Кинокава - Савако Ариёси

Хана продолжила свой монолог. Ее лицо осветилось улыбкой.

– Вот почему я так обрадовалась, когда конфисковали нашу землю. К тому времени я поняла, что состояние Матани уже никогда не достигнет прежних размеров, поэтому причин чувствовать вину перед предками не осталось. Вместо того чтобы убиваться по напрасно растраченным усилиям, я ликовала, и мне хотелось выкрикнуть твое имя. Под видом уплаты налогов я продала все ценности. Теперь, когда мне не надо было волноваться о том, что случится после моей смерти, у меня словно камень с души свалился, и сердце наполнилось радостью. – Хана снова хрипло рассмеялась.

После первого инсульта она начала жить на широкую ногу, уступив наконец желаниям, которые сдерживала всю свою жизнь. Она постоянно пребывала в приподнятом настроении и, не обращая никакого внимания на своего вдового сына, тратила на себя столько, сколько когда-то тратилось на ее мужа. Томокадзу мрачно взирал на экстравагантные выходки матери. На Утаэ поведение Ханы произвело тяжелое впечатление. Что до Фумио, та просто пожимала плечами. И никто из них не понял мать. Сэйитиро продолжал тихо жить в доме предков, не желая нарушать привычного хода вещей. Он решил, что умрет в праздности, до конца поддержав достоинство старинного рода.

Однако Хана не собиралась растолковывать детям свои поступки и добиваться понимания. Она говорила о том, что будет после ее смерти.

– Вы получите много посмертных подарков. Но ничего не сможете сделать взамен. Представляю, в какую панику вы ударитесь после моих похорон! Смех, да и только!

Темноту прорезал веселый хохот. Ночной холод пробрал Ханако до костей. Испугавшись, что бабушка выбьется из сил, если будет продолжать в том же духе, она снова взялась за «Масукагами».

– Позволь мне продолжить.

– Продолжай. Прочти семнадцатую главу последнего свитка.

– «Глава семнадцатая. Расставание весной. На исходе четвертой луны здоровье отошедшего от дел императора пошатнулось, и весь мир погрузился в тоску. Верный сын его, наш Небесный государь, чуть не умер от горя. Молитвы и заклинания читались круглые сутки, но все напрасно. Состояние бывшего императора быстро ухудшалось, а люди день и ночь приходили справиться о его самочувствии. Юные придворные сбились с ног. Не различая дня и ночи, они гнали своих коней в отдаленное Сагано. Узнав, что бывший император находится при смерти…» – Оторвавшись от книги, Ханако увидела, что глаза бабушки на испещренном морщинами лице не мигают и в них отражается тусклый свет лампы.

Странное ощущение охватило девушку, стоило ей подумать о том, что в ее венах течет кровь Ханы. В ней до сих пор жил дух семейства Матани. Ниточка тянулась от Тоёно к Хане, от Ханы к Фумио и от Фумио к Ханако, и крепче этих уз ничего в мире не было. Ханако почувствовала, как сердце Ханы бьется в ее груди, и ей стало все равно, о чем говорится в тексте, который она читает. Не это ли переживают буддийские монахи, которые десятилетиями поют сутры у статуй Будды – объекта поклонения сотен тысяч людей? Ханако перестала быть преданной внучкой, читающей книгу своей бабушке. Поверив в то, что ее долг – унаследовать от Ханы жизненную силу несчетного числа женщин их рода, она выкрикивала слово за словом, как жрица-прорицательница, будто в этом и заключался сам механизм передачи силы.

Фусума раздвинулись.

– Ты только измучаешь маму, Ханако, если будешь так громко читать.

Ханако с трудом различила в темноте неясные очертания лица Томокадзу с припухшими веками.

Как-то Ханако проснулась уже за полдень. Умываясь холодной водой из колодца, она вдруг вспомнила, что очень давно уехала из Токио. И с тех пор совершенно вымоталась, похудела, глаза ввалились. Откусив кусочек маринованной редиски – местного деликатеса, – девушка подумала о работе. Никто не будет ждать ее вечно.

Оити наносила воды и разожгла огонь в плите. У входа появился первый посетитель. Люди каждый день приходили навестить Хану, потом оставались немного поболтать с другими членами семьи. Их щедро потчевали сакэ и разными закусками, и они возвращались домой с озадаченным выражением на лицах. Требование Ханы угощать посетителей поставило в тупик даже домашних. Состояние ее не менялось, но родственники беспокоились о том, что ей в любой момент может стать хуже. А пока они не знали, чем заняться. Только Оити постоянно суетилась, выставляя и убирая бутылочки с сакэ, тёко, дорогую глазурованную посуду. Время от времени она пробегала мимо Ханако, сидевшей в кухне у обеденного столика, но не останавливалась, чтобы поболтать, и продолжала метаться, доставая с полок и из шкафов старинные блюдца и чайные чашки. Ханако помнила все эти предметы по военным годам. Ей казалось, что вещи в сумрачном особняке живут вечно. Тарелки и стаканы из дома Ханако в Токио были всего лишь тарелками и стаканами, но здесь каждая чашка имела свою душу и могла рассказать немало интересных историй. И остальные предметы в доме обладали тем же свойством: массивные полированные балки, в которых отражались неясные отблески света, тяжелые рамы фусума, скользящие по глубоким пазам, плохо выскобленные глинобитные стены. Все в этом доме словно разговаривало с Ханако. И даже пища, которую она ела, ощутимой тяжестью оседала в желудке.

Ханако пошла в хранилище и переоделась в нарядное платье. Она привезла с собой много строгих костюмов, и они уже начали наводить на нее тоску. Хлопчатобумажное платье с тропическими цветами великолепно сидело на ее фигурке и прекрасно подходило настроению, в котором она пребывала, так что вскоре девушка совсем развеселилась.

Собравшиеся в гостиной родственники уже не знали, о чем поговорить. Они снова и снова рассказывали друг другу одни и те же байки, и были сыты ими по горло. Сэйитиро не принимал участия в беседе, поэтому Ханако осмелилась привлечь его внимание:

– Не прогуляетесь со мной, дядюшка?

– Почему бы и нет?

Сэйитиро поднялся, и все присутствующие изумленно уставились на эту странную пару – Ханако в пестром европейском платье являла собой яркий контраст с мрачной фигурой дяди в кимоно.

В Токио так рано гулять не пойдешь, но здесь воздух, не испорченный дымом и пылью, приятно бодрил, а солнышко ласкало своим теплом. Сэйитиро шел молча, вызывающий облик племянницы ничуть не тронул его.

– Сколько вам лет, дядя?

– Я на четыре года старше твой матери, – без особого энтузиазма ответил Сэйитиро. Говорить ему, похоже, не очень хотелось.

Они неспешно брели на север по тропинке среди рисовых полей. Ханако глубоко вдохнула и почувствовала, как легкие наполняются синими небесами и окружающей зеленью. Тело ее словно растворилось в согретом летнем солнцем прозрачном воздухе.

– И долго вы еще собираетесь оставаться холостяком?

– Что ты хочешь этим сказать? Кому я нужен, в моем-то возрасте.

– Вы же знаете, что это не так. Вам ведь еще и шестидесяти нет, правда? Не надо мнить себя древним старцем.

– Но мне уже пятьдесят девять. Шестьдесят не за горами.

Вопрос Ханако не показался Сэйитиро забавным, и он не отнесся к нему серьезно. Ростом в пять сяку пять сунов, Ханако считалась высокой для японки. Ее дядя тоже унаследовал высокий рост и прекрасные внешние данные, но был слаб духом. Этот красавец и пальцем не пошевелил, чтобы не дать семье скатиться в пропасть. Ханако так и подмывало остановиться и встряхнуть его как следует.

Но она сумела сдержаться. Взяла Сэйитиро под руку и прижалась к нему. Оба молчали. Взглянув на дядю, Ханако увидела, что тот смотрит прямо перед собой, на лице застыло серьезное выражение.

– Вы все время дома сидите и ничего не делаете, дядя?

– Ну да.

– И вам не скучно?

– Бывает.

Ханако помедлила немного, но так и не дождалась продолжения.

– Чем вы мечтали заняться в молодости? Нам не всегда удается сделать то, что хочется, но у каждого человека есть цель, к которой он стремится.

– Дай-ка подумаю. – После продолжительной паузы Сэйитиро пожал плечами: – Похоже, никакой определенной цели в жизни у меня никогда не было.

Правая ладонь Ханако вспотела под дядиным локтем. Девушка почувствовала себя неловко и не знала, что предпринять, но тут Сэйитиро сказал:

– Отпусти мою руку, Ханако.

Он подошел к краю тропинки и повернулся к рисовым полям. Потом медленно подоткнул кимоно.

Солнце клонилось к западу, по небу лениво плыли белые облачка. Далекие горы и леса подернулись предзакатным маревом, земля и небо словно растворились друг в друге, встретившись на горизонте. Смущенная Ханако побрела обратно по тропинке, стараясь не прислушиваться к звукам за спиной. Она вдруг поняла, что упадок семейства Матани задевал за живое только женщин и совершенно не волновал главу дома.

Вернувшись в Агэногайто, они услышали во дворе детские голоса. Поскольку у детей были каникулы, Утаэ и Томокадзу привезли их с собой. Ни на секунду не задумываясь о бабушке, которая лежит в своей комнате, двоюродные братья и сестры с утра до ночи предавались бесконечным играм. Но на этот раз они устроили настоящий переполох.