А потом я проснусь - Алайна Салах

Дура ты, Яся. — Я нарочно называю ее так, как она не любит, перед тем, как толкнуть к стене и навалиться всем телом.

Хочу уже ее поцеловать. И трахнуть тоже. И так два с лишним месяца вел себя как евнух. Хочет, чтобы я был первым — я стану. Сколько можно играть в хорошего парня и думать за нее?

Она будто только этого ждала: издает полувсхлип-полустон и впивается ногтями мне в плечи. Я чувствую все ее тело так, как если бы на нас обоих совсем не было одежды: небольшую упругую грудь, плоский живот, горячие бедра, ноги. И, конечно, ее рот. Он у нее влажный, а язык двигается так нагло и требовательно, что в паху моментально каменеет.

«С Сойкой целоваться научилась», — язвит внутренний голос, на что я говорю ему заткнуться. Я ее трахнуть собираюсь, а на ее опыт и прочее мне наплевать.

Заткнув подбородком ее губы (чтобы поняла, кто будет главным), я нащупываю ткань ее футболки и, зажав в кулаке, дергаю вверх. Ее грудь оказывается под моей рукой. Не церемонясь, я катаю в пальцах ее соски: они твердые, напряженные. Удивительно, что я до сих пор помню их сладковато-теплый вкус, как будто мы только что сидели на том гостиничном диване, где я изо всех сил пытался оставаться джентльменом. Гребаный идиот.

— Да… Да… — постанывает Ярослава, вытягивая шею. — Я постоянно вспоминала, как ты меня трогал. Еще… пожалуйста…

Этими словами она вызывает во мне почти животную агрессию. Потому что я до сих пор не понимаю ее мотивов: ни тех, по которым она начала встречаться с Сойкой, ни тех, по которым притащилась ко мне ночью. Хотя сейчас агрессия — это даже хорошо: она не дает возможности думать и беспокоиться за нее. Стонет она, покрайней мере, совсем не как девственница. То что нужно, правда ведь?

Выпустив ее грудь, я рывком расстёгиваю пуговицу на собственных джинсах и, поморщившись, выправляю эрекцию. Член стоит так, будто я год не трахался, сейчас ему тесно.

Ярослава, почувствовав это движение, открывает глаза и смотрит вниз. В повисшей тишине я слышу, как обрывается ее дыхание.

— Хочешь его поразглядывать? — саркастично интересуюсь я. Не могу так просто выключить защитную реакцию и разговаривать с ней нормально.

Она молчит и, кажется, все еще не дышит. Глубоко вздохнув, я снимаю ее правую руку со своей шеи и опускаю на член. Раз уж приехала трахаться — пусть принимает правила игры.

Несколько секунд она стоит не шевелясь, будто онемела от шока, затем слегка сжимает ладонь на головке и делает неловкое движение.

— Трогай сильнее, — не слишком деликатно подсказываю я, толкаясь ей в руку. — Он не рассыплется.

Нахмурившись, она усиливает давление и поднимает глаза на меня. Теперь в них читается вызов.

Так нормально, козел?

Не понравился ей мой тон.

Я удерживаю ее взгляд, пока она, ускоряясь, мне дрочит.

Да, коза, так отлично.

А как она хотела? Прибежать ко мне от Сойки, объявить о желании сделать меня своим первым и получить постель с лепестками роз? Вот уж хрен вам.

Правда, долго играть в гляделки не получается, потому что член с каждой секундой тяжелеет. Физиологию никуда не деть, и наш агрессивный зрительный контакт тоже не способствует расслаблению. Одернув ее руку, я одним движением стягиваю вниз ее детские голубые шорты и заново впиваюсь в ее рот.

— Уйти не надумала? — хриплю зло. — Может, с Сойкой получше будет?

— Такси больно дорогое, — неожиданно шипит она в ответ. — Придется трахаться с тобой.

Я даже непроизвольно отстраняюсь, чтобы разглядеть ее лицо и убедиться, что мне не показалось. Ярослава на меня разозлилась?

Я не ошибся. Ее щеки раскраснелись, глаза разгневанно сияют. Как в старые добрые времена, когда она была еще настоящей.

— Идиотка, — бормочу я и, обхватив ее задницу, обтянутую черными стрингами, подкидываю вверх.

Ярослава моментально обнимает меня ногами и, до хруста сдавив шею, утыкается в меня лбом. Ее дыхание быстрое, шумное, пахнет клубничной жвачкой и, как ни странно, моей туалетной водой.

— А ты дурилка, — говорит шепотом. — У тебя такой член здоровенный, что мне чуть-чуть страшно.

«Уж точно больше, чем у Сойки», — думаю я, но самодовольства при этом не испытываю. Во-первых, потому что девственница Ярослава едва ли эксперт по членам, а во-вторых, потому что с этой корягой я двадцать девять лет живу и к таким комментариям давно привык.

Задрав подбородок, я снова ее целую, пока вслепую прокладываю путь в спальню. Щекоча мое лицо волосами, Ярослава целует меня в ответ. Ее язык больше не пытается танцевать ламбаду меня во рту, двигаясь медленно, чувственно, почти робко. Атмосфера между нами кардинально сменилась. Если минуту назад мне хотелось ее унизить и раздавить, то сейчас мы скорее выглядим как влюбленная пара, собравшаяся заняться сексом при свечах. Я, похоже, все-таки тряпка. Несу на руках эту маленькую стерву, безжалостно отпинавшую мои душу и сердце, как высшую драгоценность. Правда, и она целует меня так, будто без оглядки влюблена.

32

Ярослава явно серьезно настроена, потому что едва я опускаю ее на кровать, сама стягивает футболку. Забыв про то, что и сам собирался избавиться от джинсов, я застываю и просто ее разглядываю. В ее теле нет ни единого изъяна. Точеные ключицы, красивая грудь, плоский, подрагивающий от частого дыхания живот и стройные ноги. Кожа смуглая, ровная. Фигура не имеет ничего общего с модельной, но от этого только выигрывает. В ней есть самобытная сексуальность.

— Чего застыл? — севшим голосом произносит она, ерзая бедрами по одеялу. Видно, что волнуется. — К делу перейти не хочешь?

— Ты куда-то торопишься? — Язвить больше не получается, поэтому голос звучит тихо. — Нельзя на тебя посмотреть?

— Я начинаю стесняться, — говорит она с запинкой и в подтверждение своих слов наполовину прикрывает грудь. — Мне далеко до всех твоих девушек.

Это как раз то, что меня в ней обезоруживает: простая честность, порой направленная против ее самой. Бьет в самое сердце, отчего я сильнее размякаю. Да, как тряпка.

— Глупости говоришь. Ты очень красивая. Я поэтому к тебе не иду. Хочу полюбоваться.

Вздохнув так глубоко,