Самоубийство сверхдержавы - Патрик Бьюкенен

Женщины, откладывая рождение детей, выходят на рынок труда, где их таланты вознаграждаются, где обретается социальная и экономическая независимость. Зачем вступать в брак и заводить детей, зачем быть к ним «прикованной» в течение многих лет – чтобы отстать от других? Если желательно получить опыт материнства, вполне достаточно одного ребенка.

Для образованных женщин, мечтающих о хорошей жизни, идеалом стала юридическая практика или степень доктора наук, а не муж и двое детей. Многие семьи уже не в состоянии прожить на одну зарплату. Но когда жена работает, она редко возвращается домой в привычном понимании этого выражения. Еще вчера большая семья была привлекательной, но сегодня все изменилось. Хакстейблы из «Шоу Косби» и «Семейка Брейди»[155] давно уступили в популярности «Сексу в большом городе».

Два поколения Запад наслаждался сладкой жизнью. Ныне пора платить по счетам. С учетом сокращения численности молодой рабочей силы, благодаря мерам по контролю рождаемости и практике абортов, внедренных бэби-бумерами и последующим поколением, Европа больше не обеспечивает налоговых поступлений для поддержания государства всеобщего благосостояния и сладкой жизни. Наступает время экономить. Вспомним беспорядки во Франции, нападение анархистов на штаб-квартиру партии тори в Лондоне, «мусорные» забастовки в Марселе и Неаполе осенью 2010 года – они показывают, что Европу ожидают серьезные испытания. И от них никуда не деться.

Впрочем, кое-кто считает, что все не так трагично. Набирает силу теория, что чем меньше детей у человека, тем выше его статус гражданина мира, особенно в Америке, где чрезвычайно плотен углеродный «след» на душу населения. Эндрю Ревкин пишет в «Нью-Йорк таймс»: «Вероятно, самый очевидный, самый значимый шаг, который американец, молодой американец, может предпринять для уменьшения углеродных выбросов, – это не выключать свет в доме и не ездить на «приусе», но иметь как можно меньше детей»{611}.

Логику аргументации Ревкина не опровергнуть. Имея одного ребенка, что означает более быстрое вымирание и исчезновение Запада, западный человек таким образом служит всему человечеству. Большей жертвенности трудно ожидать.

6. Равенство или свобода?

Равенство условий несовместимо с цивилизацией{612}.

Джеймс Фенимор Купер

Утопии равенства биологически обречены{613}.

Уильям и Ариэль Дюранты (1968)

Неравенство… коренится в биологической природе человека{614}.

Мюррей Ротбард (1973)

«Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными», – писал Джефферсон, и его слова стали одним из наиболее цитируемых политических высказываний. На поле боя при Геттисберге в 1863 году Линкольн не преминул вспомнить слова Джефферсона: «Восемьдесят семь лет назад наши отцы сотворили на этом континенте новую нацию, зачатую в свободе и приверженную убеждению, что все люди созданы равными». В нашей гражданской религии это – священный текст.

Барак Обама сослался на него в своей инаугурационной речи: «Пришло время… нести далее этот драгоценный дар, эту благородную идею, что передается из поколения в поколение, представление о том, что перед Богом все равны, все свободны и все заслуживают шанса обрести счастье в полной мере»{615}.

Американцев учат, что, в отличие от «почвенных» народов, наша нация – «пропозициональная», «идеологическая», наша общность опирается на идеи{616}. Нас делает исключительными и определяет цель нашего существования как нации тот факт, что Америка с самого рождения привержена утверждению равенства и демократии – для себя и всего человечества. С 1776 года, говорил Линкольн, мы «привержены убеждению, что все люди созданы равными».

Так учат наших детей. Оспаривать утверждение, что Америка всегда была и будет предана равенству, демократии и многообразию, значит выставить себя едва ли не откровенным антиамериканцем. Тем не менее, это миф, по своему влиянию на американскую историю ничуть не уступающий влиянию на историю европейской «Энеиды», где рассказывается, как после падения Трои уцелевшие горожане уплывают в Средиземное море и впоследствии основывают Рим.

Сегодняшнее эгалитаристское стремление сделать всех равными не является исполнением мечты отцов-основателей. В данной главе будет показано, что Америка отправилась в идеологической крестовый поход за утопической целью, что она неизбежно потерпит неудачу и что в ходе этого процесса погибнет сама наша страна.

Во что верили отцы

Отцы-основатели не верили в демократию. Не верили в многообразие. И не верили в равенство. Из текста, который Джефферсон составил, а другие подписали[156], очевидно следует, что единственное равенство в их понимании есть идеал и далекая цель, равенство прав, коими Господь наделил человека. «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью»[157].

Правительства, писал Джефферсон, учреждаются для соблюдения этих прав, а когда они не в состоянии этого сделать, такие правительства оказываются нелегитимными, и люди вправе восставать, свергать такие правительства и учреждать новые, опираясь на общественное согласие:

«Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье».

Вот идея, которая вдохновила человечество.

Вырывать фразу «все люди созданы равными» из контекста, в котором она была высказана, и использовать ее в качестве «фундамента» эгалитарного общества значит искажать слова Джефферсона, поддержанные вторым Континентальным конгрессом. Не стоит забывать, что этот документ провозглашал независимость! А в заключительном абзаце отцы-основатели поведали миру, за что, собственно, сражаются:

«Мы, представители Соединенных Штатов Америки, собравшись на общий конгресс, призывая Всевышнего подтвердить честность наших намерений, от имени и по уполномочию доброго народа этих колоний, торжественно записываем и заявляем, что эти соединенные колонии являются и по праву должны быть свободными и независимыми штатами, что они освобождаются от всякой зависимости по отношению к британской короне и что все политические связи между ними и Британским государством должны быть полностью разорваны».

Этих людей сделала героями не фраза Джефферсона о равенстве прав, но пылкое и страстное обвинение короны в тирании, свойственной Ивану Грозному, и утверждение, что американцы больше не считают себя верными британской короне. Люди «76-го года» посвятили свои жизни, свою судьбу и честь низвержению британского правления. Многие заплатили достатком и жизнью за это предательство.

С самого рождения Америка выступала за свободу. Равенство, egalité, с другой стороны, являлось лозунгом Французской революции. Никакая американская война не велась за равенство, что бы ни плела потом послевоенная пропаганда.

Война 1812 года была войной против «матери всех парламентов», в фактическом альянсе с величайшим деспотом эпохи, Наполеоном Бонапартом. Цели войны сводились к отстаиванию прав наших граждан – и захвату Канады. Техасская война 1835–1836 годов велась за независимость от абсолютистской католической Мексики. Какое там равенство, если республика Одинокой звезды, что возникла в результате этой войны, стала вторым рабовладельческим государством в Северной Америке?

Никто не осмелится сказать, что индейские войны шли за равенство. Нет, это были войны за подчинение и завоевание. Как мы увидим из собственных слов Линкольна, гражданская война велась за восстановление Союза. Испано-американская война ставила целью месть за потопление «Мэна»[158] и изгнание испанцев с Кубы. Она завершилась нашей аннексией Пуэрто-Рико, Гавайев, Гуама и Филиппин. На Филиппинах мы ввязались в наиболее несправедливую войну в американской истории, лишив филиппинцев, которые нам доверяли, права на свободу и независимость.

Первая мировая война велась не за то, чтобы «сделать мир безопасным и демократическим», но чтобы сокрушить кайзеровскую Германию. Мы не объявляли войну до тех пор, пока немецкие субмарины не принялись топить наши торговые суда, доставлявшие военную технику в Великобританию; Америка, сама почти империя, выступала как «ассоциированная держава» совместно с пятью империями – британской, французской, российской, японской и итальянской. В конце войны Германская и Османская империи с миллионами подданных были поделены между победителями – с благословения Вудро Вильсона.