Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хватит, хватит! — кричала моя бабушка, пытаясь всех утихомирить. Но крики стихли только тогда, когда муж этой женщины вернулся домой и утащил ее внутрь.
Мир за пределами балкона был истерическим, неподконтрольным. В ответ мои бабушка с дедушкой все глубже погружали меня в недра квартиры. Опираясь на газетные заголовки, бабушка выдумывала поучительные истории про похищенных детей и рассказывала мне их на ночь. Сюжет был в общих чертах таков: ребенок убежал от бабушки и дедушки, его поймали незнакомцы, больше его никто не видел. Мораль: не отделяйся от семьи. Не разговаривай с неизвестными. Оставайся дома. Будь хорошей девочкой.
В это время у меня стали случаться приступы. Я просыпалась посреди ночи, хватая ртом воздух, будто во сне меня ударила какая-то неведомая сила, сучила ногами и пронзительно кричала. Это могло продолжаться несколько минут, а могло и целый час. Такие приступы случались примерно раз в неделю; бабушка с дедушкой держали меня за ноги, пытались успокоить, обещали мне всякое. Когда это происходило, я сама хотела остановиться, но не могла: меня обуревала ярость. Когда я подросла, приступы стали реже, но полностью они прекратились, только когда мне было уже лет восемнадцать.
Когда в шесть лет я переехала в США, мама меня не узнала. Я стала злобным, вечно всем недовольным, дерзким ребенком. На второй день моего пребывания в Америке она выбежала из комнаты в слезах — после того, как я со злостью потребовала, чтобы мне купили пачку цветных карандашей.
— Это не ты! — шипела она между всхлипываниями, и я заткнулась.
Она меня не узнавала. Это она сама мне потом сказала, что я была не той дочерью, которую она помнила. Однако я была слишком маленькой, чтобы спросить: «А чего ты ожидала? Кем я должна для тебя быть?»
Но я не узнавала ее точно так же, как и она меня. В этой новой стране она полюбила дисциплину и запреты, стала подвержена вспышкам гнева, легко раздражалась и выдумывала фашистские правила, которые даже в шесть лет поражали меня своей бессмысленностью. На протяжении большей части детства и юности мама была моей антагонисткой.
Когда она злилась, то тыкала меня указательным пальцем в лоб. «Ты, ты, ты, ты!» — кричала она, будто обвиняя меня в том, что я — это я. Она немедленно принималась ругать меня за малейшие проступки: за разлитую воду, за то, как я сижу за столом, за то, кем я хочу стать (фермером или учителем), за то, как я одевалась, что я ела, даже за то, что в машине я повторяла английские слова («Спасибо!» — выкрикивала я. «Ножницы!» — кричала я). Она не давала мне ни одного лишнего доллара на карманные расходы, не позволяла мне попозже лечь спать, я не получала никаких денег на подарки друзьям на дни рождения, так что я в любое время года была вынуждена дарить им конфеты, оставшиеся от Хеллоуина. В те дни мы жили так экономно, что даже мыли в раковине вместе с посудой упаковочную пленку, чтобы использовать ее еще раз.
Она меня наказывала, ставила на колени в полутемной ванной комнате. Она выставляла будильник на отцовских часах Casio, чтобы знать, когда время выйдет. Но я готова была стоять на коленях и дольше, готова была, чтобы меня наказали сильнее, — просто назло ей, просто чтобы показать, что это для меня ничего не значит. Я могла вытерпеть больше. Солнечное пятно двигалось по полу ванной от окна к двери.
Первый раз меня поставили на колени, когда мне было семь: тогда она застала меня за игрой в бездомность. Игра заключалась в следующем: я делала вид, что я бездомная. Родители только что купили новый холодильник, и я забрала себе упаковку от него. Я наполнила ее плюшевыми игрушками. Мы делали вид, что живем в коробке на улице посреди большого города. Мы били в бубен и просили милостыню у воображаемых прохожих.
Она схватила меня за руку и потащила по коридору в ванную. Там она приказала мне, не раздеваясь, встать в ванну на колени, так что сливное отверстие оказалось у меня между ног. Она сказала, что такой акт самоуничижения, как игра в бездомность, должен быть наказан другим актом самоуничижения. Так что мне пришлось самоуничижаться дважды. Она выставила пятнадцать минут на отцовских часах, выключила свет и ушла. Я осталась одна.
Когда будильник слабо запищал, дверь открылась. Мама вошла и села на крышку унитаза.
Я повернулась к ней и увидела, что она плачет.
— Отвернись, — сказала она. — Нечего на меня смотреть.
Когда я отвела взгляд, она продолжила:
— Мы не затем приехали в Америку, чтобы ты была бездомной. Мы приехали сюда потому, что здесь больше возможностей. Для тебя, для твоего отца. Так что нечего тебе быть бездомной. Ты поняла?
Я кивнула.
— Не слышу.
— Hao.
— Ты не в Фучжоу. Скажи по-английски, — сказала она по-китайски.
— Да, — сказала я, — я поняла.
Однако когда через несколько лет меня приняли в колледж, именно мама отказывалась платить за тот, в котором я хотела учиться, пусть я и получила стипендию. В конце концов папа настоял на своем. «Это ведь твой единственный ребенок», — взывал он к ней. Он мне все разрешал. Ни в чем не мог мне отказать. И поскольку он успел поговорить с мамой до того, как его сбила машина, — летом перед последним классом школы, — она сдалась. Я всегда чувствовала, что она так и не простила мне этого за те четыре года, которые оставалось жить ей самой.
Сидя у ее кровати в последние дни ее жизни, я ни о чем таком не упоминала. Какая-то часть меня хотела предъявить ей итоговый счет, припомнить все ее несправедливости, но последние дни — для утешения, а не для правды. К тому же, даже если бы я сказала правду, поняла бы она меня, исковерканные осколки моего китайского? Иногда она даже не узнавала меня, путая со своими сестрами, со своей мамой или какими-то дальними родственницами, о которых я никогда не слышала. Она называла меня их китайскими именами, которых я не могла разобрать.
Иногда она
- Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения - Дафна дю Морье - Классическая проза / Русская классическая проза
- Том 8. Повести и рассказы 1868-1872 - Иван Тургенев - Русская классическая проза
- Кащеиха, или Как Лида искала счастье - Алевтина Корчик - Русская классическая проза
- Kudos - Рейчел Каск - Русская классическая проза
- Не могу без тебя! Не могу! - Оксана Геннадьевна Ревкова - Поэзия / Русская классическая проза
- Цена свободы. Дверь через дверь - Андрей Александрович Прокофьев - Прочие приключения / Русская классическая проза
- Я слышу звёзды - Артур Дарра - Русская классическая проза
- Былого слышу шаг - Егор Владимирович Яковлев - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Обнимашки с мурозданием. Теплые сказки о счастье, душевном уюте и звездах, которые дарят надежду - Зоя Владимировна Арефьева - Прочее / Русская классическая проза
- Покатался на… - Борис Федорович Хазов - Русская классическая проза