Избранное - Ба Цзинь

Ведя такой образ жизни, он как будто начисто забыл о прошлом. В письмах из дома о кузине никогда не упоминалось, да и он не спрашивал о ней. Лишь пять месяцев тому назад — после того как была опубликована и получила благоприятные отзывы его поэма «Триумф Сатаны» — младший брат сообщил, что умер ее муж. Он пролил несколько слезинок над ее злосчастной судьбой, но быстро успокоился.

ЖЕНЩИНА

И вот по прошествии четырех лет она вновь возникла перед ним.

Внешне она не изменилась, разве что похудела. Он отчетливо помнил ее слова: «Я не могу покинуть маму». Как же сейчас она рассталась с матерью и приехала сюда?

— Брат! — заговорила она. — Я, как корабль, приплыла сюда сквозь бури… Четыре года меня швыряли волны, но я добралась до пристани… — Ее полные слез глаза смотрели на него, ждали ответа.

Как неожиданно все это! Отыскалось утерянное сокровище, она действительно может принадлежать ему. Перед ними открывается прекрасное будущее. Молча сжимая ее руку, он вглядывался в ее взволнованное лицо. Она заговорила опять:

— Я вернулась… Ветер и волны потрепали корабль, но он нашел обратную дорогу.

Невыразимая радость вытесняла боль, годами давившую на сердце, он почувствовал легкость и раскованность. Он привстал, заглянул в ее глаза, в которых страдание перемешалось с радостью, а потом заключил женщину в свои объятья.

И вдруг какая-то мысль ужалила его мозг, прогнала радость, утишила восторг. Словно охваченный гневом, он оттолкнул ее и в отчаянии произнес:

— Но ведь это невозможно…

Она взирала на него в испуге, ее глаза были красноречивее любых слов.

— Я не могу, не могу любить тебя! — Все с тем же отчаянием он отвечал на немой вопрос. — Это сердце не может никогда любить и не может принять ничьей любви.

— Я принесла тебе всю полноту моей любви, моей нежности. Я останусь твоей навсегда, ты вновь насладишься счастьем жизни!

— Полнота любви… Полнота нежности, счастье жизни… — словно завороженный, повторил он, но тут же покачал головой: — Нет, мое сердце высохло, из него уже не выжмешь ни капли любви!

— Я орошу его чистыми, искренними слезами моей любви.

— Оно распалось на куски!

— Я соединю их нитями своей любви.

— В моей душе одна лишь тьма!

— Но я принесу тебе свет. Бедный мальчик! — Она погладила его по голове, нежно поцеловала и стала смотреть ему в глаза.

Женский, исполненный любви и сострадания поцелуй разом прогнал из его души тьму, страх, беспокойство и отчаяние. Он начал погружаться в поток любви.

— Мой бедный мальчик, посмотри, на что ты похож! — заговорила она, глядя на его исхудавшее лицо. Слезинка капнула ему на щеку. «Это не сон?.. Я вправду могу быть счастлив?» — бормотал он, мучимый сомнением. Ее слезы словно прозрачные бусинки текли по его щекам, по губам, но он не отстранялся.

— Бедный мальчик, до чего они довели тебя, ты уже не похож на моего прежнего кузена!

Он хотел было убедить ее, что он остался таким, как прежде, но вырвались совсем другие, раздраженные слова:

— А ты знаешь, из-за кого стал я таким?.. Я, так много страдавший в жизни, думал в твоей любви найти немного покоя, немного счастья, но ты вместе со всеми вытолкнула меня из царства блаженства… И вот день за днем я приближаюсь к бездне отчаяния. Нет любви, нет света, нет жизни. Остались лишь жалкие крохи, не дающие погибнуть, да черные, больные мысли. Я достаточно слышал насмешек и проклятий, я достаточно видел трагедий и сам в них играл… Я четыре года старался вновь обрести оставленную мною у тебя любовь и отдать ее людям. Но в ответ люди всячески вредили мне, ненавидели, обманывали меня… И всего больнее было видеть, что в душах тех, кто распинался в любви к человечеству и к истине, таятся злоба и яд!.. То были каннибалы в личинах филантропов. Потому-то я не могу любить и не могу принять эту людоедскую, лицемерную любовь! — Горло у него перехватило, по лицу пробежала судорога, он замолчал.

А она уже не плакала и как будто не очень вслушивалась в то, что он говорил. Ее глаза засветились, она заговорила мягко, словно оправдываясь:

— По-моему, ты говоришь не то, что следовало бы… Я хочу дать тебе самую горячую, самую искреннюю любовь, какая только может быть, хочу извлечь тебя из пучины страданий. Я хочу вознаградить тебя женской любовью за все горе, что причинили тебе люди. Я буду любить тебя как мать, как жена, как дочь…

Но им все еще владели скорбь и гнев; былое не позволяло ему произнести слова жалости, утешения и благодарности, оно лишь усиливало его боль, разочарование и злость.

— Нет, мне не нужна любовь, особенно любовь женщины. За что мне вас любить? Конечно, женщины — наши матери, они приводят нас в этот страшный мир страданий. Пока мы еще дети, вы держите нас в застенках любящей семьи, вы любовно заражаете нас своими предрассудками, своим невежеством. А когда мы взрослеем, бросаете в это жестокое, безжалостное общество, в котором нас, изнеженных детей, терзают, топчут ногами… Вы — наши жены, любовницы, подруги, — вы обманом добиваетесь нашей любви, вы отнимаете ее у нас, чтобы сделать своим украшением, своей игрушкой. Захотелось — поиграли, надоело — выкинули… Вы — наши дочери, — вы делаете из нас своих рабов, своих домашних животных, чтобы мы вас одевали, украшали, потакали вашим стремлениям к роскоши, чтобы вы могли найти симпатичных супругов…

— Ты не должен так говорить! Мы, женщины, еще в незапамятные времена стали вашими рабынями… — И она снова горько разрыдалась, закрыв лицо рукавом.

Дрожь пробежала по его телу. Но в этот момент ему показалось, что он говорит не с некогда любимой кузиной, что на краю его кровати сидит не она, а обобщенный образ той, что испокон веков была рабыней мужчин и чье имя «женщина». Он взорвался вновь:

— Верно, вы всегда были рабынями, но случалось ли вам хоть когда-нибудь захотеть восстать, чтобы обрести свободу? За столько веков вас ни разу не осенила мысль о протесте!.. Те из вас, кто послабее и потрусливее, становились покорными служанками, кто понахрапистей — брали верх над мужчинами, тиранили их… Но признайся, если бы в вас и оставалась капля стремления к свободе, разве все ваши жемчуга и яшмы, модные одеяния и благовонные масла не обрушились бы вам на головы, не обожгли бы вас, не запачкали бы ваши лица? Вам же известно происхождение всех этих соблазнов… Неужели ты не помнишь… Когда я звал тебя покинуть семейную клетку, ты не согласилась и предпочла пойти в семью Лай в рабство! Стать спутницей человека, которого ты не любила, даже не знала!.. Вы готовы что ни день жаловаться на горькую участь рабынь, но когда достаточно двинуть рукой, чтобы сбросить оковы, вы в страхе отступаете. Вам нравится быть рабынями! Жертвоприношение… Кому нужно это унизительное действо? Берут покорного барашка, подносят его к пасти тигра и величают это «жертвенным ритуалом». Раб охотно терпит помыкания хозяина и уверяет, что «приносит себя в жертву»… Вот и ты отвергла возможность стать свободной, устремилась в рабство и тоже заговорила о «жертве». Но кого она спасла? Твою мать или того Лая? Или тебя саму? Такие жертвы, происходящие от трусости или рабской психологии, ведут лишь к вырождению рода людского! Я проклинаю приносящих жертвы, я ненавижу тебя!.. Уходи, я не люблю тебя, не люблю всех женщин… — Не глядя в ее сторону, он говорил нарочито громко, чтобы заглушить ее рыдания. А она, словно не слыша, подошла, склонилась и поцеловала его. На его щеку снова упали слезинки. В ее голосе зазвучала материнская доброта:

— Бедный мальчик, как ты мог дойти до такого состояния?.. Ты же не понимаешь, что говоришь. Без любви нельзя жить на свете.

Он хотел ответить, но горло вновь перехватило, и он так и не смог выдавить из себя ни слова.

Вдруг его взору открылась огромная топь, в которой на коленях стояли нарядно одетые женщины и плакали. Не задумываясь, он спрыгнул с кровати и устремился к ним, крича:

— Идите прочь, я не хочу вас видеть!

Зацепившись за стул, он очутился на полу. Торжественный, исполненный музыки голос возвестил: «Я хочу спасти тебя своей любовью». Он поднялся и в полосе света узрел фигуру женщины в белых одеждах. Она казалась такой величественной и нежной, такой прекрасной и сияющей, что сердце его растаяло; обессиленный, он вновь упал на пол.

Сон кончился, за окном уже светало.

ЗАУРЯДНОЕ УТРО

Проснувшись, Ду Дасинь поначалу удивился, что лежит на полу, но вскоре вспомнил все. Стенные часы у соседей отчетливо пробили семь раз. Быстро одевшись, он умылся в кухне на первом этаже и, не поднимаясь к себе наверх, вышел из дому.

Хотя лучи солнца с трудом пробивались сквозь утреннюю мглу, на улице было уже довольно светло. Быстрыми шагами он дошел до перекрестка, потом внезапно остановился. В каком направлении идти дальше, ведь у него нет определенной цели? Ему было ясно одно: конечно, не туда, где он вчера видел задавленного человека. Он пошел направо.