Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень медленно трамвай двинулся с места. Водитель с индифферентным видом смотрел в окно. Снова по обе стороны тянулись и тянулись черные пустые поля. Только их видел Мокшим, а еще — горизонт.
19
Дождя здесь не было. Четкой линией горизонт отделил землю от бледнеющего вечернего неба. Трамвай шел к горизонту.
Горизонт приближался. Когда до него осталось всего каких-нибудь сто метров, вагон резко затормозил и все двери открылись. Мокшин вышел, разминая затекшее тело. Уже начинало темнеть. Трамвай стоял, передние колеса его зарылись в грязь. Пахло полынью, хотя ни единого стебелька нигде не было видно. Ни травинки.
Потоптавшись у вагона, Мокшин неуверенно двинулся вперед, к горизонту.
Из-под обрыва потягивало холодом. В черной глубине, посвечивая, не торопясь проплывали созвездия. Двигался, разворачиваясь, сносимый течением ковш Большой Медведицы. Легкая и плоская, как фанерка, скользнула луна. Мелкая россыпь блестящих звезд рыбачьим косяком промчалась мимо.
Мокшин поднял голову. Небо над ним было по-весеннему высоким и светлым, с неяркими внимательными звездами.
«Небеса», — подумал он и хотел иронически усмехнуться, но усмешки не получилось.
Небо светилось над его головой и впереди. И слева, где слабо мерцали городские огни. И справа, и за спиной. Везде.
Озеро
— Да, ну и что? Я превратил его в озеро, — сказал Фамильев и аккуратно отряхнул пепел в деревянного лебедя с дыркой вместо спины. — Ну и что? Во что хочу, в то, между прочим, и превращаю.
— Да что он вам сделал?!
— Надоел. Обыкновенно опостылел. Одно его занудство… да что там, и говорить-то о нем неохота.
— Неправда! Вы придираетесь! Я его люблю!
— А я-то при чем?.. И какие же вы все, девки, дуры. Он на нее плюет, а она его — нате! — любит…
— Я прошу вас!
— Напрасно унижаешь себя, ты — девушка. Тем более помочь тебе я все равно не могу: его уже нанесли на карту. Какие вы все, молодые, глупые…
— Ну и что же, что нанесли? Пусть озеро так и будет, а его верните.
— …и, к тому же, безграмотные. Простых законов природы и тех не знаете. Ни-что — поняла? — не исчезает и не возникает! Ясно? А только переходит из одного вида в другой. Из одного — в другой! Из одно…
— Да я жить без него не могу! Понимаете вы это?!
— Из одного, говорю, — в другой. Не понимаю. Главное дело — «верните». Ишь! А озеро? Его на карту нанесли, и это для меня большая честь.
— Сделайте же хоть что-нибудь!
— А чего ты, собственно, так стараешься? Ты-то ведь ему не нужна, насколько мне известно? Он, когда здесь еще был, когда мне, понимаешь, нервы мотал, тебя, голубушка, помнится, и в упор не видел. А?
— Да не надо мне от него ничего!
— Ну вот. Теперь еще, понимаешь… сырость мне будете в кабинете разводить. Я… вот что, скажу тебе адрес. Поедешь, посмотришь… водоем. Гарантирую, ему там хорошо, даже прекрасно.
— Куда ехать?
Фамильев оторвал вчерашний листок перекидного календаря, взял ручку и задумался. Потом быстро написал несколько строк и протянул листок девушке.
— Зачем вы мне — широту и долготу? С какого вокзала?
— С Московского. До Любани, а там — автобусом. А координаты — это я так. Просто приятно. Научно.
Озеро было похоже на глаз. Черное, продолговатое, чуть выпуклое, в низких болотистых берегах.
«Как здесь уныло», — думала девушка, пробираясь к берегу босиком, с туфлями в руках. Мох покачивался, прогибался под ногами, и в следах сразу выступала ржавая вода.
«Провалишься — никогда не найдут. Ну и пусть. Господи, как тоскливо, ни птиц, ни деревьев. Разве это деревья? Хлыстики какие-то!»
Вода казалась слепой: ни дна, ни водорослей. Только отражения серых, клокастых туч, осенних и тяжелых, мрачно плыли по поверхности.
— Дождь будет, — прошептала девушка, глядя на эти отражения. Она подняла голову. Синее, ярко-синее небо усмехалось ей с высоты. Тучи в озере сделались черными, отражение молнии вспыхнуло на воде и погасло, а вода съежилась и пошла кругами, точно от проливного дождя. Небо по-прежнему оставалось синим и ясным.
Она спустилась с берега к воде и тотчас провалилась по колено в топкую трясину. Завернувшись крутыми лобастыми волнами, вода начала отступать, обнажая илистое дно.
— Куда ты? Это же я! Куда ты?!
Вода отступала. Волны жались к противоположному берегу, сталкиваясь, пенясь и вздрагивая, голое дно щерилось на нее черными корягами, скрюченными безлистными ветками, скалило обломки сгнившего пня.
— Ну, как хочешь, я уйду. Я ухожу, видишь? Только успокойся — я ухожу.
Она выбралась на берег, оцарапав ногу. Все еще вздрагивая и волнуясь, озеро утихало. Вот оно заняло свои берега, снова сделалось гладким, и опять поползли по нему отражения черных туч.
— Ну, убедилась? — буркнул Фамильев. — Судя по твоим глазам, любимый принял тебя без восторга.
— Он совсем один, кругом это болото. Он не видит даже неба, только какие-то страшные облака, которых нет.
— Да ему где угодно будет одно болото и эти… Доброе слово он сказал когда хоть кому-нибудь?
— Я прошу вас!
— Из одного вида — в другой. И не иначе.
— Зачем вы издеваетесь?
— Но-но! Без болтовни. Я — начальник, это моя профессия. А ты хочешь, чтобы я… тьфу!.. творил добрые дела. Добрые ли еще… Я давно заметил, что у современной молодежи совершенно отсутствует представление о логике. Вот и он, этот, твой… Теперь он, видите ли, смотрит на какие-то облака, которых нет. Стало быть, я был прав. Мы, начальники, больше всего ценим логику и здравый смысл.
— Ему плохо!
— Плохо? Вот и хорошо.
— Вы всегда к нему придирались! Ну пожалуйста! Я же не за него прошу, сделайте для меня, пусть тогда я стану озером, раз уж нельзя по-другому.
— Ты?! Зачем это тебе? Совсем девчонка соображение потеряла! Одна. Навсегда. В болоте.
— Да.
— Ты это понимаешь?
— Да.
— Знаешь, а ты меня начинаешь раздражать. Ты ведешь себя до того нелогично, неразумно и просто глупо, что, кажется, я соглашусь.
Озеро похоже на глаз. Синий и глубокий, отражает он небо, и солнце, и радугу, и тонкие весенние облака.
Зимой озеро не замерзает, вода его спокойно плещется среди белых, застеленных сугробами берегов. Говорят, где-то на дне бьет из-под земли теплый ключ.
Окно
В нашей квартире все окна выходят во двор. И зимой, и летом, и в плохую, и в солнечную погоду вижу я желтую стену, перечеркнутую водосточной трубой, вижу чужие окна и, если подойти к стеклу совсем вплотную, сверху — кусок неба. Вот по этому куску только и можно понять, какая погода. По стене тоже иногда можно — в мороз она слегка серебряная, в дождь почти черная, а когда светит солнце, еще желтее, чем всегда.
Окна мы открываем редко, только форточки. Незачем: двор у нас пыльный, деревьев там нет. Вот когда моем окна весной и осенью, тогда открываем. И все.
А в комнате отца окно не открывается никогда, там у рамы даже петель нет. Отец протирает стекла сам, мокрой тряпкой.
Когда я была маленькой, мне не разрешали подходить к этому окну, да и вообще в отцовскую комнату пускали редко. Там было неинтересно — горела под потолком тусклая лампочка, со стен смотрели мимо меня незнакомые пожелтевшие лица каких-то военных, старая географическая карта, утыканная флажками, висела над письменным столом, а окно всегда пряталось за тяжелой зеленой шторой.
Однажды — мне было тогда лет десять — мы долго ждали отца к обеду. Он не пришел, и мы сели за стол вдвоем с мамой. Потом наступил вечер, я сидела с ногами на диване и читала «Таинственный остров». Очень тихо было в квартире — ни маминых шагов, ни шума воды на кухне, даже телефон молчал. Я закрыла книгу, загнув угол недочитанной страницы, что было запрещено, слезла с дивана и вышла в коридор. Мамы не было ни в кухне, ни в столовой, ни в спальне. Я заглянула в комнату отца и увидела ее, облокотившуюся на подоконник, неподвижную. Я подошла на цыпочках и встала за ее спиной. Край шторы был отодвинут, за окном с черного неба смотрела большая круглая луна. Она висела над поляной, покрытой выцветшей, белесой травой, над невысоким деревенским домом на взгорке, над темными кронами каких-то деревьев.
С минуту я смотрела на эту поляну. Мать не шевелилась, и тогда, стараясь не скрипнуть половицей, я прокралась назад, к дверям, бегом бросилась по коридору — на лестницу, спустилась и выбежала во двор. На желтой стене — сейчас она казалась серой — горели вечерние окна, около мусорных бачков разлегся на лунном пятне черно-белый помойный кот, грохот трамваев врывался в узкое горло ворот и, пометавшись по двору, гас. Я нашла на втором этаже наши окна. Вот — мое, вон там — столовая, а вон зеленая штора, она чуть отодвинута и там — мамин силуэт, лица не видно. Дом у нас пятиэтажный, и окно смотрело прямо в стену напротив, в желтую знакомую стену.
- А облака плывут, плывут... Сухопутные маяки - Иегудит Кацир - Современная проза
- Рукою мастера - Нина Катерли - Современная проза
- Преподаватель симметрии. Роман-эхо - Андрей Битов - Современная проза
- Хуже не бывает - Кэрри Фишер - Современная проза
- Судить Адама! - Анатолий Жуков - Современная проза
- Гибель Помпеи (сборник) - Василий Аксенов - Современная проза
- Костер на горе - Эдвард Эбби - Современная проза
- Рок на Павелецкой - Алексей Поликовский - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Письмо в ящике стола - Эйнар Кристьянссон - Современная проза