Корона скифа (сборник) - Борис Климычев

Меня лишил всего достояния богатый дракон, но вот бедный самаритянин дает мне кров, и Господь да услышит его молитвы…

Так под одной крышей оказались два незаурядных томича.

Горин целыми днями валялся в своей каморке и бренчал на самодельных гуслях. Еще играл сам с собой в самодельные карты. Нередко ходил он на базар в часы закрытия собирать под столами закатившиеся туда морковки и картофелины. Собирал окурки возле табачных лавок, а возвращаясь домой, сворачивал и закуривал чудовищной величины самокрутку. Он говорил, что самокрутка из разных сортов табака куда прекраснее самой дорогой гаванской сигары.

Граф разместил в усадьбе свою многочисленную и странную дворню, занялся огородом и украшением горинского дома, Первым делом он вывесил на фасаде, вырезанные им из дерева свои фамильные гербы, на которых были изображены и корабли, и пушки, и орлы, и солнце. Затем поместил на фронтоне вылепленную им из глины статую, изображавшую не то мужика, не то бабу.

— Это химера! — пояснил он Горину. — Это только начало, их будет много, и все будут разные.

Разумовский был переполнен проектами и художественными замыслами. Дня ему не хватало. Обыденные дела его мало интересовали, но иногда граф позволял себе тайно подманивать соседских кур горсткой пшена в какие-нибудь заросли. Там он ловко прижимал их своим старым сюртуком, так, что они разом лишались голоса и жизни. Тогда он баловал себя, Горина и какую-либо из своих прислужниц куриным супом. При этом ругал на чем свет стоит вампира и упыря, притворившегося губернатором и статским советником.

— Да, что-то неладное в городе стало твориться! — подтвердил Горин, — грабежи и разбои среди бела дня стали привычны. Люди на улицы выходят только с дубинами, топорами или пистолями. Слава богу, я беден, ко мне никто не пристает.

И однажды случилась беда, которой так боялись все томичи в своем старинном деревянном городе. В жаркую погоду, в сушь, вспыхнул в Татарской слободе, в Заисточье, пожар. Как всегда, во время пожара задул сильный ветер с реки, казалось, его рождает само пламя. В Заисточье пожарная часть была слабая, держали всего три пожарных колесницы, уповая на близость большой реки Томи.

На сей раз пожар был нешуточным. Пламя грозило перекинуться из заисточной низины в верхнюю часть города. Поэтому колесницы из трех пожарных частей помчались по Почтамтской к спуску в Заисточье.

Пожарники сидели на длинных телегах-линейках с двух сторон. Медные каски их с гребнями были начищены мелом до блеска. Они напоминали каски древнеримских воинов. У пожарных начальников каски были серебряные, с черными гребнями. Сверкали в руках их пожарные топоры с длинными топорищами. В длинных бочках бултыхалась вода. Вперед, вперед! На подмогу сотоварищам!

Но до Заисточья пожарные обозы не доехали. Господин губернатор незадолго до пожара купил дом на Юрточной горе неподалеку от спуска в Заисточье. Дом этот был изумительной красоты, но не каменный, а деревянный. В этом доме поселились приехавшие из Петербурга жена и дети Германа Густавовича. Дворец же, снятый для него Шершпинским, губернатор использовал для приемов, деловых встреч и развлечений.

Господин губернатор остановил пожарные обозы возле своего дома и приказал не трогаться с места. И на всякий случай полить крыши и стены соседних домов. Некоторые пожарные роптали, но кто мог ослушаться?

Немедленно в устье Ушайки приволокли конной тягой особенную паровую машину, которую томичи прозвали Марьей Ивановной. Она была заранее набита сухими дровами. Установив машину в устье Ушайки, пожарные тотчас растопили печь. Паровой котел привел в движение поршни, Марья Ивановна принялась ухать и сопеть. Вода из Ушайки побежала по длинным рукавам. Пух-пух! — старалась Марья Ивановна. Орали мальчишки.

Заисточье выгорела дотла. До самой ночи метались там люди. Стояли цепочками от реки Томи до места пожара. Передавали из рук в руки ведра с водой. Из загоравшихся домов люди вытаскивали сундуки с добром, перины, узлы, оттаскивали на поляны, где безопасно, снова бросались тушить дома. А в это время рысьей походкой к сундукам, перинам, узлам приближались какие-то люди, хватали чужое добро, тащили в лодки. В одной из лодок сидели двое: карлик и огромная баба. Карлик, вытащив из кармана сигару, кричал:

— Мужики! Спички дома забыл, принесите уголочек, прикурить!

Через два дня в городской думе состоялось бурное заседание. Больше других гласных горячился Федор Акулов. Он требовал составить письмо в Омск генерал-губернатору Панову, а еще жаловаться самому государю императору.

Городской голова, Дмитрий Иванович Тецков, кряжистый человек, стриженный в скобку, с золотой цепью на шее, отвечал на все крики:

— Его превосходительство губернатор назначен самим императором, не нам обсуждать его приказы. Он справедливо заботился о том, чтобы огонь не перекинулся в верхнюю часть города.

С улицы мужики закричали в окна:

— Тебя, Тецков, за твою неправду надо метать из окна!

Побагровев, как закат в окне, Дмитрий Иванович громовым голосом крикнул в окошко:

— Умолкни, голота! В клоповнике сгною!

Налил из графина забористого кваса, выпил. Да как они смеют на него, Тецкова, кричать? Потомок Ермака, славный чаеторговец, пароходчик. Жертвователь на церкви и богадельни, сколько для города сделал? А эти молодые купчики, на какого замахиваются? На самого господина губернатора? Да как смеют! Такие слова даже вслух-то говорить нельзя, только шепотом под одеялом жене.

Федор Ильич понял, что зря кричит, голос надрывает, умолк. Вспомнил, что в город приехал недавно хотя бы и ссыльный, но очень известный юрист. Профессор. Фамилия его Берви-Флеровский. Он поселился в Сенной части. Досужие горожане уже проведали, что человек сей — потомок некоего шотландца Бервика, что умен необычайно.

Один Федор Ильич ехать к юристу не решился. Есть ведь еще обиженные.

Заехал к графу Разумовскому. Тот сразу же распалился:

— Давно пора разоблачить эту банду, как полицмейстера, так и губернатора. Честных граждан убивают, жгут, а бандиты благоденствуют! Такого даже в Гоморре и Содоме не было видано и слыхано. Котел уже бурлит, пар выхода ищет!

— Так-то, так! — закивал Федор Ильич, но надо собрать свидетельства всех ущемленных, чтобы было с чем к сему профессору идти. Известно, граф, что вы человек, знающий обхождение, умеющий говорить…

— А что? Я этим займусь! Небось потом этим аспидам не поздоровится.

— Хорошо, я, со своей стороны, тоже сделаю все возможное. Потом встретимся.

Ночные люди