Пока бьётся сердце - Дженнифер Хартманн

снежинками.

Я останавливаюсь на полпути и смотрю на небо, щурясь от белых хлопьев, падающих на лицо. Я не могу сдержать улыбку, прорывающуюся сквозь мрачную завесу печали.

– Вьюга.

Кора резко останавливается на ступеньке крыльца, оборачивается и смотрит на меня. Таких круглых и восторженных глаз я у нее еще не видел. Она спускается и возвращается ко мне на дорожку, разводя руками и вместе со мной глядя в небо.

– О боже. Ты думаешь?.. – Ее голос затихает, и она начинает смеяться. Она смеется. С ее губ срывается безумный смех, и она кружится, задрав нос к небесам. – Это она, Дин! Она прощается.

Я думаю, что мое чертово сердце может разорваться.

Но со всех сил сдерживаю эмоции, шумно выдыхая в холодный воздух. Я не знаю, что взволновало меня больше – прощальный подарок от Вьюги или Кора, которая покрытая снегом, неуклюже кружит на месте с совершенно потерянным и одновременно восхищенным выражением лица.

Исцеляющейся.

Она выглядит более здоровой и счастливой.

Мы заходим внутрь, снимаем промокшую зимнюю одежду и падаем на диван, морально и эмоционально опустошенные. Вьюга всегда сидела между нами на диване – всегда. Это стало семейной шуткой, что она пыталась помешать нам убить друг друга.

Теперь я думаю, не хотела ли она нам что-то сказать.

Я прогоняю эти мысли и откидываю голову на подушки. Глаза автоматически закрываются, поскольку долгий, утомительный день берет свое. Я почти полностью отключаюсь, когда чувствую, как чья-то ладонь сжимает мое колено.

– Иди приляг. Ты выглядишь сильно уставшим.

Я издаю нечленораздельное мычание, в котором закодировано что-то вроде: «идея классная, но я не хочу двигаться». Кора, кажется, понимает, потому что берет меня за ноги и вытягивает их, пока я не укладываюсь во весь диван. Меня окутывает мягкая ткань, и я заворачиваюсь в плед до самого подбородка, отмечая слабый аромат нарциссов. Уже практически заснув, чувствую на щеке прикосновение ее губ, такое же легкое, как до этого. Щекотка, шепот, мимолетный поцелуй.

Исцеление.

Она кажется моим лекарством.

Крик заставляет меня резко выпрямиться. Дезориентированный и с затуманенными глазами, я пытаюсь понять, где, черт возьми, нахожусь.

Мятные стены, коралловый диван, ворсистый коврик под ногами. Нарциссы.

Кора.

Я на диване Коры. Кора кричит.

Я вскакиваю на ноги и бегу по коридору в ее тускло освещенную спальню, где Кора мечется по кровати, сбрасывает одеяло и вцепляется обеими руками в столбик кровати у себя за головой.

Она снова кричит.

– Нет! Пожалуйста, нет…

Ее глаза закрыты, крепко зажмурены, но я знаю, что она может видеть.

Она видит те же кошмары, которые являются мне, стоит только ночью закрыть глаза.

Я бросаюсь к ее кровати и осторожно опускаюсь на матрас, стараясь не напугать ее.

– Кора… Корабелла, это сон. – Я обнимаю ее за талию и притягиваю ближе, шепча на ухо: – вернись ко мне.

Она все еще извивается, на ее лице отражаются боль и ужас, поэтому я пытаюсь снова.

– Кора…

Она бьет меня по челюсти.

– Черт, – бормочу я, потирая место удара, в то время как Кора резко принимает сидячее положение.

Ее глаза распахиваются, грудь вздымается от тяжелого дыхания.

– Дин? Дин… О боже мой… – Она обхватывает мое лицо ладонями и начинает осыпать поцелуями покалывающую линию подбородка. – Прости пожалуйста! Мне снился сон. Мне очень жаль.

– Все в порядке. Ты в безопасности.

Кора обвивает руками меня за шею, крепко притягивает к себе и рыдает у меня на плече.

– Ты настоящий? – всхлипывает она, склоняясь к моей шее и прижимаясь к ней теплыми губами.

Я на мгновение замираю, меня пробирает дрожь. Не знаю, что делать, какие слова подобрать и как ее утешить, но инстинкт берет верх, и я опускаю ее на кровать, усаживаясь рядом и баюкая в своих объятиях.

– Я настоящий. Ты настоящая. Все хорошо, Корабелла. Это был просто сон.

Кора не спешит убирать руки с моей шеи, слезы все еще не останавливаются.

– Кажется, мне жизненно необходимо к тебе прикасаться… Сон был такой реалистичный… – Кора скользит ладонями по моей спине, затем по груди. Почти так же, как она делала впервые, когда я освободил ее от цепей. – Я сделала тебе больно?

Я качаю головой, нежно целуя ее в лоб.

– Все хорошо.

– Боже, Дин… Мне так жаль. Какая же я идиотка.

Я мгновенно обхватываю ладонями ее лицо и заставляю посмотреть мне в глаза.

– Ты не идиотка. Черт возьми, ты самый сильный человек, которого я знаю.

У Коры дрожит подбородок, когда я большими пальцами смахиваю ее слезы.

– Никакая я не сильная. Я разваливаюсь на части.

– Ты чертовски сильная. Ты меня поражаешь своей силой. – Как она может не видеть того, что вижу я? Как она может не знать? – Никогда больше так не говори, слышишь меня?

Она шмыгает носом, все еще дрожа. В ее затуманенном слезами взгляде читается уязвимость.

– Я чувствую себя во всем виноватой. Вдобавок ко всем воспоминаниям, кошмарам и безумию, у меня в душе поселился комок вины. Тебе не следовало быть там, Дин. – Кора судорожно втягивает воздух и скользит своей ногой по моей. – Мне не следовало звонить тебе той ночью…

Я хмурюсь, сбитый с толку ее признанием. Потрясенный его абсурдностью.

– Это глупый разговор. Вообще-то все началось из-за меня. Тот ублюдок спросил, моя ли ты девушка, и я должен был солгать, черт побери. Мне следовало сказать: «Да, она моя девушка», потому что мне чертовски повезло, что у меня есть ты.

Она смотрит на меня с крайне удивленным выражением в своих изумрудных глазах. Ее губы приоткрываются, а взгляд на мгновение скользит к моему рту.

– Кора, послушай меня, – говорю я, не прекращая касаться ее лица, цепляясь за нее, как будто больше никогда не выдастся такой возможности. – Это были худшие три недели во всей моей чертовой жизни, и они будут преследовать меня вечно. – Я с трудом сглатываю. – Но я рад, что был там. И я бы повторил все снова, тысячу раз, только чтобы уберечь тебя от того, чтобы проживать это дерьмо в одиночку. Я рад, что был там с тобой.

У нее вырывается похожий на всхлип вздох. Я никогда раньше не видел, чтобы она так на меня смотрела.

Я закрываю глаза, прижимаясь лбом к ее лбу.

– И не спрашивай меня, что это значит, Корабелла, потому что я сам ни черта не понимаю. Но уверен в том, что убивал бы этого сукиного сына снова и снова, чтобы спасти тебя – черт возьми, я бы