Черными нитями (СИ) - Николаева Лина

Рейн переглянулся с Астом. Он здесь лишний, не надо подслушивать — он чётко понимал это, но не решался сделать шаг и сбежать. Рейн сам не знал, чего хотел больше: защитить девушку, если понадобится, или подслушать тайны её отца.

— Что сказать? — голос Эль снова задрожал.

— Видишь? — спросил Нол. Рейн осторожно выглянул. Глава Церкви указывал рукой с массивными перстнями на портрет девочки. Она была белокурой, с тёмно-зелёными, колдовскими глазами и капризно надутыми пухлыми губками. — Что это?

— Мой портрет? — осторожно спросила Эль.

— Да, так я всегда говорил. Цвет волос у детей темнеет со временем, и даже цвет глаз порой меняется. Но почему на портрете нет родинок, где эти твои проклятые родинки на щеке?

Эль резко вздрогнула и дотронулась до лица.

— Ты — дурная кровь, и в тебе нет ничего от меня. Я не знаю, кто ты. Тебя подсунули вместо моей настоящей дочери, — голос Я-Эльмона зазвучал ещё более сухо.

Он опустил плечи и голову и тяжело вздохнул. Эль упала в кресло напротив, словно разом обессилела, прижала руки к лицу, покачала головой.

— Когда Эль было пять, её похитили Дети Аша. Они потребовали от меня выкуп, и я собрал сумму, но вместо её они подсунули тебя — какую-то бродяжку с улицы, грязную девчонку с другим цветом волос, глаз и этими проклятыми родинками. Они поставили мне условие: я должен в течение пятнадцати лет платить им, и тогда на двадцатый день рождения моей Эль они вернут её.

Рейн спрятался и уставился на Аста. Вот почему Я-Эльмон делал пожертвования в больницы, университеты, места, связанные с Детьми Аша. Но это похищение… Неужели они действительно были способны на такое? Чем они тогда лучше Совета? Что это тогда за выбор — выбор того, у кого менее грязные методы?

— Они не такие, — откликнулся Аст. Рейн с сомнением посмотрел на него. «Они» — это Кай, Вир, Адайн, Ката. А такие ли другие? Они говорили, что стояли в стороне от Детей Аша, но правда ли это?

Рейн снова выглянул. Эль закрыла лицо руками. Нол по-прежнему сидел спиной, и ему захотелось заглянуть старику в глаза.

— Осталось всего две недели. Скоро моя Эль вернётся.

— Если я чужая, что же ты не отправил меня на учёбу как можно дальше, как можно дольше, до двадцатилетия? — Эль всхлипнула.

— Женское обучение длится шесть лет, ни один пансионат не хотел брать тебя на больший срок. А в университет тебя не стоило отпускать. Ты слишком глупа для этого и только бы опозорила мой род.

Рейн от злости плюнул на пол, но хотелось плюнуть в лицо Я-Эльмона. Да, это был отец, убитый горем по собственной дочери, но, чёрт возьми, разве Эль стоило винить в этом? Разве её также не обманули, неужели она не заслуживала хоть капли доброты?

— Но… — начала Эль и резко замолчала, снова сжалась в комок.

— Мне пришлось обманывать всех. Водить на приёмы тебя, представлять друзьям. Мою Эль я уже никогда не смогу назвать дочерью при всех, — Нол снова тяжело вздохнул. — Когда она вернётся, я представлю её своей племянницей, а ты уедешь, куда хочешь: на Рьёрд или Лён, или в Арлию. Не переживай, я тебя не обижу. Дам денег, и ты сможешь забрать из дома все свои вещи.

— Отец! — закричала Эль и вскочила. Я-Эльмон жёстко оборвал её:

— Не говори это слово. Я больше не могу слышать его от тебя. Осталось всего две недели, и я уже слишком устал.

— Отец, это же неправда, я — твоя дочь! — голос Эль зазвенел, казалось, она вот-вот расплачется. Я-Эльмон промолчал. — Почему ты раньше не сказал?

— Чтобы ты со своей дурной кровью что-нибудь удумала и всё испортила? Я не смог найти Эль, поэтому мне оставалось только ждать — я не мог позволить, чтобы ты всё испортила.

— А кто я тогда? — с отчаянием закричала девушка.

Нол равнодушно пожал плечами.

— Не знаю. Я увидел только грязную оборванку из Канавы, когда тебя привели ко мне. Они даже имени твоего не назвали. Прошу, не подведи меня в оставшееся время. Знаю, твою дурную кровь не исправить, но не разговаривай на людях с демоном. Вспомни заветы Церкви. Осталось немного, и скоро ты сможешь потешить его любыми грехами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Эль тонко вскрикнула, как раненая птица. Белая собака снова взвизгнула, Солнце и Луна тихонько зарычали.

— Даже псины чуют дурную кровь, — Я-Эльмон подвёл итог.

Эль стрелой выскочила из комнаты, пронеслась мимо Рейна и сразу исчезла за углом коридора. Он кинулся следом и поймал дверь комнаты перед собой прежде, чем она хлопнула.

Эль упёрла руки в стол, замерла перед зеркалом и напряжённо вгляделась в отражение. Затем она замахнулась, чтобы ударить кулаком по стеклу, но Рейн подскочил к ней и схватил за руку. Эль горячо прошептала:

— Теперь я и правда пустое место, я даже не знаю, кто я.

— Так, — сурово произнёс Рейн. — Что бы ни сказал тебе отец, это…

Девушка резко отпрянула от него:

— Рейн! — она прижала руки к груди. — История Яра… Тебе рассказали её Дети Аша, так? Ты знаешь их? — Девушка замолчала на секунду и быстро выдала: — Помоги мне узнать, кто я!

Рейн уставился на Эль. «Дура!» — хотелось прокричать ему. Нашла о чём просить! Его — инквизитора, его — церковника. Рискнуть четырьмя годами работы ради имени этой девчонки, что поспорила на него?

Рейн вздохнул. Он повёл плечами, точно пытался что-то сбросить. Кажется, в один из грузов добавили ещё веса.

— Ты же сам хочешь этого! — Аст прошептал на ухо. — Встряхнись, сколько можно ползать на коленях?

— Я, — начал Рейн, ещё раз вздохнул и уверенно закончил: — Я разберусь. Да, я знаю Детей Аша, и они дадут мне ответы. Но пока их нет, не смей говорить, что ты пустое место, понятно?

Рейн переглянулся с Астом. Совет скрывал правду, но и Дети Аша тоже играли нечестно. Если и стоило в этом мире за что-то бороться, то только за себя и своих близких, а не за веру тех или других. Пора раздавать долги, и ставка будет сделана не на Совет и не на Детей Аша.

— Я не могу эти две недели прожить здесь. Забери меня отсюда, куда угодно, — взмолилась Эль и прижала руки к груди.

— Я понимаю, как тебе тяжело, но это плохое решение. Отец не даст покоя. Дождись, и скоро ты получишь свободу от всего этого.

Девушка сделала шаг к Рейну, положила руки на плечи и заглянула в глаза:

— Ты боишься? — её голос зазвенел от напряжения.

Рейн вздохнул.

— Я — инквизитор-ноториэс, которому платят меньше, чем другим. Я только-только уехал из дома с крысами, но живу едва ли лучше. У меня ржавая ванная и нет второй кровати. Разве тебе будет хорошо со мной?

— А я из Канавы, у меня даже имени своего теперь нет. Мне не стоит бояться.

Рейн покачал головой. Он же сам сказал ей, что важно слушать своего демона. Она сделала это — и вместе с тем узнала горькую правду, от которой захотела сбежать. Так что он сделал: спас или толкнул?

Эль всхлипнула.

— Просто помоги мне, я не могу оставаться здесь, с ним.

— Собирайся.

Девушка засуетилась по комнате.

Спустя несколько часов Рейн зажёг лампу и с неприязнью оглядел скромную комнату, которую он снял дальше по Первой. В углу стояла простая деревянная кровать. Рядом — криво сколоченный стул и такой же шкаф. Одежда кучей валялась на полу. Окно было покрыто грязью и копотью, а крошечный балкон, казалось, вот-вот обвалится. Зато один. Зато без крыс.

Эль замерла на пороге, словно оказалась не в силах переступить через него. И как нелепо она выглядела: в своей простой, но красивой одежде, с ухоженными волосами, изящными манерами — в этой-то нищете! Рейн усмехнулся.

— Разве я не предупреждал? Но я найду другое жильё, обещаю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Эль улыбнулась и осторожно прошла до середины комнаты.

Уже показались первые лучи солнца, прежде чем они устроились и легли спать. Рейн свернулся на полу, накрывшись плащом, и поглядывал в окно — свет казался белым-белым, а с улицы веяло приятной прохладой.

— Ну что за пёс, — послышался пренебрежительный голос Аста, но Рейн уловил в нём нотки удовольствия.