Армянское древо - Гонсало Гуарч

Это иногда случается. Его называют «государственный терроризм». Или, если хочешь, состояние террора. Никто не может освободиться от него. Оно повсюду. Дети следят за своими родителями. Друзья за друзьями. Соседи просыпаются по ночам и выглядывают в окна, не отодвигая занавески: «Да, я его видел. Он вышел во столько-то. Вернулся во столько-то. Я его видел. Хорошо видел. Это был он…» И так каждый день. И от этого не свободен никто. Так было в Восточной Германии, в Румынии, в Чехословакии, в Венгрии, в Боснии и Герцеговине. Никто не свободен. Некоторые счастливчики не знают этого и говорят: «О, этот мир! Какие люди! Какая красота!»

Другие помнят. У некоторых остался номер на запястье. У других — татуировка в мозгу. Третьих вообще уже нет на этом свете. Вот так все просто.

Нет, я не хочу оправдывать то, что случилось. Это было ужасно. Самое страшное, что одна группа людей может сделать с другой. Это называется геноцид. Там, в Армении, впервые в современной истории человечества он был провозглашен и реализован.

Талаат, Энвер, Джемаль, Назим, Шакир, Абдул Халик, Шукри, Нури, Сабри, Рефи… Всякий геноцид имеет имена и фамилии. И конкретные даты. И мотивы. И собрания. И, разумеется, соучастников. Среди них Ваненгейм, Неурат, Шуленбург, Сольф, фон Зецкт, фон дер Гольц, Крессеиштайн, Денниц, Хосс, Хуманн и сотни, сотни других, и, что любопытно, почти все — немцы.

* * *

Как могло случиться это? Кто подтолкнул на это? И почему это коснулось именно армян?

Два самых главных виновника были султан Абдул-Гамид Второй и кайзер Вильгельм Второй, которого вполне можно было бы назвать «честолюбец».

А почему именно в Турции? Вильгельм дошел до того, что заявил своим генералам, что каждая марка, вложенная в Турцию, равносильна жизни одного немецкого солдата. Он ведь говорил о пушечном мясе. Там и русским было чем развлечься. Равно как и англичанам и французам, которые усмотрели для себя угрозу, для одних — к завоеванию Азии, для других — к завоеванию Центральной Африки.

Вильгельм верил только в экспансию. Он завидовал французам и англичанам. Он считал себя императором во главе очень маленькой империи. Он мечтал о том, чтобы немецкий орел летал очень далеко, до Багдада, до Восточной Африки, до Средиземного моря. Ему очень нравилось позировать, надев на себя парадную форму с позолоченным орлом, венчающим его каску. На самом деле он был полный дурак.

Абдул-Гамид Второй «Скупец» и Вильгельм Второй «Честолюбец», встретились в Константинополе и объявили себя братьями. Это были избранники истории. По крайней мере, так они сами считали. И какое же наследство они оставили после себя? Смерть и разрушение. Огромные горы страданий от массовых убийств слабого народа, ведь армяне не были воинственным народом. Они занимались торговлей, сельским хозяйством, наукой и искусством. В конце концов, они жили и давали жить, пытались преуспевать, воспитывать своих детей.

Абдул-Гамид ненавидел армян. Для него они были просто мятежными чужаками, неблагодарными и коварными. Да, в первую очередь, коварными. Народ, претендовавший на то, чтобы иметь свою собственную родину, чтобы создать ее за счет унижений Османской империи, этой больной старухи, обреченной быть разорванной на куски. Именно так представляла Турцию европейская пресса в своих иронических заметках о предстоящей войне. Огромная империя, в свои лучшие годы простиравшаяся от Орана до Адена на юге и от ворот Вены до Баку на севере. Потом части этой невероятной мозаики стали разваливаться. Кризис следовал за кризисом, и Высокая Порта была свидетелем того, как сжимались границы. После восстания сербов против янычар в 1804 году новости приходили одна хуже другой. Греки требовали своей независимости, молдаване, румыны… Тогда и начали мстить неверным подданным и предателям. На самом деле за битую посуду пришлось заплатить самым слабым, тем, кто оказался под рукой. Были массовые убийства христиан в Македонии и Анатолии. Турки отрезали головы мужчинам и обращали в рабство молодых женщин. В этом не было ничего нового.

* * *

Человеком, подтолкнувшим иностранные державы к борьбе против турецких угнетателей, был Байрон. Позволь мне задержаться на его личности. Его смерть в Миссолонги превратила его в настоящий символ — он умер, помогая грекам в их борьбе против турок. Он хорошо понимал значение борьбы народа против тирана. Об этом его произведения «Гяур», «Сарданапал» и другие. Да, битва у Миссолонги, в ходе которой все защитники были уничтожены турками, ознаменовала важную веху в истории народов, угнетенных османами. Делакруа тоже понимал это. Если бы он жил позже, он написал бы картину «Армения, погибающая на руинах Вана».

Потом наступил Танзимат, большая реформа 1856 года. В ней впервые было признано равноправие между мусульманами и немусульманами.

На практике это означало, что суды шариата теряли силу. Видоизменились также армия и образование. Религиозные образовательные учреждения медресе уступили место светскому образованию. Однако настоящим итогом этих изменений стала радикализация религиозного образования, появление двух враждебных классов, которые никогда не могли найти между собой общего языка. Это явление позже назовут «рождение исламского фундаментализма». Нечто непонятное для постороннего человека, его можно спутать с простым сиюминутным радикализмом…

Этот самый процесс дал толчок развитию нового класса интеллектуалов, который стал выступать за модернизацию путем проведения крупномасштабной политической реформы вплоть до замены султана и его окружения парламентом, избранным народом. Так появились Молодые Оттоманы, попытавшиеся форсировать события.

К власти пришел Абдул-Гамид Второй, и почти одновременно появилась конституция, которой он совсем не хотел и которую должны были развивать две палаты — совет именитых и совет депутатов. Все подданные имели равные права и равные обязанности. Они могли свободно исповедовать свою религию, однако официальной государственной религией оставался ислам, и султан был халифом верующих. По существу, в этом не было ничего нового. Сулейман Законодатель, известный так же, как «Великолепный», создал защиту для общин малых народностей — миллеты. Это была удобная форма правления, при ней не было необходимости ежедневно запускать руку в осиное гнездо.

Абдул-Гамид очень быстро упразднил парламент, а конституция была поставлена в зависимость от того же автократического режима. Именно в это время стали поступать финансовые ресурсы из Европы. Особенно от французов.

Но интеллектуалы не принимали этот порядок вещей, и балканский вопрос стал для империи бомбой с часовым механизмом. Появились тайные общества. Некоторые внутри государства, как, например, Комитет за единение и прогресс. Другие общества носили националистический характер — армянские, болгарские или македонские.

Любое выступление имело резонанс, и Европа каждый раз обращала свой взор на Константинополь.

Абдул-Гамид захотел положить конец такой ситуации. При этом он стал уничтожать не террористов, а национальные меньшинства — те, что назывались «национальные образования». Убийства носили сначала спорадический характер, но потом переросли в массовые в 1894 и 1896 годах. Некоторые европейские наблюдатели стали предсказывать, что армяне будут уничтожены, за исключением лишь тех, кому удастся вовремя укрыться в других странах.

Но и для Высокой Порты время тоже было на исходе. В 1909 году султана вынудили уехать. Люди из Комитета за единение и прогресс захватили власть.

Многие вздохнули с облегчением. Красный султан уступал место для новой эпохи. На улицах мусульмане обнимали христиан, и все плакали от радости. Страна должна была возродиться, а аристократии, административной коррупции и врожденной отсталости регионов и народностей должен быть навсегда положен конец.

* * *

Положение в мире вынудило их изменить некоторые свои взгляды. Армянские националисты решили, что наступило время, когда им предоставят статус нации. Это было просто — так же как это было с другими осколками империи. Они тоже захватили кусок пирога, уверенные в том, что эти конституционные демократы не откажут им в этом.

Когда им отказали в первый раз, они попросили помощи у Европы. Некоторые из них испытывали восторг. Никогда цель не казалась столь близка.

До сих пор армянские христиане — «гяуры» — пользовались не большим уважением, чем собаки. Прошло много веков покорности, рабства, неоправданного насилия. Один поэт уже почувствовал, как его независимая Армения кончиками пальцев касается своей цели.

Цель была вот, рядом, за дверью. Надо было только слегка толкнуть ее, чтобы открылась Аркадия.

Иностранные государства решили, что следует провести определенные реформы в пользу национальных меньшинств, в основном армян, и поддержали их претензии.