Дельцы.Том I. Книги I-III - Петр Дмитриевич Боборыкин

дѣтей? — спросилъ Борщовъ.

— А вы этого не знали?

— Нѣтъ.

— Моему мужу ничего не надобно, никакихъ мелкихъ ухаживаній и попеченій. Онъ цѣлый день занятъ: до обѣда въ судѣ и вечеромъ у себя въ кабинетѣ. Онъ готовъ всегда оставить свои занятія и проводить время со мною; но въ мои идеи, въ мои интересы онъ не можетъ войти, опять-таки потому, что вылился въ такую законченную форму. Времени у меня страшно много. Выѣзжать я не люблю. Принимать у себя барынь — значитъ наводить на себя еще большую хандру. Я съ дѣтства привыкла къ мужскому уму; но все, что я здѣсь находила и въ молодыхъ людяхъ, и въ пожилыхъ, дышало такой — безцѣльною и скучною ярмаркой тщеславія и пустоты. Я знаю, слова мои могутъ показаться вамъ банальными фразами. Одно изъ двухъ: или вы отнесетесь ко мнѣ довѣрчиво и широко, или вы отретируетесь, если я не — съумѣю побѣдить ваше предубѣжденіе.

— Какое? — спросилъ Борщовъ.

— Предубѣжденіе свѣжаго и трудоваго человѣка. Оно совершенно понятно. То, что въ васъ душевная потребность, то во мнѣ можетъ быть хандрой. Но мнѣ сдается, что мы съвами будемъ поддерживать другъ друга лучше, чѣмъ вы, можетъ быть, думаете.

«Зачѣмъ она все это говоритъ?» промелькнуло въ головѣ Борщова.

— Вы скучаете, это несомнѣнно, — сказалъ онъ, и фраза вышла у него рѣзче, чѣмъ онъ самъ желалъ.

— Положимъ, что и скучаю, — возразила съ живостью Катерина Николаевна, и щеки ея заалѣли. — Васъ это удивляетъ?

— Нисколько. Такія натуры, какъ ваша, не могутъ довольствоваться буржуазнымъ счастьемъ; но странно…

— Что странно?

— Вы позволите мнѣ быть совершенно откровеннымъ?

— Усердно прошу объ этомъ.

— Странно, что вы такъ устроили вашу жизнь.

— Что вы хотите сказать этимъ? вы намекаете на мое замужество?

— Если хотите, да. Вы сами, конечно, располагала вашею судьбой?

— Сама. И сдѣлала выборъ уже не дѣвочкой, неребенкомъ, а очень взрослою дѣвицей. Сдѣлала я его-совершенно сознательно.

— Стало-быть, вы должны быть счастливы.

— Разговоръ о счастіи мы пока оставимъ. Вы, пожалуйста, не думайте, что сдѣлали нескромный намекъ. Этотъ вопросъ долженъ былъ прежде всего вамъ представиться. Мужъ мой выдѣлялся изъ массы молодыхъ людей, которые за мною ухаживали. Въ немъ я увидѣла или думала видѣть человѣка, нашедшаго то, что по-французски называется: son assiette fixe. Это всегда правится такимъ натурамъ, какъ я, въ которыхъ больше волненій, чѣмъ настоящаго дѣла. Я съ дѣтства боялась ужасно пустоты, и каждый человѣкъ, проникнутый какою-нибудь идеей, преданный какой-нибудь дѣятельности, былъ мнѣ симпатиченъ. Я довольно долго присматривалась къ моему мужу, и онъ мнѣ показался именно такимъ человѣкомъ.

— Развѣ вы ошиблись? — спросилъ твердо Борщовъ.

— И да, и нѣтъ. Мой мужъ вовсе не надѣвалъ на себя маски и не старался выказаться не тѣмъ, что онъ-есть. Онъ меня нисколько не обманывалъ, но я приняла его совсѣмъ за другой типъ… Однакожъ, какъ это странно, — какъ-бы спохватилась Катерина Николаевна. — Мы опять свели рѣчь на моего мужа

— Вѣроятно, не даромъ, — сказалъ Борщовъ. — Зачѣмъ-же вамъ сдерживаться. Я вижу, что для васъ этотъ-вопросъ, въ настоящую минуту, важнѣе всего остальнаго.

— Нѣтъ, не такъ, — перебила его Катерина Николаевна. — Не важнѣе всего, а если говорить откровенно то нельзя скрыть извѣстныхъ результатовъ, къ которымъ приходишь…

Она начала смущаться. Борщовъ взглянулъ на нее гораздо смѣлѣе и даже немного нахмурился.

— Вы совершенно напрасно, — заговорилъ онъ: — какъ-бы стыдитесь своей откровенности. Въ эту минуту у васъ есть потребность высказаться. Говорите-же, не какъ накрахмаленная барыня, а какъ живой человѣкъ. Сколько я вижу, вы переживаете кризисъ. Вы думали, что жизнь васъ удовлетворитъ — ошиблись, или, лучшо сказать, пошли дальше. Дѣтей у васъ нѣтъ, изливать ежедневно свою заботливость вамъ не на кого, умъ вашъ бродитъ, и смѣлая натура рвется впередъ.

— Ну, къ чему весь этотъ анализъ? — сказала все еще смушенная Катерина Николаевна.

— Трудно на это отвѣтить. Такъ, даромъ ничего не является. И вашъ кризисъ явился не даромъ.

— Кризисъ! Зачѣмъ вы употребляете именно это слово?

— А развѣ оно васъ пугаетъ?

— Настоящее-ли оно?

— Мнѣ кажется, что да.

Она откинула голову нѣсколько назадъ и на нѣсколько секундъ закрыла глаза.

— Кризисъ, — повторила она почти шепотомъ. — Вы, пожалуй, правы.

— Вы не пугаетесь? — спросилъ Борщовъ.

— Я ничего не боюсь!

Катерина Николаевна встала и прошлась по комнатѣ.

— Видите что, Павел Михайловичъ, — заговорила она, сѣвши опять около него. — Я боюсь одного, того-же, чего и вы боялись: фальши, фразы, рисовки. Но мнѣ кажется, я не обманываю себя: я долго слѣдила за собою, и если теперь я чувствую бѣдность жизни, это, право, не блажь и не капризъ. Къ вамъ я такъ обратилась потому, что вы дѣйствительно убѣжденный человѣкъ, преданный добру. Въ васъ та жизненность, безъ которой всякое дѣло превращается въ мертвечину и формализмъ. Безъ такихъ людей, право, не стоитъ жить на свѣтѣ, а намъ, женщинамъ, здѣсь, въ Петербургѣ, нечего и мечтать выйти на настоящую дорогу безъ ихъ помощи и поддержки.

Она протянула ему руку, глаза ея разгорѣлись, на яркихъ губахъбыла какая-то особенная, не столько восторженная, сколько энергическая улыбка. Голосъ ея точно по струнамъ игралъ по нервамъ Борщова.

— Мнѣ все не вѣрится, — промолвилъ тихо Борщовъ: — что вы рѣшитесь, когда нужно будетъ, жить такъ, какь вамъ говорятъ ваши лучшія порыванія…

— Посмотрите, — сказала она. — Мой отецъ всегда мнѣ говорилъ, что если въ голову мою засйлт кікаи-ни-будь идея, то она, такъ или иначе, прорвется наружу.

— А воображеніе…

— Вы думаете, что оно играетъ?

— Глядя на васъ, невольно придетъ на умъ, что съ воображеніемъ вамъ надо прежде всего бороться.

— Вотъ видите, — вскричала Катерина Николаевна: — какъ всѣ мужчины, и даже самые лучшіе, способны расхолаживать нашъ женскій протестъ.

— Нисколько, — живо возразить Борщовъ. — Я потому такъ и говорю вамъ, что не считаю васъ дюжинною барыней, на которую нашелъ извѣстный стихъ. Лучше-же теперь поэкзаменовать себя, чѣмъ потомъ начинать опять мелкую борьбу съ тщеславіемъ, барствомъ или личнымъ характеромъ.

— Довольно, довольно! — вскричала Катерина Николаевна. — Теоретическіе разговоры я поканчиваю. Вы должны хоть сколько-нибудь облегчить мнѣ мою задачу. Надо людей, а людей между женщинами такъ мало. Въ пашемъ обществѣ все барыни, которымъ рѣшительно все равно, съ чѣмъ ни возиться, только-бы налъ чѣмъ-нибудь охать. Вы хотѣли предложить къ намъ въ члены какую-то вашу знакомую.

— Да, я очень-бы желалъ.

— Начните съ того, чго познакомьте ее со мной.

— Когда вамъ будетъ угодно?

— Мнѣ угодно хоть завтра.

— Но какъ-же это сдѣлать?

— Ахъ, Боже мой, очень просто. Скажите ей, что я ищу людей, вотъ и все. Какихъ-же еще рекомендацій? Я-бы желала услыхать отъ васъ ея исторію; но вы — дѣловой человѣкъ,