Сущий рай - Ричард Олдингтон

Марта покачала головой. Крис остановился, наблюдая за ней: «Она понемножку отдаляется от меня, — подумал он. — Я говорю, вместо того чтобы действовать, я употребляю выражения, которые не встречаются у ее любимых поэтов и романистов. Если уж я должен говорить, она предпочла бы, чтобы я разводил сентиментальное пустословие. Но разрази меня гром, если я на это пойду. Я буду вести себя как разумное человеческое существо, а не как восторженный сентименталист…»

— Вы заставляете меня краснеть, — сказала Марта.

— Я тут ни при чем. Это от того, что вас с детства приучали быть респектабельной женщиной. По существу говоря, вы вовсе не так шокированы, как вам кажется. Половое воспитание женщин так фантастично, так очевидно абсурдно, что здравый смысл женщины восстает против него. Женщина знает, что, если она женщина и наделена естественными женскими инстинктами, это еще не значит, что она порочная, грязная тварь. Женщины соблюдают декорум, но не верят в него — во всяком случае, только неудачницы верят. И какая отвратительная наглость — называть невежество, предрассудки и суеверия «здоровой неиспорченностью»! Возмутительная наглость! Во всем, что касается нашего тела, — как, впрочем, и всего остального, — истинное здоровье — это знание и приятие жизни. Тот факт, что вы женщина, не внушает мне никакого отвращения, но, с другой стороны, я вовсе не намерен делать вас идолом в храме моей души или видеть в вас ангела, посетившего мой дом, тем более что дома-то у меня и нет!

— О Крис, Крис, — сказала Марта со смехом. — А дальше что вы скажете?

— Но вы со мной согласны? Как по-вашему, дело я говорю или несу ахинею?

— Конечно, согласна. Мне нравится, что вы смотрите на меня именно так, но, когда вы так прямо и словно между прочим говорите об интимных вещах, я начинаю стесняться и стыдиться. Никто до сих пор не говорил со мной так о моем теле.

— Значит, кто-нибудь должен же был это сделать, — ответил Крис. — Тут нечего стыдиться. Если бы это было постыдно, я не стал бы об этом говорить. Вот что я вам скажу, Марта: мне до смерти надоело сексуальное ханжество моих родителей, Анны и Гвен. Мои родители дьявольски «чисты»: для них сексуальная жизнь — это источник дохода. Анна дьявольски «чиста» — она размахивает флагом своей сексуальной привлекательности, как матадор плащом, и смеется, когда быки несутся на нее. Гвен дьявольски «чиста» — у нее столько подавленных комплексов, что она усматривает сексуальный смысл в кремневом орудии каменного века. Если они «здоровые, неиспорченные» люди, тогда я грязная скотина! Мне было бы чертовски больно, если бы вы были такая, как они. Но вы не такая. Я знаю, что вы не такая. А потому не обижайтесь на мою откровенность.

— Я не обижаюсь. И я думаю, что вы правы! — сказала Марта. — Действительно, неприятно, когда люди стыдятся своего тела, и действительно, нездорово, когда мужчины считают женщин грязными и развратными только потому, что они женщины. И действительно, глупо, когда двое людей воображают, что раз уж они друг друга любят, значит, теперь все будет отлично и замечательно до скончания века. Но не будьте чересчур проницательны в отношении меня, Крис. Мне хотелось бы, чтобы вы были ослеплены любовью хоть самую малость.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся Крис, — я и так достаточно ослеплен. Я мог бы расточать самые преувеличенные и неправдоподобные комплименты и верить каждому своему слову. Даже сейчас мне было бы крайне трудно поверить человеку, который взялся бы утверждать, что вы не самая привлекательная девушка на свете. Я молюсь на вас, и даже вам самой не сразу удалось бы внушить мне, что вы — не лучшая из всех возможных девушек!

— А! Это уже лучше, — сказала Марта. — Еще! Еще! — Крис заметил, что синий халатик, который незадолго до этого был плотно запахнут, теперь слегка раскрылся и позволял видеть кусочек ослепительно белого тела.

— Одну минуту! Еще кое-какие практические вопросы. Как по-вашему, следует нам пожениться?

— О! — вопрос, видимо, застиг Марту врасплох. — Не знаю. А по-вашему как?

— Я считаю, что, согласившись выйти за меня, вы оказали бы мне честь, — серьезно сказал Крис. — Но я считаю также, что это была бы непростительная глупость, у меня нет ни гроша, у меня дрянная работа, я молод, и я не хочу детей. Я еще сам не опомнился от ужасов детства. С моей точки зрения ответом должно быть «нет». А с вашей?

— Мне все равно.

— Сейчас — может быть, а думали вы об этом? Если нет, то я должен подумать за вас. Если бы мы жили в России, этот вопрос не ставился бы. Но, к несчастью, мы живем на закате исключительного по своей глупости буржуазного строя. Мы живем в таких условиях, когда пол расценивается как частная собственность и считается настоящим позором. Взяв меня без всяких формальностей, вы становитесь попорченным товаром на брачном рынке. Весьма желательные молодые люди, крепко стоящие на посыпанной гравием почве, обладатели приличного годового дохода, будут пристраивать свои доходы куда-нибудь в другое место. А весьма нежелательные молодые люди начнут к вам приставать.

— Они не обязаны знать, — сказала Марта, снова запахивая халатик.

— Не обязаны, если мы будем дьявольски осторожны, — согласился Крис. — Ну а как сделать, чтобы Анна не узнала? И чтобы не разгласила?

— Она уедет отсюда через неделю.

— Так скоро? — воскликнул Крис. — Счастливый Джон! Держу пари, что через год она выйдет замуж за его доходы.

— Так что об этом нечего беспокоиться, — сказала Марта.

— Да, но нужно подумать еще кое о чем. Вы знаете, каковы люди. Я не собираюсь воспользоваться вашими чувствами, чтобы «соблазнить» вас. Я даже не буду вас уговаривать. Если вы на это пойдете, вы должны поступить как взрослый человек, который сам за себя отвечает, должны знать, на что вы идете.

Марта ничего не сказала, только очень плотно запахнула халат. Теперь не было уже ни проблеска белизны.

— Ну? — упорствовал Крис.

— Кажется, вы не очень-то пылаете, — сказала Марта, несколько разочарованная.

— Какое это имеет отношение?

— Ну, если вы не так уж сильно меня желаете…

— Ах, понимаю! Ну, предположим, я скажу, и не только скажу, но и пообещаю вскорости доказать вам, что мое желание простирается на миллионы миль за пределы всякого здравого смысла и приличия, тогда что? Сказать: «Я люблю вас» — это значит воспользоваться, не знаю, в который раз, тошнотворным журналистским штампом. Я — о, черт возьми, — хотите, чтобы я пронзил себе грудь кинжалом а-ля Байрон или сжег руку на медленном огне? Я сделаю это…

— В таком случае да.

— Что да?

— Я рискну.

Каким-то образом широкий пояс распустился, и взорам Криса предстало гораздо больше, чем кусочек белизны. Он укусил свою руку, пока ему не стало дьявольски больно.

— Нет! Рано еще целоваться! — вскричал он, пытаясь сохранить деловитость, хотя голос его дрожал. — Еще один, только один вопрос. Вы не очень сильны по части биологии, Марта. Хотя вопреки обывательскому мнению, половая жизнь и размножение — не одно и то же, однако между ними есть связь. Я не хочу, чтобы вы были матерью незаконнорожденных детей. Вы знаете, как избежать беременности?

— Да, — прошептала Марта.

— Вы пробовали делать это?

— Да.

— Вы уверены, что это надежно?

— Да.

Теперь халатик почти совсем перестал выполнять свои первоначальные функции, но Крис все еще игнорировал его сигналы.

— Вероятно, мне следовало бы потребовать более точных разъяснений, — сказал он с сомнением в голосе. — Но будем надеяться, что у вас есть опыт. Кажется, я и так уж измучил вас своими бесконечными сомнениями и доводами. Но по крайней мере я не обманывал вас. И помните: я не требовал от вас никаких обещаний. Когда-нибудь это избавит вас от унизительной необходимости нарушить свое слово. Я надоел вам, я охладил ваш порыв, я почти оттолкнул вас от себя. Но я сделал это потому, что хотел поступить с вами прямо и честно, а не просто из чувства самозащиты. И если бы я не был очень и очень небезразличен вам, вы никогда не вынесли бы всех этих бесконечных разговоров.

Марта ничего не сказала. Наступило долгое молчание.

— Марта! — тихо сказал Крис.

— Да?

— Посмотрите на меня!

Она посмотрела на него вопросительно.

— Марта! Как сладко произносить ваше имя! Как сладко думать, что с вами я могу быть самим собой, ничего не скрывать, допускать вас всюду, куда никто еще не входил и не может войти. Если я был чересчур осмотрителен и придирчив, если мое объяснение в любви слишком походило на какой-то договор о сотрудничестве в области биологии — простите меня. Я говорил все это потому, что считаю это существенным, потому что хочу, чтобы наши отношения были настолько совершенными, насколько могут быть совершенными отношения между людьми, потому что я верю, что между мужчиной и женщиной не должно быть антагонизма, не должно быть вражды с перемириями на то время, когда они удовлетворяют свои потребности, потому что я верю в возможность любви без злобы, без разочарования.