Искры на воде (сборник) - Архипов Вячеслав

— 

Все сразу. А остальные через месяц-полтора.

— 

Постараюсь, — сказал Кузьма. — Я тебе сам их доставлю, они лето пролежали без дела, усохли, я их день-два кипяточном пропарю, будут в лучшем виде.

О цене сговорились быстро. Оба остались довольны.

Егор пошёл к Антипу в кузницу. Антип ковал острогу. Когда зашёл Егор, кузнец закаливал жало. Здесь требовалось умение: перекалишь — острога сломается, передержишь — будет тупиться.

— 

Лучить собрался? — спросил Егор.

— 

Самая пора. Вода маленькая и светлая, сегодня с Ванькой и Никитой поедем.

— 

Боишься, что на себе не донесёшь?

— 

Чего ноги бить, если на телеге можно доехать. Дорога хорошая.

Пару лет назад мужики прорубили на реку дорогу. Теперь кто хотел — ездил на подводе, ребятишки бегали купаться пешком. Дорога проходила версты полторы через лес, потом выскакивала в луга, а там ещё с версту — и река. По этой дороге гоняли скот пастись и коней в ночное. И в это время не один Антип поедет колоть налима. Все, кто не ленится, возьмут свою добычу. Зима длинная — любой кусочек подберёт, вот и стараются люди. Колоть налима — дело нехитрое. На конец лодки приделывают железную сетку, куда накладывают смолья, такие дрова горят ярко, просвечивая воду так, что видно всё дно. Интересно наблюдать за сонными налимами, лениво шевелящими хвостами. Но любоваться некогда: здесь не зевай, прицеливайся и бей. Если повезёт, то за ночь можно пол-лодки набить хорошей вкусной рыбой, которую и варят, и жарят, и пироги с ней стряпают. Хороший хозяин наготовит на зиму и хариуса, и ленка, а повезёт, так и тайменем побалуется. Таймень не налим, рыба серьёзная.

— 

Чего слышно новенького? — спросил Антип.

— 

Пока ничего не слышал, — ответил Егор. — Другой раз без новостей спокойней.

— 

Верно. Снег выпадет, дрова и сено перевезём домой, и можно дрыхнуть на печи до весны.

— 

Зима даёт отдохнуть немного. Всё себе построил?

— 

Всё вроде есть. Надо погодить немного. Никиту оженю, помогу построиться, а там буду тукать молоточком понемногу в кузне.

— 

Ой ли. Там внуки подрастут, надо будет им помочь.

— 

Это само собой, но у внуков есть родители, пусть у них головы болят, — сказал Антип.

Положил молоток с острогой и присел на чурку.

— 

Знаешь, Егор Петрович, в последнее время чего-то покоя нет. Вроде хорошо живём, жили бы так на родине, разве побежали бы в такую даль. А вот есть тревога: вдруг всё отберут?

— 

Кто у тебя отберёт? Тебе же государство дало всё. И не за красивые глаза, а для того, чтобы ты здесь жил, землю пахал, сыновей женил. Хотя, Антип, и у меня тревога другой раз всю душу высасывает. Не знаю, с чего бы это?

— 

Не к добру.

— 

Не каркай.

— 

Ладно, поживём — узнаем.

— 

Трифон дома, не знаешь? — спросил Егор.

— 

Должон дома быть, собирался на ночь на рыбалку.

— 

Зайду, зерно надо помолоть. Раз уж в деревню зашёл, надо все дела решить.

Трифон сидел за столом и пил чай.

— 

Садись, Петрович, чайком побалуемся.

— 

Чего ж, побаловаться можно.

Мария принесла кружку чая, заваренного мятой.

— 

Егор Петрович, с молоком вкусней будет. Мята молоко любит.

— 

Можно и с молоком, — согласился Егор.

Хозяйка суетилась, радуясь, что к её советам прислушались. Принесла горячих оладушек.

— 

Спасибо, хозяюшка. — Егор улыбнулся. — Балуешь гостя.

Мария засмущалась и прикрылась платочком.

— 

Трифон, когда можно помолоть зерно?

— 

Завсегда можно, Петрович. Когда надо?

— 

Освободишься немного, сообщи.

— 

Дня через два привози, сделаем. Оладушек захотел?

— 

И оладушек тоже. Моя хозяйка тоже ловко их делает. Мельница ничего, работает?

— 

Чего ей сделается? Посматриваю, так работает.

— 

Ты один на речку едешь? — спросил Егор.

— 

Возьму кого-нибудь из пацанов. Одному несподручно, на вёслах кому-то надо быть.

— 

А возьми меня, — вдруг попросил Егор, — молодость хочу вспомнить. Ты думаешь, что я всю жизнь живоглотом был.

— 

Какой ты живоглот? Были б все такие. Поедем, если душа горит.

— 

Горит, Трифон, ещё как горит.

Ночь была тихая и прохладная. По всей реке, насколько было видно, беззвучно скользили лодки с факелами. Иногда раздавался стук, скрежет по камням, и снова всё затихало. Егор сначала сел на вёсла, потихоньку придерживая лодку, осторожно проплывал по мелководью. Налимов было хорошо видно. Трифон сначала промахивался, но потом приловчился, и в лодку полетели хорошие рыбины. Потом поменялись местами. Егор оказался ловчее: вырос на реке, дело знакомое. Когда в лодке было всё дно заполнено рыбой, они поехали к берегу. Посидели у костра, попили чаю, поговорили. Вспомнили, как всё начиналось. Домой приехали, когда рассвело. Трифон завёз Егора, хотел было делить рыбу, но Егор, взяв пяток рыбин, отмахнулся:

— 

Спасибо, Трифон, за компанию. Отвёл душу.

— 

Пустое. Так, Петрович, привози зерно, сделаем в лучшем виде.

— 

Спасибо, Трифон. На днях завезу.

16

Громыхнуло в Питере, пронеслось по всей России. Январь 1905 года качнул державу так, что пронеслись бунты и по Сибири. В Тайшете было относительно спокойно: только на железной дороге да на лесозаводе у Жернакова рабочие помитинговали — и всё. Ничего не поменялось. Жизнь шла своим чередом. Завершилось строительство водонапорной башни. Напротив базарной площади начали возводить церковь. Увеличивалось население Тайшета. Кроме Супруновских переулков строились Базарный, Волостной и Заводской переулки на востоке. На западе незапланированным оказался переулок Проходной. Кроме Трактовой, Первой и Второй Зелёных улиц, планировались Третья и Четвёртая Зелёные. В северной части Тайшета ограничились тремя улицами: Северовокзальной, Транспортной и Харинской. На железной дороге началось строительство вторых путей. На работу понадобились ещё люди. В деревнях тоже было тихо, там, казалось, жизнь шла по чёткому расписанию, составленному природой.

Егор временами наезжал в Тайшет, привозил товары. Узнавал новости у Ручкина и снова спешил домой. Ещё раз привозил Екатерину Павловну в гости в деревню, на этот раз летом. Устраивали посиделки на берегу реки, походы в лес, ловлю пескарей. Сын уже подрос, был проводником и экскурсоводом. Егор тоже иногда участвовал в маленьких семейных праздниках. На неделю приезжал Илья Ильич, выглядел он очень усталым. Три дня прожил на берегу, ночуя в шалаше, никак не мог надышаться тишиной и покоем, как он говорил. Екатерина Павловна только одну ночь смогла пробыть на реке. Потом уговорили Ручкина переехать домой.

Вечером Егор с гостем сидели на крыльце и беседовали.

— 

Как там война с Японией? Что слышно? — спросил Егор.

— 

На море полная конфузия. Сгубили моряков вместе с кораблями. Потянулись на восток войска эшелонами. Там не только японцы, но и маньчжуры имеют желание прибрать к рукам Русскую землю. По Амуру волнения и стрельба, Дальний Восток и Камчатка требуют подкрепления. Недавно на разъезде Точильный, недалеко от Тайшета, потерпел крушение воинский эшелон. Погибли старший унтер-офицер и солдаты. Тридцатого июля схоронили со всеми воинскими почестями четырнадцать душ в Черемшанке. Со всеми воинскими доблестями, как героев. Манучаров, начальник строительства, был там с комиссией, выясняли причины крушения, но ничего не нашли. Дорога новая, произошла усадка пути после дождей. Обходчик ничего не усмотрел. Видишь, и у нас отголоски той войны имеются.

— 

Жалко ребят.

— 

Жалко, — кивнул Илья Ильич.

Через неделю Ручкины, счастливые и отдохнувшие, уехали в Тайшет.