Разбитые сердца (ЛП) - Гувер Колин

— Почему? Я устроюсь на работу. Я могу заплатить ему.

Марджори в смятении. Не могу сказать, что виню ее. В нашу первую встречу она призналась мне, что едва знала Самсона. Для меня он важнее, но она не может не брать во внимание все, что он для нее сделал. Одна из кошек Марджори забирается на кухонный стол рядом с ней. Женщина берет ее на руки и прижимает к груди.

— Сколько Самсон взял с вас за работу по дому?

Она не сразу улавливает суть моего вопроса. Затем опускает плечи.

— Нисколько. Он не взял с меня денег.

— Именно. Он не плохой человек, и вы это знаете, Марджори. — Я протягиваю ей телефон. — Пожалуйста, позвоните своему сыну. Вы в долгу перед Самсоном.

Она опускает кошку на пол, а потом небрежно отмахивается от моего телефона.

— Я не умею пользоваться этими штуками.

Она идет на кухню, снимает трубку проводного телефона и набирает номер сына.

***

Кевин пообещал, что свяжется с Самсоном, но только потому, что знает, как много тот помогал Марджори за последние месяцы. Он отказался оказать бесплатные юридические услуги или взять в работу его дело, но я стала на шаг ближе, чем была, пока не пришла к Марджори.

А теперь я ухожу от нее с килограммом пеканов.

— На следующей неделе будет миндаль, — говорит она.

— Спасибо, Марджори, — улыбаюсь я.

Вернувшись домой, я кладу пеканы на стол и забираю рюкзаки, которые отец занес сегодня утром. Поднимаюсь наверх, как вдруг он выходит из коридора.

— Бейя.

Я иду дальше.

— Оставшуюся часть дня буду у себя в комнате. Я бы хотела, чтобы меня не беспокоили. Пойду в кровать.

— Бейя, погоди, — окликает он.

Поднявшись на самый верх, я слышу голос Аланы.

— Она попросила, чтобы ей дали побыть одной, Брайан. Мне кажется, она говорит серьезно.

Алана права. Я серьезно. Я не в настроении выслушивать лекции отца о том, какой Самсон ужасный человек. Я слишком расстроена. И слишком устала.

Прошлой ночью я поспала от силы два часа, и даже притом, что с тех пор, как я проснулась, в крови бушует адреналин, я чувствую, что веки тяжелеют с каждой секундой.

Я бросаю рюкзаки рядом с кроватью и падаю на матрас. Лежу и смотрю на стеклянные балконные двери. За окном так светло. Тепло. Радостно.

Встаю и задергиваю шторы, а потом залезаю обратно в постель. Я хочу, чтобы этот день уже закончился, а еще не настало даже время обеда.

Я кручусь, ворочаюсь и битый час смотрю в потолок. Не могу перестать думать о том, что будет дальше. Как долго он просидит в тюрьме? Или это значит, что его приговорят к реальному сроку? Если ему действительно предъявят так много обвинений, то какой срок ему грозит? Полгода? Десять лет?

Сама я не засну. Голова работает слишком активно. Я открываю дверь и жду, когда на кухне станет тихо. Спускаюсь вниз и направляюсь в кладовку. Я знаю, что в ней есть коробка с лекарствами. Перебираю банки, но не нахожу ничего, что помогло бы уснуть.

Возможно, они хранятся в ванной. Отец с Аланой, наверное, уже едут на работу, поэтому я иду к ним в спальню и открываю шкафчик с лекарствами. Здесь тоже нет ничего, кроме зубной пасты и запасных зубных щеток. Какая-то мазь. Коробка с ватными палочками.

Я захлопываю шкафчик и вздрагиваю, увидев в отражении зеркала, что позади меня стоит Алана.

— Извините. Я думала, вы на работе.

— Я взяла выходной, — говорит она. — Что ты ищешь?

Я оборачиваюсь и в отчаянии смотрю на нее.

— Какое-нибудь снотворное. Мне нужно поспать. Я еще совсем не спала, и голова идет кругом. — Я обмахиваюсь, пытаясь прогнать слезы, которые каким-то чудом сумела сдерживать всю ночь.

— Могу сделать тебе чай.

Чай? Она хочет сделать мне чай?

Она дантист, конечно у нее где-то есть рецепт на убойные транквилизаторы.

— Я не хочу чай, Алана. Мне нужно то, что поможет. Я не хочу сейчас бодрствовать, — я прячу лицо в ладонях. — Мне слишком больно думать, — шепотом говорю я. — Я даже не хочу видеть его во сне. Я хочу спать, не думая и не чувствуя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Случившееся начинает отдавать болью в груди.

Все, что Самсон сказал мне по телефону, сокрушает меня с такой силой, что приходится опереться о раковину для поддержки. Его голос эхом звучит в голове: «Я здесь надолго, Бейя».

Сколько времени пройдет, пока я не смогу снова почувствовать себя счастливой?

Я не хочу опять становиться той, кем была до встречи с ним. Внутри меня не было ничего, кроме горечи и злости. Ни чувств, ни радости, ни комфорта.

— А если он там так надолго, что не захочет быть частью моей жизни, когда выйдет на свободу?

Я не собиралась говорить это вслух. А может, собиралась.

Слезы текут по лицу, и Алана тотчас реагирует. Она не говорит ничего, отчего мне стало бы не по себе за мою грусть. Просто обнимает меня и опускает мою голову себе на плечо.

Я чувствую незнакомое мне утешение, в котором сейчас отчаянно нуждаюсь. Утешение матери. Несколько раз всхлипываю, прижавшись к ней. Я даже не знала, что именно это мне было нужно в этот момент. Просто капля сочувствия от кого-то.

— Жаль, что вы не моя мама, — говорю я сквозь слезы.

Чувствую ее вздох.

— О, милая, — шепчет она с сочувствием. Затем отстраняется и нежно на меня смотрит. — Дам тебе одну таблетку снотворного, но больше никогда.

Я киваю.

— Обещаю, что больше никогда не попрошу.

Глава 26

Я спала слишком крепко. Такое ощущение, будто мозг прилип к правой стороне черепной коробки.

Сажусь на кровать и выглядываю за окно. Уже почти стемнело. Смотрю время на телефоне, и вижу, что уже восьмой час. Живот так громко урчит, что, наверное, от этого я и проснулась.

Я оставила звонок на телефоне на максимальной громкости, но он не издал ни звука, пропущенных вызовов тоже нет.

Еще четырнадцать часов и я увижусь с ним.

Я поднимаю с пола рюкзак Самсона. Вытряхиваю его содержимое на кровать и начинаю перебирать.

Сейчас буквально все его вещи лежат на моей кровати.

Тут две пары шортов и две майки Маркоса с логотипами. Во время ареста на нем был другой комплект, а значит, у него всего три смены одежды? Я заметила, что он часто носил одни и те же футболки, но решила, что он делал это, чтобы поддержать Маркоса. Наверное, он регулярно их стирал в надежде, что никто не заметит.

В рюкзаке лежат и предметы личной гигиены. Зубная паста, дезодорант, зубная щетка, щипчики для ногтей. Но кошелька нет.

Он действительно потерял его перед нашим походом в тату-салон или у него никогда не было кошелька? Если он жил один с тех пор, как умер его отец, то откуда у него водительское удостоверение?

У меня так много вопросов. Наша завтрашняя встреча по времени не позволит ему ответить на все.

На дне рюкзака я нахожу пластиковый пакет с застежкой-молнией. В ней полно сложенных листов бумаги. Все они слегка пожелтели, а значит, явно старые.

Я открываю пакет, достаю один из листов и разворачиваю.

«Маленький мальчик»

Как я, ужаленный безумием,

В глазах его изнеможение.

Он рассержен на море,

Устал от него сверх меры.

Так устал быть свободным.

— Рейк Беннет.

13.11.07

Самсон упоминал, что Рейк писал стихи. Я смотрю на стихотворение, и пытаюсь понять его смысл.

Оно о Самсоне? Все эти записки от его отца? Судя по дате, Самсону тогда было примерно двенадцать лет. За год до урагана Айк.

Так устал быть свободным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Что означает эта строчка? Его отец читал, что Самсон устал жить с ним в океане?

Я вынимаю оставшиеся записки, жаждая прочитать каждую из них. Все они датированы годами до урагана Айк, и все написаны его отцом.

«Она живет»