Тайна Медонского леса - Анри Шадрилье

– В Гонессе! А-а!.. Там умер и мой бедный мальчик… – вздохнула Сусанна.

– Виноват… – сконфузился Фрике, – я вызвал в вас тяжелые воспоминания…

– О! это воспоминания прошлого, далекого прошлого, друг мой. Время все сглаживает, – задумчиво продолжала Сусанна. – Теперь 1870 год, а бедный малютка мой умер в 1853.

– Значит, именно в тот год, как господин Лефевр взял меня к себе. Да, время летит быстро, прошло уже семнадцать лет!

И, погруженный в свои воспоминания, Фрике не замечает странного выражения лица своей собеседницы.

Гонесс и 1853 год! То же селение, тот же год…

Случайное ли это совпадение или воля Провидения?

Страшный вопрос этот стоял перед Сусанной и никак не укладывался в ее мозгу.

Под каким-то пустячным предлогом мадам Мулен прервала разговор и вышла из комнаты.

Де Марсиа еще не спал.

– Ты поручил мне выпытать тайну твоего врага, – резко начала она, входя в его комнату. – Я выполнила твое поручение, вызвала его на откровенность; но признание юноши пробудило в душе моей тяжелые воспоминания… Я невольно вспомнила нашего ребенка…

– Ну, и что же из этого?

– Право, не знаю, как тебе сказать… как бы выразиться яснее… – замялась Сусанна. – Ты, конечно, посмеешься надо мной, но мне, видишь, кажется… я боюсь.

– Ты боишься Фрике?

– Нет… мне почему-то кажется, что ребенок наш не умер, что он жив… Меня мучит то, что я была для него дурной матерью, что я мало заботилась о нем.

– Что за сентиментальности, Сусанна! Ведь ты не сумасшедшая!

– Постой, постой… В котором году умер наш малютка?

– Твой сын умер в 1853 году.

Де Марсиа сделал особенное ударение на слове «твой».

– В каком месяце?

– В августе, в то самое время, как мы были в Лондоне. Да ты же сама должна это помнить: в Париже шел тогда процесс д'Анжеля, любовника твоей приятельницы Антонии.

– Да, да… Он еще убил свою любовницу?

– Ну, да! Но ворошить этот хлам не к чему, и потому не советую тебе распространяться.

– Еще одно, одно только слово!.. Свидетельство о смерти ребенка у тебя?

– Да, – протянул он сквозь зубы, помедлив несколько с ответом.

– Отдай его мне.

– Я засунул его куда-то, теперь не припомню. Поищу завтра; найду – так отдам.

– Ты, конечно, помнишь, что свидетельство это нам было прислано в Лондон в письме Викарио?

– Но не могу же я его таскать у себя в кармане семнадцать лет!

Сусанна больше не настаивала.

На следующее утро де Марсиа передал ей форменное свидетельство, за печатью гонесского мэра, выданное 25 августа 1853 года. Документ этот гласил о смерти полуторагодового ребенка мужского пола, рожденного от неизвестных отца и матери, нареченного при крещении Эдуардом.

Сусанна несколько раз прочла бумагу, внимательно разглядела ее со всех сторон и, не сказав ни слова, взяла кошелек, надела пальто и шляпу и вышла из дому.

VI

Мать ищет своего ребенка

Сусанна Мулен отправилась на железную дорогу и с первым же поездом уехала в Париж.

В Париже она взяла фиакр, который отвез ее со станции Сен-Лазар на северную железную дорогу. Доехав до Вилье-ле-Бель, она пересела в омнибус и в два часа пополудни была уже в Гонессе.

Зачем приехала Сусанна в эту деревушку?

Ведь у нее же было в руках свидетельство о смерти сына?

В душе ее зародилось сомнение.

Она обошла всю деревню, но никто не мог ей указать дом крестьянина Фано. За семнадцать лет произошло, конечно, немало перемен, немало умерло народу. Сусанна вернулась бы домой ни с чем, если бы ей не попалась навстречу одна старая женщина, знавшая семью Фано. Обрадованная Сусанна стала ее расспрашивать, но оказалось, что Фано уже давно переселились в другую деревню, Стен. И так как было уже поздно, Сусанна осталась ночевать в Сен-Дени. На другой день, рано утром, поехала она в указанную ей деревню и там опять принялась разыскивать крестьянина Фано. Оказалось, что сама тетка Фано умерла два года тому назад, но муж ее жив, терпит большую нужду и живет в работниках.

Фано был на работе, и Сусанне пришлось идти на поле.

Она закидала старика вопросами, но он отвечал сбивчиво и неопределенно: память начала ему изменять, да и подозрительна показалась ему эта незнакомка. Пристала к нему с каким-то ребенком, который был отдан на воспитание его покойной жене, а кто ж его знает, какой такой ребенок, немало их перебывало у покойницы.

Несколько двадцатифранковых монет освежили, однако, его память и развязали язык.

Дядя Фано наконец вспомнил, что покойная жена его действительно брала мальчика на воспитание. Было это, должно полагать, в 1852 году. Ребенок был взят в приют для кормилиц, в улице Прованс. Плата за него была выдана каким-то господином за шесть месяцев вперед. По прошествии этих шести месяцев были высланы деньги и за второе полугодие. Для получения денег надо было писать в Париж, по известному адресу, но адреса этого за давностью лет старик никак не мог припомнить.

Жена потом рассказывала ему какую-то историю насчет этого ребенка, но он уже давно забыл ее, да и рассказ-то был какой-то непонятный.

Но тут дядя Фано ударил себя рукой по лбу и прибавил:

– Да имя-то господина, который взял к себе этого мальчугана, записано у нас, записан и адрес, и бумажонка эта, кажется, не затерялась. Но отойти-то мне, видите ли, сударыня, никак нельзя, – прибавил он с сожалением.

Новая двадцатифранковая монета убеждает его, однако, оставить работу и сбегать домой. Провозившись часа два и перерыв вверх дном весь свой убогий хлам, дядя Фано извлекает, наконец, из недр жениного сундука какую-то грязную, засаленную бумажонку, сложенную вчетверо. Лоскут этот изорван и истрепан, но на нем еще можно разобрать фамилию Лефевра и слова «Сен-Дени». Номер исчез, так же как и слово «улица».

Но для Сусанны и этого более чем достаточно: бумажка подтверждает рассказ Фрике. Она выхватывает у старого Фано этот драгоценный документ и обменивает его на крупный банковый билет.

Искушение слишком сильно, и бедняк, конечно, не может устоять, хотя и берет деньги дрожащей, недоверчивой рукой.

Но Сусанна поступает так сгоряча, но она уже рассудила, что ей необходимо прежде всего справиться у мэра селения Гонесс, там только может она узнать истинную правду.

И расстроенная, встревоженная спешит она опять в Гонесс. Но так как проселочные дороги не очень-то исправны, Сусанна добирается до Гонесса только к ночи. Сельская контора заперта, приходится поневоле ждать рассвета и переночевать на постоялом дворе.

В девять часов утра она была уже у мэра: но списков за 1853 год не оказалось, они были сданы в архив. Известие это обескуражило Сусанну, так как за дальнейшими сведениями ей пришлось бы обратиться к подпрефекту в Сен-Дени.

Секретарь сказал ей, что справку эту можно получить дней через пять, никак не раньше. Что делать? Она дала себе слово вернуться домой только тогда, когда узнает наверно, что де Марсиа сказал ей правду.

Не могла Сусанна долее выдержать. Она расплакалась перед секретарем и стала упрашивать, умолять его. Слезы и красноречие просительницы тронули этого доброго человека, и, оставив более спешные дела, пошел он в кладовую искать эти проклятые списки за 1853 год.

Долго искал старик в толстых, запыленных связках и, наконец, нашел то, что требовалось.

Он перелистывал толстые пачки так медленно, что Сусанна теряла всякое терпение.

Поправляя беспрестанно сползавшие на нос очки, секретарь спросил спокойным, неторопливым тоном:

– Вы говорите в августе?

– Да, сударь, 25 августа 1853 года.

– Свидетельство о смерти?

– Да… о смерти.

– Ребенок мужеского пола… Посмотрим, посмотрим… А-а! Вот оно 25 августа…

– Ну, а дальше-то что же, дальше? – боязливо спросила Сусанна.

– Да тут совсем не то… – продолжал тот также флегматично. – 25 августа 1853 года умер в нашей общине Бертран, 64-летний старик, по ремеслу хомутник. Это что-то не то… А-а! вот еще… Родился ребенок женского пола… Но ведь вам нужна не метрика?

– Нет, сударь, мне нужно свидетельство о смерти.

– Ну, значит, вы ошиблись, сказали мне не то число… – загорячился в свою очередь флегматичный секретарь. – Ведь списки-то у меня перед глазами… 25 августа в Гонессе не было больше никакого смертного случая… Да вот, посмотрите сами.

Сусанна жадно пробежала глазами пожелтевшую от времени страницу, но с 24 до 26 не нашла никакой пометки о смертном случае.

«Но как же это? Какой же документ дал ей де Марсиа?»

А чиновник уже забрал у нее толстую книгу и ворчал недовольным тоном, что бессовестно отнимать попусту время у занятого человека.

– Извините, сударь, но я должна вам заметить, что с моей стороны нет никакой ошибки, а вот верны ли ваши списки, того не знаю.

– В списках не может быть ошибки, – сухо заметил тот.

– Да вот же вам доказательство, – продолжала Сусанна, подавая ему свидетельство, данное ей де Марсиа. – Я искала у вас только копию, а самый документ в моих руках.