Homeland. Игра Саула - Эндрю Каплан

– А если ее начнут допрашивать?

– Она ответит: «Я старая женщина, и дети ничего не говорят мне. Ваши дети вам хоть что-нибудь говорят? Что вы мне сделаете?».

– Как она, кстати?

– Все помнит, – ответил Ханзадех, сложив руки перед собой. Должно быть, ждал, пока американцы уйдут.

– Я тоже, – произнес Саул, открывая дверь перед Кэрри. – Все помню.

Третье офисное здание Сената США имени Харта, Вашингтон, округ Колумбия

29 июля 2009 года

Время: 01:51

– Какого дьявола?! Это же безумие! С каких пор директор ЦРУ и вице-президент принимают решения о военных действиях? Решают, с кем мы воюем, а с кем – нет? Это уже ни в какие ворота, Билл! Я начинаю расследование, чего бы мне это ни стоило. Вы кем себя возомнили?

– Простите, Билл, но это совершенно неприемлемо. Поверить не могу, что вы такое допустили.

– Прошу прощения, господин президент, сенатор… Вы о чем? Мы никаких решений не принимали. Мы не делали ничего.

– Показания, видео с Кэрри, на котором она говорит, будто мы используем атаку иранцев на наших ребят в Бакуба как предлог для ответной атаки, которая могла спровоцировать войну. Такие решения принимаются на очень высоком уровне: мною, президентом. А перед тем, как непосредственно принять решение, я тайно собираю сенаторов от обеих партий на совещание. Какого хрена вы у меня за спиной действуете?!

– Какая еще атака, господин президент? Сенатор? Америка не нападала на Бакуба, такого и в помине не было! А видео – так оно у иранцев, у нас его нет. Его вообще как бы нет. Да и что на нем такого записано? Американка, агент ЦРУ, которую пытают, и она что-то там бормочет… Кому какое дело до ее слов на записи? Она же не президент и не советник по вопросам нацбезопасности. Она – простой оперативник, выдающий под пытками дезинформацию. Кэрри солгала врагу, что с того? Этому наших агентов и учат. Черт возьми, она свою работу сделала! И сделала ее хорошо, прикинувшись некой Джейн Мейерхофф, которой на свете-то нет и никогда не было и которую сами иранцы считают погибшей. Кэрри совершила невероятный подвиг: спасла нашу миссию в Ираке, политику администрации – вашу политику, господин президент – и, наверное, десятки тысяч жизней. Мы никаких границ не переходили, сенатор. Мы вообще ничего не сделали. Женщина под невероятным давлением выдала ложь. Нам остается только кричать: ура!

– А ведь он прав, господин президент. Если так подумать, то ничего и не произошло.

– Даже если когда-нибудь эта операция и всплывет, мы все будем отрицать. И потом, давайте мыслить критично: иранцы никогда не покажут видео, на котором пытают женщину. Особенно, если женщину, как они думают, замучили до смерти. Блестяще, Билл. Это все придумал Саул, так?

– Теперь-то вы понимаете, господин президент, почему я не смею его уволить? Даже когда с Саулом совсем нелегко, он продолжает спасать наши головы. А Кэрри… испытания, на которые она подписалась…

– Вы правы, она не предатель. Как подумаю, что она сделала, через что прошла… Прямо не верится.

– Скажем прямо, господин президент: будь она солдатом, вы бы сейчас ей медаль на грудь вешали.

– Тогда почему полиграф показал, что она предатель?

– Если честно, Уоррен, я и сам точно не знаю. Надо учитывать одну вещь: полиграф не определяет правду как таковую, он лишь показывает, что конкретный допрашиваемый считает правдой, а что – нет. Машина считывает эмоции. Головой Кэрри могла прекрасно понимать, что действовала в интересах страны, в точности выполняя задание Саула, однако на неком глубинном, подсознательном уровне сам факт признания – пускай она и выдала врагу ложные сведения – заставил ее чувствовать себя предателем. Якобы она проявила слабость под пытками. Кто знает…

– Но это сработало?

– Послужило, самое малое, предупредительным выстрелом в сторону Ирана. Им пришлось решать, что главнее: низвержение Ирака или собственная ядерная программа. Как думаете, что они выбрали?

– Саул предвидел их ход? Вот ведь мастер блефа. Напомните не играть с ним в покер, Билл.

– Он в другие игры играет, господин президент. Не забывайте, какая сложная и щекотливая ситуация сложилась на тот момент: «крот», война, Абу Назир, «Аль-Каида», иранцы. Решения требовалось принимать нестандартные.

– И таким решением стал «Железный гром»?

– Да, сэр, именно «Железный гром».

– А что девушка? Уверен, после всех испытаний Саул отправил ее на кабинетную работу в Лэнгли.

– Вообще-то, Уоррен, никуда он ее не отправлял.

– Почему?

– Саулу еще предстояло выяснить, что Кэрри пошла своим путем. Самостоятельно.

– Что же случилось?

– Кербела, господин президент. Там как раз готовилось светопреставление.

КПП Хусаиния, Кербела, Ирак

29 апреля 2009 года

Когда самолет покинул воздушное пространство Ирана, Саул заказал себе и Кэрри по текиле со льдом. В иллюминатор Кэрри видела простирающуюся внизу иракскую пустыню. Путь до Багдада лежал недолгий. Саул поднял пластиковый стаканчик, как бы желая произнести тост, но Кэрри даже не взглянула на него. Свою текилу она выпила молча.

– Ты собираешься переправить Ханзадеха в Америку? – спросила она наконец. – Чтобы он начал новую жизнь, с новым именем?

– Это часть сделки, – ответил Саул. – Если возникнут вопросы, ему оставаться в Иране нельзя. К тому же его ведомство большой роли в стране не играет.

– Всем заправляет «Революционная гвардия»?

– Точно.

– Почему ты спрашивал о его матери?

– То был ужасный день, – выдохнул Саул, вспоминая события прошлого. – Когда случилась революция, ситуация… – Это была самая большая ошибка в его жизни. Саул собирался вывести агентов из Ирана, и их нужно было где-то до поры пристроить. Тогда он доверился главному своему агенту Маджиду Джавади, и тот рассказал о явке САВАК. – Я доверился мнимому другу и в результате пожал хаос: всех четверых убили, выстрелом в затылок. Один из них – профессор политологии Санджар Хоотан – так страстно желал увидеть преображение Ирана, чтобы страна стала современной, ориентиром для… – Саул на мгновение отвернулся. – У него была сестра Сепидех, мать Ханзадеха. Помогая мне, они мстят. Как могут они по-прежнему мне доверять?..

«Просто люди еще хотят верить Америке, – мысленно ответила ему Кэрри. – Даже когда она их подводит. Что станет с миром, если не будет Америки?»

– Ханзадех сказал, что меня казнят, – припомнила Кэрри. – Я с жизнью распрощалась.

– Я все понимаю.

– Врешь! Врешь ты все! Твои слова – пустое, ничего не значат. Знаешь, что со мной было? Сначала в Сирии, потом в Иране, – прошипела Кэрри. – Меня догола раздели, пытали. Я думала, что умру. Да с последней уличной шлюхой обращаются лучше, чем ты – со мной.

– Нельзя было заранее тебе всего открыть, – с неизбывной печалью посмотрел на нее Саул. – Ты могла случайно сболтнуть лишнего под пытками… посмотреть на Ханзадеха с мольбой… Я не мог рисковать.

Кэрри придержала дрожащую руку со стаканчиком. (Саул, отвернувшись ненадолго, вроде бы не заметил.) Кэрри чувствовала себя такой легкой, воздушной, будто шарик с гелием. Того и гляди без самолета полетит по небу. Какая-то часть ее разума понимала: если вскорости не принять лекарство, то быть беде. Еще чуть-чуть, и капитан судна по громкой связи объявит: «Держите эту сумасшедшую на месте 12 А».

– Куда мне теперь? – сказала Кэрри. – Я им все выдала.

– Нет, сказала ты то, что должна была сказать. И они тебе, до известной степени, поверят. Даже если – как сказал Ханзадех – запись отправится на самый верх, к Совету целесообразности и самому Рахбару, Верховному лидеру. Ты предотвратила войну, Кэрри, и самое кровавое поражение Америки за всю ее историю. Спасла бог знает сколько жизней. И никакой отдачи: тебя даже не было в Иране. Кроме нас, о твоей там работе никто не знает. Осталось последнее дело в Багдаде и все. Ты вернешься в Лэнгли.

– А если я не хочу? – не глядя на Саула, произнесла Кэрри. – То, что мы… что я делаю… Я вся будто в грязи. Знаешь, что самое паршивое? Не их действия, а мои. Я все думаю про ту иранку в мешке. Что там с телом?

– Дело почти улажено.

– Не хочу быть мученицей, Саул, американской джихадисткой. Иначе какая разница между нами и врагом?

– Одно различие есть, – тихо произнес Саул. – Оно и не дает мне сложить руки.

– Что это? Я даже представить не могу, честное слово…

– Они хотят убивать, а мы хотим остановить кровопролитие.

Кэрри посмотрела на него: этакого раввина-пирата, бородатого и в очках. Порой в его взгляде она только и видела, что безжалостный блеск.

– Мы ведь тоже убиваем. Лжем, обманываем, – прошептала Кэрри. – Чем ты это оправдаешь?

– Дорожка у нас скользкая, – признал Саул и вымученно улыбнулся. – Но ты взгляни на вещи шире: целый мир стоит на краю пропасти.

– Дай отдышаться, – покачала головой Кэрри. – Что с ребятами? Перри, Верджилом, Уарзером?