Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Рядом с вами остановился американский адвокат, который называет себя судьей.

— Я не знаю этого человека, монсеньер.

— И тем не менее он там. Наш герой вполне справедливо жалуется на его присутствие, а звонок адвокату в Бостон подтвердил, что это именно он.

— Значит, его присутствие здесь нежелательно?

— Для меня оно невыносимо. Он притворяется, что он — мой должник, что он в огромном долгу передо мной из-за одного случая, когда он мог погибнуть, но его поступки показывают, что он неблагодарен и собирается покончить со своим долгом, предав меня. Предав меня, он предает и вас.

— Считайте, что он уже мертв.

— Хорошо. В прошлом он оказывал мне услуги, но прошлое миновало. Найди его и убей. Сделай так, чтобы его смерть выглядела как несчастный случай. И еще одно, последнее — ведь у нас больше не будет возможности переговорить до твоего возвращения на Мартинику — все ли готово для последнего дела, которое ты совершишь во имя меня?

— Готово, монсеньер. Два шприца подготовлены хирургом из госпиталя в Форт-де-Франс. Он заверяет вас в своей преданности.

— И правильно делает. Он — живой в отличие от нескольких десятков его пациентов.

— Здесь никто не знает о его второй жизни на Мартинике.

— Зато я знаю... Введи им дозы через сорок восемь часов, когда хаос немного уляжется. Когда все поймут, что наш герой был моим созданием (я сам позабочусь об этом), Хамелеон будет опозорен.

— Все будет сделано. Когда вы прибудете сюда?

— Когда начнут расходиться круги от ударной волны. Я отбываю через час и прибуду завтра на Антигуа еще до того, как на Монсеррате пробьет полдень. Если все будет идти по графику, я окажусь там как раз вовремя и смогу насладиться последним отчаянием Джейсона Борна, прежде чем оставлю свою подпись: пулю у него в горле. Тогда американцы узнают, кто победил. Adieu.

Сиделка, словно в экстатическом порыве, вскинула голову перед зеркалом, вспоминая загадочные слова своего всеведущего хозяина. Время пришло, подумала она, вынимая из ящика стола проволочную удавку с бриллиантами на концах — подарок своего наставника, — лежавшую среди ее украшений. Все будет очень просто. Она легко выяснила, где поселился судья — старый, болезненно худой человек: в третьей вилле от них. Все дальнейшие шаги должны быть четко рассчитаны: «несчастный случай» станет всего лишь прелюдией к тому ужасу, который разразится меньше чем через час на вилле № 20. На всех виллах курорта «Транквилити Инн» на случай отключения электричества и неисправности генератора имелись керосиновые лампы. Перепуганный насмерть штормом, который разыгрался не на шутку, старик для своего удобства вполне мог зажечь эту лампу. Как трагично, что его тело упадет в лужу разлившегося и воспламенившегося керосина: шея обуглится, не останется и следа удушения. «Сделай это, — настаивали откликавшиеся гулким эхом голоса в ее воображении. — Ты обязана повиноваться. Если бы не Карлос, ты была бы трупом с отсеченной головой в Алжире».

Она знала, что сделает это, и сделает теперь же.

Дождь лил как из ведра, с грохотом обрушивая потоки воды на крышу и окна; вдруг свист и рев ветра прорезала ослепительная вспышка молнии, сразу за которой последовал оглушительный раскат грома.

«Жан-Пьер Фонтен» беззвучно рыдал, опустившись на колени воз-до постели; его лицо было всего в нескольких дюймах от лица его подруги, и слезы падали на ее окоченевшую руку. Она была мертва, и записка, зажатая в ее побелевшей, несгибающейся руке, объясняла все:

«Maintenant nous deux commes libres, mon amour»[30].

Они были оба свободны: она — от ужасной боли, он — от цены, которую от него требовал монсеньер, — цены, величину которой он не описывал ей, но о которой она догадывалась: эта цена была слишком высока, чтобы ее можно было заплатить. Старик уже давно знал, что у его подруги есть таблетки, способные быстро умертвить ее, если страдания станут невыносимыми. Он часто искал их — временами в ярости, — но безуспешно. Теперь, когда он смотрел на жестяную коробочку ее любимых драже, он понял почему: эти безобидные лакричные леденцы она, смеясь, годами запихивала себе в рот.

«Будь признателен, mon cher, вместо них могли быть икра или дорогие наркотики, которыми балуются богачи». Это — не икра, а наркотики, смертоносные наркотики.

Шаги. Это медсестра! Она выходит из своей комнаты, но она не должна увидеть его жену! Фонтен торопливо поднялся с колен, вытер, насколько ему удалось, глаза и поспешил к двери. Открыв ее, он оцепенел: женщина стояла прямо перед ним, подняв сжатую в кулак руку, чтобы постучать.

— Monsieur!! Вы меня напугали.

— По-моему, мы напугали друг друга. — Жан-Пьер проскользнул наружу, проворно захлопнув дверь. — Режин наконец заснула, — прошептал он, поднося палец к губам. — Этот ужасный шторм не давал ей покоя почти всю ночь.

— Но для нас он словно дар Божий, точнее, для вас, не так ли? Временами мне кажется, что монсеньеру подвластны и такие явления.

— В таком случае я сомневаюсь, что это дар Божий. Его власть — другого происхождения.

— К делу, — перебила сиделка, отходя от двери. — Вы готовы?

— Буду через несколько минут, — ответил Фонтен, направляясь к столу, где в закрытом на ключ ящике лежало его смертоносное снаряжение. Он сунул руку в карман и вытащил ключ. — Не желаете повторить еще раз весь план? — спросил он, поворачиваясь к ней. — Для моей пользы, разумеется. В моем возрасте детали часто забываются.

— Да, желаю, потому что есть небольшое изменение.

— О? — Старый француз удивленно приподнял брови. — В моем возрасте внезапные перемены не рекомендуются.

— Это — всего лишь вопрос времени: какие-нибудь четверть часа, а может, и меньше.

— Для нашего бизнеса — это целая вечность, — промолвил Фонтен в момент, когда непрерывно барабанивший по окнам и крыше дождь прервала молния, а затем и раскат грома. — Сейчас довольно опасно выходить: молния ударила где-то рядом.

— Если вам не по себе, представьте, каково охранникам.

— Будьте добры, объясните, в чем заключается это «небольшое изменение».

— Я не собираюсь ничего объяснять за исключением того, что таков приказ из Аржантей, а ответственны за это — вы.

— Судья?!

— Сами делайте выводы.

— Выходит, его не посылали, чтобы...

— Не скажу больше ни слова. А изменение вот какое: вместо того, чтобы бежать сломя голову по дорожке к охранникам на виллу номер двадцать и требовать от них немедленной помощи для вашей больной жены, я заявлю, что, возвращаясь от дежурного, которому жаловалась на неработающий телефон, я увидела пожар в вилле номер четырнадцать — третьей от нас. Без сомнения, возникнет суматоха, еще больше усиленная бурей и криками, когда все кому не лень будут призывать на помощь. Это будет сигналом для вас. Воспользуясь этой суматохой, вы ликвидируете всех, кто окажется на вилле этой женщины. Заранее проверьте, на месте ли глушитель, потом заходите и делайте то, что вы поклялись выполнить.

— Итак, я жду пожара, потом охранники и вы должны вернуться на виллу номер одиннадцать.

— Совершенно верно. Вы должны быть наготове и стоять на крыльце; разумеется, дверь должна быть открыта.

— Естественно.

— У меня это может занять пять, а может, и все двадцать минут, но вы должны оставаться здесь.

— Конечно... Могу я спросить, мадам, а может, мадемуазель, хотя я и не уверен...

— В чем дело?

— На что потребуются эти пять или двадцать минут?

— Старик, вы — болван. На то, что должно быть сделано.

— Разумеется.

Медсестра натянула плащ, затянула кушак и пошла к выходу из виллы.

— Соберите снаряжение и через три минуты будьте на улице, — скомандовала она.

— Разумеется.

Женщина распахнула дверь, которую с силой швырнуло назад ветром, и вышла под проливной дождь. Старый француз замер в смятении и растерянности, стараясь понять необъяснимое: события текли слишком быстро для него, поглощенного смертью своей подруги, и сливались в сплошной поток. Но времени для того, чтобы оплакать ее, не оставалось... Он должен думать и действовать очень быстро. Открытие сменяло открытие, но тем не менее оставались вопросы без ответов, которые необходимо было получить, чтобы все происходящее на Монсеррате приобрело хоть какой-то смысл!

Сиделка была не просто связной для передачи инструкций из Аржантей: ангел милосердия оказался на самом деле ангелом смерти — самым настоящим убийцей. Так почему же именно его послали за тысячи миль, чтобы выполнить работу, которую столь же легко мог сделать кто-то другой и без такой сложной процедуры, которой было обставлено его торжественное прибытие? Действительно, престарелый герой Франции... во всем этом не было необходимости. А если возраст? Так ведь здесь есть еще один старик, который вовсе не убийца. Вероятно, размышлял псевдо-Жан-Пьер Фонтен, я допустил ужасную ошибку. Возможно, тот, другой старик, прибыл сюда для того, чтобы предупредить меня, а не убивать!