Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Кирилл Ляпунов

Из-за этого Кузнецов собрал все возможные пробки, так как пришлось ехать по Бульварному кольцу.

Коля был воистину реликтом и оказался последним из одноклассников, обретавшихся в центре. Запарковавшись у хорошо знакомого ему дома, Аркадий удивился, какими высокими стали деревья в Колином дворе. Он помнил их еще саженцами. Теперь же они были вполне себе убедительными и сделали некогда очень солнечный двор тенистым. Хотя в последнем Аркадий не был уверен, так как приехал уже в темноте. Вторым сюрпризом, скорее неприятным, оказалась цена парковки на почти родной улице, где в нежном девятилетнем возрасте они с другом пускали самодельные кораблики из древесной коры по народившимся весенним ручьям. А они были обильны и резвы в силу того, что зимой в те благословенные времена снег никто не чистил.

Однако в подъезде время остановилось: все те же крашенные двумя цветами стены, все тот же запах щей и кошек, все та же лестница с гранитными ступенями, построенная еще в николаевскую эпоху, украшенная когда-то красивыми чугунными перилами. Сохранился даже лифт, встроенный в пятидесятые, с дверьми, которые надо открывать вручную, и сеткой ограждения, через которую видно, как он поднимается и опускается. Кузнецов тут же вспомнил, как когда-то они в нем застряли с Коляном и выбирались, разжимая двери перочинными ножами. Свой он тогда сломал, за что получил от матери. Не потому что нож был каким-то исключительным, а просто потому что родительница всегда прививала ему аккуратность и бережливость. Come back был настолько сильным, что психолог почти физически ощутил свое возвращение назад и ему даже на секунду захотелось остаться здесь навсегда. Но, понимая всю абсурдность этой ситуации, Аркадий поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Одну из немногих, изменившихся за последние двадцать лет. По ней было сразу видно, что проживавшие внутри квартиры сумели эволюционировать из типичного homo soveticus в нового русского. Может быть, не такого карикатурного, как в популярных в конце девяностых анекдотах, но стопроцентно непохожего на остальных жильцов подъезда – харизматичных бабулек, последних осколков прошлого, которое никогда не вернется.

Вечер у Татьяны прошел как и ожидалось: вдова то плакала, то, замолкая на некоторое время, смотрела куда-то в стену. Когда она все-таки переставала рыдать, Аркадий с Сосо пытались сгладить ее страдания, заставляя задуматься о практической стороне похорон. Вопросов хватало. Основной проблемой было место на кладбище. После последней правительственной реформы, даже имея фамильное захоронение, для того чтобы получить разрешение на упокоение в нем нового родственника, приходилось пройти через небольшой бюрократический ад и потратить при этом кучу денег. У Колиной семьи было место на Ваганьковском, где лежали его дед и бабка, но кладбище было давно закрыто для новых погребений. Это проблему обещал уладить Аркадий, знакомый с женой директора, а с деньгами, которые наверняка бы пришлось потратить на утрясание «юридических» сложностей, обещал помочь Сосо.

Татьяна со всем предложенным с благодарностью соглашалась. Она была довольно непрактична. Раньше все житейские сложности брал на себя Николай. Как жить теперь, она не представляла. От слова «совсем». Поэтому помощь друзей детства безвременно ушедшего мужа оказалась для нее без преувеличения благодеянием. Особенно после того, как Кузнецов пообещал еще организовать отпевание настоятелем одного из известнейших московских монастырей, а Сосо – устроить поминки в дружественном грузинском ресторане. К концу их разговора на ее лице появилось даже некое подобие улыбки.

Потом они неизбежно ушли, взяв с Татьяны клятву звонить в любое время дня и ночи, если потребуется помощь или просто поговорить. Увидеться они намеревались на отпевании и похоронах.

Распрощавшись с вдовой, друзья еще некоторое время постояли во дворе, где в детстве провели много времени, гуляя с собаками, распивая пиво или портвейн. Разговор не клеился, так как слова были излишни. Сосо покурил, а Аркадий молча осмотрел двор, постаревший, но не утративший очарования. За сим разбежались.

Перед тем как сесть в ожидавший его Mercedes, Сосо сказал:

– Старые мы стали, Кузнец. Коля уже четвертым будет.

– Не думай об этом, дружище. Дело не в возрасте. Просто он был одним из нас. Это надо переварить. Давай подождем до поминок. Там все вспомним и всем обо всем расскажем.

– Вспоминать нечего. Коля у меня перед глазами как живой стоит. Закрываю и сразу его вижу, – Сосо помолчал. – Ладно. Поехал. До скорого.

– Бывай.

Аркадий сел в машину и поехал домой. Город привычно стоял, ошеломленный непрекращающимися дождями. Тошнотворный московский пейзаж, казалось, ярким не будет уже никогда. Машины медленно тащились под потоками воды, с трудом преодолевая сложные перекрестки. Проблемы испытывали даже таксисты на выделенках. Выезд из города превзошел все самые пессимистичные ожидания. Кузнецову пришлось потратить на него целых сорок пять минут. Домой он приехал уже за полночь.

Все спали. Даже собака, по обыкновению пропустившая возвращение хозяина. Она вылезла из сладких объятий Морфея в тот момент, когда Аркадий уже почти разделся и потрепал ее по голове. Туповатая псина была искренне рада возвращению хозяина и даже изобразила несколько замысловатых па задней частью туловища. Хватило ее, правда, ненадолго. Посчитав, что долг вежливости отдан, она, исполненная достоинства, процокала на кухню попить водички. Кузнецов в темноте, радуясь, что дети подросли и не нужно проверять каждый шаг босыми ногами, избегая предательских кубиков Lego, имеющих неприятное свойство впечатываться в стопу острой гранью, прошелестел в спальню. Осторожно открыл дверь, чтобы не разбудить жену. Ухищрения оказались напрасными. Ира не спала, увлеченная серфингом по женским группам в соцсетях.

– Ты вернулся, родной, – искренне обрадовалась она мужу. – Я думала, вы с Сосо зависнете где-нибудь. Помянете.

– Решили не нагнетать. Пока, по крайней мере. Послезавтра будут похороны, поминки, вот тогда и помянем. Сегодня нам хватило Татьяны и ее горя.

– Как она?

– Как можно быть в такой ситуации?

– Рыдает?

– А ты бы не рыдала?

– Я себе такого даже представлять не хочу. Ужас какой-то. Хорошо, что у них детей нет. А то было бы совсем запредельно.

– Да и так, знаешь ли, мало приятного. Мягко сказать.

– Ты циничен, как все психологи.

– Вовсе нет. Просто пытаюсь об этом не думать. Хотя более глупое занятие придумать сложно. Весь день сегодня о нем вспоминаю. Даже с клиентами о нем говорил.

– Ничего себе!

– Сам не ожидал. Никогда не позволял себе такого. Но случай с Коляном исключительный.

– Слушай, ты с ним по-нормальному разговаривал лет пять или шесть назад. Вы даже не звонили друг другу все это время.

– Это верно. Но, знаешь ли, детские привязанности одни из самых сильных. Не обязательно поддерживать постоянное общение, чтобы человек занимал определенное место в твоей жизни.

– Бывших баб это тоже касается? – с дьявольской улыбочкой