Настольная книга адвоката: искусство защиты в суде - Джерри Спенс

Вспоминаю дело против крупной корпорации, когда я допрашивал ее главного исполнительного директора. Он отказывался отвечать на мои вопросы, каждый раз пускаясь в пространные, детальные объяснения. Когда судья объявил перерыв, я вышел в холл размяться и там повстречался со свидетелем.

– Ну что, Спенс, – сказал он, довольно пыхтя сигаретой, – я так и не ответил ни на один из ваших чертовых вопросов?

– Да, – ответил я. – Это точно.

Так прошло девять дней. В каждом перерыве все повторялось сначала: главный исполнительный директор хвастался, что не отвечает на мои вопросы, а я признавался, что так оно и есть. Когда присяжные вынесли вердикт о многомиллионном возмещении ущерба, глава корпорации не мог понять, почему так произошло. Он же не ответил ни на один мой вопрос! Как присяжные могли так поступить с его компанией?

Агрессивный перекрестныйдопрос. Нападение на свидетеля с помощью агрессивного перекрестного допроса редко оказывается продуктивным для адвоката. Если свидетель на самом деле не является чудовищем, я стараюсь не превращать его в таковое и не выставлять его идиотом, потому что помню о принципе волшебного зеркала. В противном случае я слишком часто выгляжу жестоким негодяем, да еще пытающимся сделать из кого-нибудь идиота.

Да, у нас есть свой подход к делу. Мы считаем, что противная сторона ошибается, занимается мошенничеством, преступными интригами и происками – одним словом, является носителем полного набора грехов, приписываемых человеческому роду. Мы испытываем гнев, не желая обращаться с врагом по-доброму. Нам нужно уничтожить его, разоблачить его грязные делишки, и поэтому мы атакуем со всем напором. Свидетель улыбается, значит, он слепой фанатик и бесчувственное животное! Свидетель спокойно лжет, значит, он негодяй и мерзавец! Но присяжные не разделяют наших чувств (пока не разделяют). Они согласились быть объективными и гордятся своей непредвзятостью, пытаясь оставаться открытыми для обеих сторон, выслушивая доказательства беспристрастно и принимая справедливое решение. Наша грубость, наши саркастические нападки на свидетеля, который, по всей видимости, говорит правду и выглядит вполне приличным человеком, настроят присяжных против нас. Точно так же мы чувствуем неприязнь к человеку, который беспричинно нападает на невиновного. Повторяем: никому не нравятся раздражительные и сердитые люди.

Я часто рассказываю одну историю и привожу ее здесь, потому что она лучше всех других иллюстрирует эту точку зрения. Будучи молодым адвокатом, я вел дело человека по имени Билл Маттиланин. Представьте буровую вышку, на которой он работал. Это была новая, выкрашенная в яркий желтый цвет вышка, на верху которой находились разные кабели и крепления. Одно из них оторвалось и ударило Билла по голове. Начиная с этого момента он перестал сознавать, кто он есть и где находится. Представители компании, разработавшей эту буровую, предпочли занять оборонительную позицию, защищая свои конструкторские недочеты. Мы знаем, как выглядят эти люди в дорогих шелковых костюмах, черных шелковых носках и туфлях из крокодиловой кожи. У них одутловатые, обрюзгшие лица, при ходьбе у них трясутся щеки, сквозь кожу пробиваются кровеносные сосудики, похожие на миниатюрные красные ручейки. Я называю их «ручьями мартини». Кроме того, эти представители компании такие чистые и антисептические, что, когда они проходят рядом, чувствуется запах лизола.

Они занимают свидетельское место, и у меня возникает желание их убить. Поэтому я начинал убивать их своим агрессивным перекрестным допросом – убивал их и резал на части, рубил в мелкое крошево, из которого делают котлеты, потом кидал на пол и топтал. Я чувствовал себя так, словно уже выиграл. Да и как я мог не выиграть, если полностью уничтожил этих свидетелей?

После окончания заседания мы с моим напарником Бобом Роузом шли в гостиницу, и я говорил: «Я его хорошенько уделал», – имея в виду свидетеля компании, которого только что закончил размазывать по стенке. А Боб с печальными глазами отвечал: «Точно, Джерри. Ты хорошо его уделал». Но он говорил это без энтузиазма. Тем не менее я знал, что уничтожил этого свидетеля. Я убирал их одного за другим.

В конце процесса присяжные посовещались минут пятнадцать и вынесли вердикт не в пользу нашего клиента, Билла. Как они могли так поступить с невиновным человеком? Как они могли поступить так со мной, адвокатом, который разнес свидетелей оппонента в пух и прах?

Когда я выходил из зала суда, ко мне подошла женщина, одна из присяжных. В глазах у нее стояли слезы. Она посмотрела на меня и сказала: «Мистер Спенс, зачем вы нас заставили так вас ненавидеть?»

Я вижу Билла Маттиланена, греющегося где-нибудь у костра. Если он еще жив, в чем я сомневаюсь, то прожил жизнь, не найдя справедливости. За ним никто не ухаживал, никто его не любил и не заботился о нем. Он жил так, потому что я не знал, как вести себя в зале суда. Меня захватил мой собственный гнев, в то время как присяжные еще нашли причины, чтобы самим испытывать гнев на компанию. Я снова и снова рассказываю эту историю в память о Билле, в знак уважения к нему, потому что хочу быть уверенным в том, что он не зря прожил свою жизнь.

Возвращаясь к вопросу о гневе, можно сказать следующее: когда начинается перекрестный допрос свидетеля, который нам противен и которого мы хотим показать как мошенника или лжеца, нужно помнить, что присяжные его не знают. Они не испытывают к нему никаких чувств. В этой точке процесса присяжные могут рассердиться только на нас. Иначе говоря, для гнева в зале суда есть свое определенное время. Здесь есть свое время для каждой человеческой эмоции, которые должны соответствовать динамике судебного процесса: в каком эмоциональном состоянии находятся присяжные. Я не предлагаю демонстрировать фальшивые эмоции – они должны быть настоящими. Но с другой стороны, нельзя взорваться в середине судебного заседания, погрозить пальцем адвокату противной стороны и закричать: «Ты паршивый представитель проклятых страховых компаний! Ты врешь, и ты это знаешь!» Все это может быть правдой, но время для такого взрыва чувств еще не подошло.

Выше я уже говорил, что гнев является полезной эмоцией, которую я ценю и которая отражает мою заботу. Без гнева я не был бы самим собой. Если его соответствующим образом ограничивать, он поможет мне добиться справедливого решения для клиента. Я ощущаю его. Радуюсь ему. Это драгоценное чувство, которое принадлежит мне. Но я редко делаю противнику подарок в виде гнева.

Наконец, если бы у меня была возможность выложить все свое эмоциональное оружие, как хирург выкладывает на стол свои инструменты, я бы выбрал любовь. Это самое мощное чувство, будь то в зале суда или вне его, а следующим за любовью идет понимание.

Мы смеем атаковать, только когда докажем, настойчиво задавая вопросы один за другим, что свидетель является тем, за кого мы его принимаем: волком в овечьей шкуре. И только когда становится совершенно очевидно, что он заслуживает нашего гнева, мы атакуем. И даже тогда самым действенным оружием служит жесткая, но справедливая конфронтация. Хотя если присяжные хотят, чтобы мы разнесли свидетеля на кусочки, наша обязанность сделать это – быстро, эффективно и изящно. Мы должны помнить, что присяжные принимают это решение инстинктивно, как и мы. Разворачивается драма. В ней есть хороший парень и плохой. Присяжные редко решают в пользу плохого парня – человека, который им не нравится.

Что такоеполнаяправдаиничего, кромеправды. Все свидетели клянутся говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Но очень немногие это делают. В противном случае не нужен был бы перекрестный допрос. Но человеческий ум охватывает не полную правду, а только ее часть, которая служит его целям.

Когда мы вступаем с кем-то в разногласия, то часто считаем этого человека несдержанным, невнимательным к окружающим, самонадеянным, гнусным или просто чертовым придурком. Разумеется, это не полная правда. Мы забываем, что огорчили этого человека, обидели его или сделали без злого умысла еще что-то, что вызвало такое неправильное поведение. Иногда я разговариваю об этом феномене со свидетелем на перекрестном допросе. Допрос эксперта может звучать следующим образом:

«Большинство наук многогранны, в них существует много суждений, которые не могут быть сведены в единый ответ, не правда ли?» – «Наверное». – «Например, в этом деле затрагиваются причины телесных повреждений малышки Джейн, впервые обнаруженных при ее рождении». – «Да». – «Вы представили свою версию случившегося, а наши врачи – свою». – «Да». – «Полная правда заключается в том, что, хотя один врач может дать ошибочное заключение, все собранные мнения основаны на какой-то отдельной грани правды, как вашей, так и других врачей, не так ли?» – «Вероятно». – «На ваш взгляд, здесь никто не лжет». – «Это так». – «Все услышанные нами мнения основаны на каком-то отдельном факте дела». – «Я должен согласиться с этим только частично». – «Значит, вы полагаете, будто наши свидетели сообщили не полную правду, а только ее часть?» – «Я бы сказал, что их ввели в заблуждение». – «Это подсказывает мой следующий вопрос. Доктор Каттер, вы поклялись говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Что это значит для вас?» – «Именно это». – «Означает ли это, что вы можете опустить те факты, которые не поддерживают ваше мнение?» – «Конечно, нет. Я принимаю во внимание все факты, относящиеся к данному делу». – «Да, а кто определял, какие факты относятся к этому делу, а какие не относятся?» – «Я определял». – «Вы позволили бы другому специалисту по этому вопросу указывать, какие факты относятся к данному делу?» – «Если бы считал их специалистами». – «Вы допускаете возможность, что в этой области есть другие специалисты, которые могли бы не согласиться с вами?» – «Никого, кого бы я уважал». – «Вы знакомы с...?» (Здесь мы ссылаемся на имя хорошо известного ученого, который считается основоположником этой области науки.) «Нет, я с ним не знаком». – «Прежде чем дать свое заключение, вы изучали специальную литературу, чтобы определить специалистов по этому вопросу, которые были бы согласны с вами?» – «Нет, не изучал». – «Итак, вы утверждаете, что являетесь единственным человеком в мире, на мнение которого мы можем положиться?»