Черный завет. Книга 2 - Ирина Булгакова

В открытую дверь протиснулся толстяк, обошел Протаса и опустился прямо на пол, на подушку, поджав ноги на степной манер.

— Как спалось спьяну? — Протас сел рядом с ней, не сводя с нее радостного взгляда. — Обещанье сдержала?

— Какое обещанье? — она открыла усталые глаза.

— Как какое? Обещала от страха всю ночь не спать. Надеюсь, обещанье сдержала?

— Слушай, Протас, замучил ты меня своими разговорами. Делай, что задумал, быстрее…

— На быстроту не надейся, — пообещал он. — Мне вот поговорить тоже хочется. Три месяца, считай… побольше даже… с думами о тебе ложился и вставал. Сначала давай поговорим.

— Вот отец твой, Корнил, тоже поговорить любил. Договорился, как видишь…

Намеренно сказала, чтобы убыстрить события. Как ни храбрилась, а сердце заячьим хвостом дрожало в груди.

— Ага, — почему-то радостно сказал парень. — А говорила, смелости в тебе мало. Достаточно, как оказалось. А то я уже испугался…

— Сильно испугался?

— Да уж, поверь мне. Приятней лук ломать из ветки красного клена — гнется, а не ломается. Конец все равно един — будет служить тебе верой и правдой. Так и с тобой…

— Тоже буду служить тебе верой и правдой?

— Нет, — он покачал головой. — Тоже в конце концов сломаешься.

— А… вспомнила. Мечта твоя — буду в ногах у тебя валяться, да прощенье вымаливать.

Разбойник коротко вздохнул. Глаза щурились, а ноздри трепетали — не хватало терпенья поддерживать легкомысленный разговор.

— Я, — голос его стал глухим, — столько раз тебя убивал, что теперь мне одного раза мало.

Она пожала плечами.

— Попробуй меня отпустить — опять в догонялки поиграем.

— Куда хватила. Слышишь, Мокий, рассмешила меня.

Мокий хмыкнул, услышав свое имя.

— Ты мне вот что напоследок скажи, чего ради вы спелись втроем? Как из Гранда удрали, так и держитесь вместе. Со степняком-то все ясно — ему любой ценой на юг надо пробираться. Тем более сейчас, когда идет войско с севера и степнякам задницу надрали. Ну, а этот… как его… Леон? Какого хрена вы с ним на юг тащитесь? Сначала я думал, запугал вас степняк. Но тут и вовсе странные вещи стали происходить: ты дружка выручать побежала, но степняка-то как уговорила? Времени у меня не осталось Леона обо всем порасспросить. Очень уж он неразговорчивый. А теперь поздно — для другого дела он у меня назначен. Живым. А то еще пару вопросов и все… Еще мне рассказывали, что степняк тебя чуть ли не от смерти спас. С трудом верится…

— Вот и мне с трудом верится. До тебя, Протас, я думала только кочевники — самый жестокий народ. Но чтобы мы — веррийцы… О разбойниках всякое рассказывали, но я не верила. До тебя…

— Не с теми степняками ты, видать, знакомилась, — Протас покривился. — Когда твоего отца у тебя же на глазах степняки конями затоптали, а мать — кнутами до смерти засекли, так, что кожа у нее лоскутами висела. Как тебе такие степняки? А наши — веррийцы — в лагере у деревни стояли и ухом не повели. Как тебе такие веррийцы? По-другому бы запела…

— Так ты мне сразу за всех мстишь?

— Ты знаешь сказку о медведе и вертихвостке? — он схватил ее за отвороты рубахи и притянул к себе.

— Давай от сказок к делу переходи, — зло прошипела она.

— Я расскажу тебе, если не знаешь. Дело ближе к зиме было. Приходит к медведю вертихвостка и говорит: пожалей меня, медведь, ты большой, а я маленькая — пусти к себе погреться. Отчего же — отвечает медведь, заходи в берлогу. Вошла вертихвостка и ближе к медвежьей шкуре подвинулась. Что ты, говорит медведь, ко мне двигаешься? А я, отвечает вертихвостка, согреться не могу. Шкура у тебя теплая, не убудет от тебя если я рядом погреюсь. Ладно, говорит медведь, грейся. Тут вертихвостка его укусила и в шкуру влезла. Ей спросонья медведь и выговаривает: смотри-ка, ты мне в шкуру влезла! А та в ответ: толстая у тебя шкура, что тебе от такой как я сделается? И правда, думает медведь, что мне сделается? Отложила личинки вертихвостка и умерла. Проклюнулись они и стали медведя изнутри грызть. Проснулся медведь, кричит: вертихвостка, твои дети меня заживо едят! Но некому было ответить медведю. Выл медведь, катался, а все без толку — так и сдох. Вот так у меня…

— Что у тебя? — подозрительно спросила она.

— Под кожей мысли сидят и жрут меня заживо. Еще с того времени, как ты ножом меня саданула. Посмотреть хотела? Смотри, — он рывком сдернул нарядную рубаху, едва не порвав у ворота. На груди, выше сердца белел шрам. Тонкая ровная полоса с перекрестием посередине — видно крестовина ножа поцарапала. — Довольна?

— Только-то? — усмехнулась она. — Я что, по-твоему, должна была в ноги тебе кинуться?

— Ты? — его глаза побелели. — Ты — девка! Твое дело — делать то, что сказано! Сказано тебе — еду готовить — вперед! Сказано на лавку лечь и ноги раздвинуть — попробуй ослушаться…

— Еда да лавка… Фантазия у тебя… Что, третьего мне как девке не дано? Удивляюсь, как с таким больным отношением к девкам, тебя мужики еще слушаются?

Тут он не сдержался. Со всей силы, с широким замахом — так, что она сжала зубы, чтобы не щелкнули — он ударил ее в лицо. Роксана успела бы отклониться, подставив под удар плечо, но смерть стояла у Протаса за спиной и уходить не собиралась. И лучше дать ей волю, пока она зла.

Удар опрокинул девушку с лавки и отбросил к стене. Как ни береглась, язык все же прикусила. Рот медленно наполнялся кровью.

— Ты права, хватит болтовни, пора переходить к делу, — Протас вздернул ее и невзирая на вялое сопротивление, снова уложил на лавку, прижал спиной к топчану и навалился сверху. — Баб у нас тут нет, если успела заметить, растерялись по дороге. Так что придется тебе их заменить… Всех сразу.

— Не побрезгуют мужики? — вместе со словами изо рта потекла кровь.

— Говорю же тебе, — он жарко дышал ей в лицо. — Баб у нас нет. Давно уже. А мужиков больше семидесяти. И некоторым по второму разу захочется. А напоследок я тебе подарочек приготовил: дружок твой, Леон, тебя ближе к утру заменит… любовничек…

Роксана отвернулась.

— В глаза мне смотри, сука. Думаешь, я первым начну? И не надейся. Мужикам уступаю. Вон Мокий первым и начнет. А я посмотрю, как ты орать будешь. А как жизни в тебе капля останется — любовник твой тебя заменит…Посмотришь. Так, думаю, тебе больнее будет.

Она закрыла глаза.

— В глаза мне! В глаза! — он впился ей пальцами в щеки и насильно повернул голову. — Ну! Начинай просить! Говори: убей меня сразу! Ну! Умоляй меня! Может, добрый я! Может, подарю тебе милость, если разжалоблюсь — сразу убью! Ну!!

— Хватит орать, — она дернула головой, пытаясь освободиться. — Раньше начнется… раньше кончится…

Поднялся ветер, пытаясь пробиться сквозь запертые ставни. Или слова, вылетевшие мотыльками, запросились обратно, но не смогли отыскать дорогу. Может и правда, — полыхнула шальная мысль — стоит попросить мучителя, умолять, лить слезы, в ногах валяться? Может, дрогнет железное сердце? Иным людям именно такого и не хватает, чтобы сменить гнев на милость? Но мысль угасла, оставив после себя сгоревшие крылья тех мотыльков.

Пусть катится во Тьму со своей злобой, она быстрее личинок вертихвостки отправит его в мир иной! Роксана подтянула ногу и изо всех сил ударила Протаса, по-прежнему прижимающего ее к лавке. Хотела ниже, но получилось в живот. Протас сдавленно охнул и сполз с топчана, прижимая руку к животу.

Роксана вскочила, но успела сделать два шага. Протас схватил ее за ноги и она рухнула лицом вниз. Тут же подоспел Мокий. Толстяку ничего не стоило водворить ее на прежнее место.

Кровь из разбитого носа стекала по подбородку и нестерпимо жгла шею.

— Покажи сучке, кто тут главный, — шипел Протас, прижимая ее ноги к топчану.

Мокий не стал мучить ее разговорами. Огромной лапищей он стиснул ей горло, а второй рванул у пояса штаны. Кожа разошлась по швам, словно разом рассохлись нитки, что держали выкроенные куски. Девушка извивалась змеей, пыталась зубами дотянуться до руки, сжимавшей горло. Толстяк не обращал внимания на ее жалкие попытки. Он продолжал терпеливо срывать с нее одежду. Роксана задыхалась. Хрустели кости. Нестерпимая боль пронзала руки, сведенные за спиной. В глазах заплескался желтый туман или то светлым пятном расплывалась нарядная рубаха Протаса.

— Давай, Мокий, давай, — плыл по комнате ненавистный голос.

"Ты знаешь мое имя"…

— Нет, — хрипела она.

— Смотри-ка, заговорила! — смеялся Протас. — Так скоро — я и не надеялся!

"Ты знаешь мое имя"…

— Нет.

— Рано, Роксана, рано, это только начало! — кричал Протас.

"Поверь мне, не стоит ждать, когда от тебя останется оболочка, потерявшая разум".

Спящий демон поднял голову. Роксана видела его в Мокии. С красного лица капал пот, падал ей на лицо, смешивался с кровью. Огромные глаза… разве его? Разве этот цвет не принадлежит существу, откликнувшемуся когда-то на Зов ее крови из Иного мира?