялся армян. Несмотря на его ненависть, многие армяне были способны подниматься по тяжелым и крутым ступеням власти. Он хорошо знал их способности, их чутье в бизнесе, их способности в управлении.

Верно и то, — и об этом тоже надо сказать открыто, — что некоторые армяне предпочли любым другим чувствам свои собственные амбиции и алчность.

Некоторые из них были эгоистами, понимающими, что их амбиции могут вызвать катаклизм, и их не интересовало то, что происходит вокруг. Только вперед, навстречу своим амбициям. Их, конечно, было меньшинство, и в конце концов о них все забыли. Для армянина нет большего бесчестия, чем то что о нем забывают все, даже самые близкие родственники.

Нора Азатян испытала на себе всю эту ситуацию. Армяне стойко переносили те бури, которые время от времени накатывались на них. Целые семьи исчезали в годы погромов. Другие предпочитали эмигрировать, не дожидаясь будущего, которое им казалось очень ненадежным. Некоторые семьи переезжали в другой город или регион.

Но почти никто из них не сдался. Такие понятия, как сдача и капитуляция, не входят в словарь армян. Есть слова «грусть» «страх», «боль». Можно говорить о похоронах, о том, чтобы начать все заново, о том, чтобы вновь и вновь начать строить себе временное пристанище или дом, чтобы купить с рук сельскохозяйственный инвентарь, формы для выпечки хлеба, вновь посадить фруктовые деревья, починить колодец и снова и снова продолжать жить.

Здесь надо особо остановиться вот на чем. Если кто-то и формировал этот гнев, это понятие «зуб за зуб», внушал надежду на лучшие времена, и — почему нет — взывал к милосердию, так это были армянские священники в тысячах армянских приходах на этой огромной территории, которая когда-то была армянским царством Тиграна Великого.