Да. Нет. Не знаю - Татьяна Булатова

Михаилу Кондратьевичу места не хватило, и он скромно остался стоять в другом конце вагона вместе с верной Полиной. Оба они были невысокого роста, по-старчески, хотя и стариками-то не были, согнуты и страшно худы, что навевало мысли о грызущей их изнутри болезни. Казалось, Полина подходила Коротичу гораздо больше, чем пышущая здоровьем красавица жена.

– Михал Кондратыч, – обратилась к профессору Полина, – а кто ж там, в Спиридоньевском, ночевать останется?

– Никто, – убежденно ответил Коротич. – И к чему?

– Положено так, Михал Кондратыч, – назидательно произнесла домработница Коротичей и поджала губы. – Душа сорок дней метаться будет. Придет, а дома и нет никого. «Не ждут, значит», – подумает и обидится.

– Ну, что вы говорите, Полина! – возмутился профессор. – Двадцать первый век на дворе, а вы такую ересь несете.

– Двадцать первый – не двадцать первый, а всегда так делают. Нельзя дом пустым оставлять, а то к нам явится.

Профессор посмотрел на женщину с опаской, но оспаривать ее правоту больше не решился и дипломатично посоветовал:

– Надо Аурику Георгиевну спросить.

– Откуда ж Аурика Георгиевна знает? – засомневалась в хозяйке Полина.

– Ну, так сами ей расскажите, – предложил профессор.

– А не послушает?

– А послушает? – продолжал препираться с домработницей Михаил Кондратьевич.

– Ну, и ладно, – обиделась Полина. – Было бы предложено, а хозяева́ пусть сами решают.

Профессор Коротич нахмурился, понимая, что домработница обвела его, доктора наук, вокруг пальца, и решил в долгий ящик не откладывать. Подойдя к жене, он нагнулся и что-то прошептал той на ухо. Брови Аурики взлетели вверх, и она заинтересованно посмотрела на якобы ни о чем не подозревающую Полину, уставившуюся на табличку, которая сообщала пассажирам о способах связи с машинистом поезда.

* * *

Переступив порог собственной квартиры, Аурика Георгиевна тут же отдала распоряжение накрыть стол и пошла к себе – переодеваться. После того, как из дома «выпорхнули» две средние дочери, у нее наконец-то появилась своя отдельная комната, о которой она мечтала столько долгих лет, с завистью глядя на Михаила Кондратьевича, по статусу имевшего возможность уединяться в своем собственном кабинете.

Не успела она стянуть с себя влажную одежду (благодаря своему весу Аурика активно потела и совсем не терпела духоты), как в дверь заскреблись.

– Что? – недовольно и с раздражением подала голос Аурика Георгиевна и застыла.

– Мам, – она услышала голос Валечки и тут же ожила. Младшая дочь обладала удивительной способностью распространять вокруг себя хорошее настроение даже тогда, когда это казалось принципиально невозможным.

– Входи давай, – поторопила Аурика дочь и начала стаскивать с себя бюстгальтер.

– Мам, – при виде огромной материнской груди, теперь больше напоминающей вымя, Валя поежилась. Она никак не могла привыкнуть к этому зрелищу, невзирая на то, что Аурика всегда легко демонстрировала детям свои внушительные прелести и вообще к наготе относилась весьма просто. По дому она, конечно, без трусов не ходила, но и ни одну свою девочку к ночной сорочке или пижаме не приучила: все они предпочитали спать «в чем мать родила».

– Валь, ну что ты как неживая, чего хотела? Я же сказала: сейчас выйду.

– Мам, – пожаловалась Валечка. – Там папа чего-то такое говорит – вообще непонятно! Я, между прочим, и так без дня рождения осталась…

– Я помню, – поспешила согласиться с дочерью Аурика Георгиевна, на миг представившая, какое разочарование постигло Валю в момент, когда оказалось, что похороны деда совпадают с ее днем рождения.

– Мам, – чуть не плача заявила Валечка, – я тебя сразу предупреждаю: к деду я ночевать не поеду.

– К какому деду? – не поняла Аурика.

– К нашему.

Ничего не понимающая Аурика Георгиевна накинула на себя халат и вышла из комнаты в поисках определенности. Предположить, что за время ее пятиминутного отсутствия Коротич сошел с ума, было довольно сложно, поэтому она потребовала объяснений.

– Что случилось? – уставилась она на мужа.

– Ничего не случилось, – отмахнулся он от жены и продолжил разговор со старшей дочерью: – Полина сказала, так положено. Но сам я это делать отказываюсь.

– Делать что? – нависла над ним медленно закипающая Аурика.

Слово взяла Наташа:

– Полина сказала, что после похорон в доме покойного обязательно должен кто-то ночевать из родственников.

– Ну, – поторопила ее мать, не выказав никакого удивления.

– Она объясняет это тем, что душа покойного в течение сорока дней мечется между небом и землей и навещает свой дом с целью убедиться, что в этом доме о ней помнят.

– Я знаю, ну…

– Что ты заладила?! – возмутилась Наташа. – Я, например, ни о чем подобном никогда не знала. Первый раз слышу.

– Это старо как мир, – не преминула напомнить Аурика и тут же добавила: – Похоронный обряд в православии.

– Вот я и говорю. – Домработница с опаской посмотрела на хозяйку. – Нельзя дом пустым оставлять. Сорок дней…

– Ладно, – оборвала ее, не дождавшись конца рассказа, Аурика Георгиевна. – Сделаем, как положено. Я у папы переночую. Ты как, Коротич? – без присущего ей нажима поинтересовалась она у мужа и, в который раз отметив его неважный внешний вид, пожалела и разрешила остаться дома.

– Я не могу, – отказалась Альбина и вопросительно посмотрела на молчаливого мужа, с легкой руки Аурики Георгиевны получившего в семье прозвище «болтуна». Как обычно, Спицын не произнес ни слова, но всем стало ясно, что он ни при чем. – У меня, вообще-то, Лерка одна дома, – с извинительной интонацией призналась Алечка. – Можно, я домой?

– Можно, – поддержала сестру Ирина. – Я тоже домой. С моим Белоусовым договариваться – себя терять. Скажешь: «У деда ночую» – не поверит. Всю ночь дергать будет.

– А он, кстати, у тебя где? – полюбопытствовала Наташа. – Я что-то его сегодня не видела.

– Наташка, какая тебе разница?! Не было – значит, так надо, – увильнула от ответа скрытная Ирина и опустила голову.

– Я – точно не пойду! – запротестовала младшая, Валя. – Во-первых, я покойников боюсь. Во-вторых, у меня день рождения. Мне и так больше всех не повезло: все нормальные люди свой день рождения в ресторане отмечают, а я – на кладбище. Посмотрела бы я на вас, если бы вы деда в свой день рождения хоронили!

Подавляющим большинством голосов самоотвод Валечки был принят, дебаты подошли к концу, и Полина из солидарности к хозяйке, до сих пор, кстати, периодически грозящей ее уволить без хороших рекомендаций, вызвалась нести ночную вахту в квартире на Спиридоньевском.

– Ну уж нет, – отказалась от помощи домработницы Аурика Георгиевна. – Дома сиди. Вдруг Мише что-нибудь понадобится.

– Ничего мне не понадобится, – отказался от помощи Коротич, в глубине души обрадовавшийся тому, что ему придется ночевать в собственной постели, а потому испытывающий определенное чувство вины за то, что отправляет жену ночевать в дом, откуда только сегодня вперед ногами вынесли ее отца.

Ночевать в квартире деда вызвалась и Наташа, не испытывающая никакого страха при мысли о том, что останется в опустевшей квартире Георгия Константиновича. И даже если бы мать нашла причину, чтобы остаться дома, она все равно бы пошла и ночевала бы – хотя бы для того, чтобы успеть запомнить еще не выветрившийся после смерти запах дедушки. И еще – ей очень важно было дотронуться до всего, чего касались его холеные руки с длинными пальцами, на которые она могла смотреть бесконечно, особенно в тот момент, когда они медленно ощупывали драгоценные экземпляры ювелирной коллекции.

– Ты что так смотришь? – всякий раз спрашивал старшую внучку Георгий Константинович.

– А зачем ты глаза все время закрываешь? – отвечала она ответом на вопрос.

– А я и так все вижу. А вот ты – нет, раз смотришь. Камнями любуешься?

– Нет, – Наташа точно знала ответ. – За тобой наблюдаю. Ты словно колдуешь…

– Потому что я колдун, – смеялся Георгий Константинович и просил Наташу взять в руки то или иное украшение и какое-то время подержать, сжав в кулачке. – Чувствуешь? – шепотом спрашивал он. – Теплыми становятся. Живые потому что.

Странно, что ни Аурике, ни Михаилу Кондратьевичу не пришла в голову мысль о том, что в квартире барона Одобеску осталось много ценностей, вызывающих пристальный интерес не только у коллекционеров-профессионалов, но и людей другого сорта. Супруги об этом даже не думали, как будто тот факт, что Аурика стала наследницей целого состояния, не имел никакого значения. Для них он, и правда, не имел никакого значения. Ценность оставленной потомкам коллекции ювелирных украшений, картин, фарфора и еще чего-то там, по мелочи, состояла для них исключительно в том, что она была собрана руками Георгия Константиновича. Именно он был главным ее украшением, ее душой, а теперь она превратилась в перечень порядковых номеров, у каждого из которых была своя стоимость, чаще всего выраженная в валюте.