Список нежных жертв - Лариса Соболева

– Понял! – воскликнул Лешка. – Тогда он должен напасть на другую девушку. Но мы ее не вычислим никогда. Разве что это будет Алена...

– Мда... – протянул Эмиль. – Значит, Алена... Он ее выслеживал, чтобы узнать, когда и каким путем она возвращается домой. Полагаю, исследовал также на предмет характера – будет ли она сопротивляться или покорно сложит лапки. Девушка его заметила... если, конечно, это был он. Вот после нее он попробует убить Варвару. Все же давай подумаем, где он это сделает. Смотри, – и Эмиль развернул на столе карту города, – он нападал в ограниченном круге, в местах безлюдных. Лесопарк, «стройка века» и купеческий дом, руины старины глубокой... Послушай, а ведь это практически один район! Значит, он где-то недалеко обитает.

– И что? – недоуменно пожал плечами Лешка. – Где он нападет, мы не просчитаем. Как выглядит, никто не знает. И думаете, менты не пришли к таким же выводам?

– Менты к заявлению Алены отнеслись наплевательски, – возразил Эмиль. – Впрочем, нет. Савелий отнесся серьезно, значит, они тоже ищут Алену. Желательно их опередить, а заодно объяснить девушке, что ей лучше посидеть некоторое время дома безвылазно. Надеюсь, она согласится. А когда он не достанет ее...

– Убьет попутно кого-нибудь другого. Вернее – другую, – закончил Лешка, но иронии в его фразе не слышалось. – А кстати, все же почему он не убил и нас в ту ночь, как вы думаете?

– Ему мало убить, – неуверенно сказал Эмиль, – он живодер. И потом, он действует сознательно, мне так кажется. Он рисковал, придя в больницу, и цель у него была определенная... А мы так и не поняли, какую цель он преследовал, убивая Симону. Меня не удовлетворяет версия, что хотел попросту добить ее. Нет, что-то было еще... иначе риск не оправдан.

– Остается версия «свидетель». Он убрал ее, чтобы Симона не опознала его.

– Но в доме на стройке было темно, ты сам говорил.

– И сейчас подтвержу. Но мы же не знаем, сколько времени провела с ним Симона и где. Если она его видела, то он пришел убить свидетельницу. Точно! Как мне раньше в голову не пришло! Ведь и я там был... то есть в доме. Он бы запомнил меня, если б было светло, и тогда убил бы. Но он не запомнил меня, поэтому не убил, а вырубил уколом. Не понимаете? Он не видел меня, я не видел его, мы не смогли бы друг друга опознать! А он пришел в больницу, рискуя! Значит, взвесил, что риск будет больше, если Симона останется жива. И он как-то узнал, что Симона жива и пришла в себя. Она его видела!

– Самосохранение и толкнуло его на риск, – согласился Эмиль.

– Знаете, Эмиль Максимович, вы точно про самосохранение сказали. Там... на стройке... – вспоминал свои ощущения Лешка, – он как будто растворялся. Мне показалось, что опасность он шкурой чувствует, умеет владеть собой. Это как в спорте. Когда выходишь на ковер и концентрируешься, то ощущаешь противника физически. Каждый удар его сердца становится слышимым, даже как кровь по его венам течет – слышно. И тогда ты можешь определить, в чем слаб твой противник. Ну, возможно, так происходит со мной, не знаю. Но я его не ощущал, понимаете? Он был сильнее меня. Как бы вам понятней объяснить... Он находился в нулевом покое! Это как шкала на градуснике: ноль, потом вверх – плюс, вниз – минус. Так вот у него не было минуса – страха и не было торжества – плюса. Или наоборот, считайте, как вам нравится. Поэтому я его не чувствовал.

– Очень интересные наблюдения, – заметил Эмиль.

– Кстати, он физически силен. Да, здоров, как бык. С таким трудно справиться. И действует спонтанно, но смело, долго не думая. Потому что думать – это всегда сопоставлять силу противника со своей. Такие моменты опасны, они ведут к проигрышу, в лучшем случае – к ничьей. Так вот он не думает, он действует.

– Здорово, – сказал Эмиль, с удивлением глядя на юного друга, словно только сейчас сделал в нем открытия, которые его поразили. – Не думал, что есть еще и такой способ оценки. Ты сейчас мне подсказал очень важные вещи, они могут пригодиться.

– Это же только мои впечатления, – пошел на попятную Лешка, испугавшись, не наговорил ли лишнего, что может помешать им обоим.

– Брось, ты парень далеко не глупый. У меня родились кое-какие мысли сегодня... но я должен сначала их обдумать. Значит, так, завтра хоть из-под земли достань Алену. А мы с Варварой попытаемся поговорить со старушкой-уборщицей. А где, интересно, Ольга? Почему сбежала? Никто не говорит, где она.

* * *

– Мне бы хотелось знать, – объясняла на следующий день в лаборатории больницы Оленька, – что это за препараты. Сколько времени потребуется, чтобы определить состав?

– Смотря чем они нашпигованы, – отложив шприцы, принесенные Оленькой, в сторону, сказала завлабораторией. – Попробуем установить формулу, если получится. Должна огорчить, это не всегда удается, потому что у нас оснащение слабое. И сегодня уже никак – поздно. Завтра... может быть... а послезавтра постараюсь. Как только освобожусь, займусь начинкой твоих шприцев.

Оленька все равно надеялась, что лекарственную форму в лаборатории распознают. Сейчас она шла по лестнице, по которой поднималась множество раз и не знала, что это место, больница, – ее второй дом. Здесь она чувствовала себя легко, а теперь... живет в рабстве. И странно, в больнице огромное количество покалеченных людей, отсюда и боль, но той угнетающей атмосферы, какая присутствует в доме Антонины, нет. Оленьке стало казаться, что ее хозяйка не просто сплав металла и гранита – она еще и черствая.

Утром Антонина Афанасьевна рассуждала до того логически и холодно на тему «отец и его побег», что у Оленьки сложилось мнение, будто ей глубоко плевать на него, а нужен ей старик только для каких-то меркантильных целей. Ни тебе беспокойства по поводу холода на улице – а ушел он фактически раздетый, – ни переживаний, что отец голоден, ни других, известных человечеству чувств. Только сын, этот равнодушный ко всему и грубый человек, занимал все ее мысли.

Во второй половине дня Антонина Афанасьевна, прихватив мужа, умчалась в неизвестном направлении, строго наказав Оленьке следить за состоянием Ростислава и, если вдруг понадобится, вновь сделать ему вливание. Шприцы с лекарством она оставила. Ага, так и выполнила Оленька ее приказы! Едва хозяйка за порог – она оделась, позвонила Марине, и обе поехали в больницу, бросив Ростислава на произвол судьбы. Наверное, так поступать непорядочно, но... нет, это объяснить невозможно. Ольга с радостью ушла из дома, хоть и ненадолго. Марину сдала врачам, а сама рванула в химлабораторию и отдала шприцы. Теперь возвращалась в гинекологию, где изучали Марину на предмет беременности. И вдруг...

Сначала она услышала знакомый голос. Оленька остановилась, не сообразив быстренько добежать до нужного этажа и скрыться в недрах отделения гинекологии раньше, чем на лестнице появятся Эмиль и молодая женщина в очках, похожая на вчерашнюю журналистку из передачи о маньяке. Ольга успела добраться только до площадки, и Эмиль громко окликнул ее.

Конечно, она могла сделать вид, что не расслышала, но это было бы вопиющей бестактностью, хамством... да чем угодно. Эмиль такого отношения не заслужил. Но... она почему-то боялась встретиться с ним. Вопреки желанию убежать, Оленька остановилась, не смея поднять глаз. Варвара скользнула оценивающим взглядом по ее фигуре и прошествовала мимо, бросив своему спутнику на ходу, что подождет внизу.

– Здравствуй, Оля, – сказал Эмиль. – Ты не хочешь меня видеть?

Оленька молчала. Да и что ответить? Вновь всплыла в памяти та страшная ночь, вызвав глубокое чувство досады за себя, затем ощущение вины. Она чувствовала, как к глазам подступают слезы.

– Но почему, Оля? – мягко спросил он. – Я обидел тебя?

– Нет... – наконец выдавила она. – Мне... просто очень стыдно... Я понимаю, что виновата... Тогда, в ту ночь... Простите меня! Я ведь обещала, что ничего не случится... и случилось...

Оленька кусала губы, отвернув лицо. От Эмиля веяло дружелюбием, а она уже давно отвыкла от такого ощущения. Неожиданно он привлек Оленьку к себе, обнял за плечи и погладил по голове. Она не отстранилась с возмущением, как сделала бы раньше, а расплакалась. В этот момент Оленька поняла, что ненавидит свое затворничество, ненавидит одиночество, на которое зачем-то обрекла себя, не хочет возвращаться в холодный дом Антонины Афанасьевны. А Эмиль тихо бормотал ей в ухо, что ни в чем Оленька не виновата, так уж случилось, да и сама она пострадала. Говорил, что разыскивал ее вместе с Лешкой, что... В общем, утешал ее, как, наверное, утешал дочь. Оказывается, это было так нужно, так важно ей! И Оленька, уткнувшая нос в мягкий свитер Эмиля, вдруг почувствовала себя защищенной. И почему-то, она бы не объяснила почему, ей это тоже необходимо.

Потом последовали вопросы, ответы... Узнав, что она ушла «в люди», Эмиль неодобрительно покачал головой:

– Это плохая идея, Оля. Человек должен уходить на работу, а возвращаться домой.