Властелин колец - Джон Толкин

Тролли. Слово тролль использовано здесь в качестве эквивалента синдаринского торог. В сумерках Старших Дней, на давней заре существования троллей, это были тупые и неуклюжие твари, язык которых не отличался от звериного. Но случилось так, что ими воспользовался Саурон; он научил их тому малому, что они могли усвоить, и сделал их умнее, умножив их злобу. В итоге тролли худо–бедно переняли от орков их язык. Что касается Западных земель, то тамошние Каменные тролли пользовались упрощенным вариантом Общего Языка.

Но уже к концу Третьей Эпохи в южном Чернолесье и на горных границах Мордора появилась новая, доселе невиданная порода троллей. На Черном Наречии они именовались олог–хаи. Нет никакого сомнения, что создателем их следует считать Саурона, хотя из какого материала он их создал – неизвестно. Некоторые считают, что это были не тролли, а просто чудовищных размеров орки, – но ни по виду, но по уму олог–хаи не шли ни в какое сравнение даже с самыми огромными орками, далеко превосходя последних как по величине, так и по силе. Это были тролли, но тролли, исполненные злой воли своего хозяина, не знающие страха, могучие, ловкие, хитрые и свирепые – и к тому же крепкие как камень. В отличие от всех прочих порождений Тьмы, они могли переносить солнечный свет, пока воля Саурона держала их в своей власти. Говорили они мало, и единственным языком их было Черное Наречие Барад–дура.

Гномы. Гномы – племя, стоящее в истории Средьземелья особняком. Об их странном происхождении и о том, почему они одновременно и похожи и не похожи на эльфов и людей, рассказывает «Сильмариллион»; мéньшие же средьземельские эльфы об этом ничего не знали, а в памяти поздних людей история гномов перемешалась с легендами о других расах.

Гномы – народ крепкий, видавший виды, скрытный, трудолюбивый и злопамятный (хотя и добра тоже не забывающий). Гномы любят камни, в том числе драгоценные; вещам, которые живут собственной жизнью, они предпочитают те, что приняли свой облик под резцом искусного мастера. Но по природе своей гномы не злы, и мало кто из них добровольно соглашался служить Врагу, что бы о том ни рассказывали люди в своих сказках. Причины кривотолков кроются в том, что в глубокой древности люди завидовали богатству гномов и жаждали завладеть плодами их трудов, отчего между этими народами одно время держалась стойкая вражда.

Третья Эпоха, однако, показывает нам многочисленные примеры дружбы людей и гномов. Путешествуя, трудясь на чужбине и торгуя своими изделиями, что после разрушения древних гномьих вотчин стало их постоянным занятием, гномы привыкли перенимать языки тех племен, среди которых обитали. Однако втайне (причем тайну свою, в отличие от эльфов, добровольно они не открывали никому, даже друзьям) гномы пользовались своим собственным, довольно странным языком, который с годами почти не менялся, поскольку это был скорее язык преданий, чем речь, которой учатся с колыбели. Гномы зорко стерегли свой язык и блюли его чистоту, словно это было сокровище, завещанное им из далекого прошлого. Мало кому из посторонних удалось выучить этот язык в совершенстве. В этом повествовании читатель сталкивается с ним разве что в названиях мест, которые Гимли открыл своим товарищам, да в боевом кличе Гимли при осаде Хорнбурга. Клич этот, правда, не был тайным и много раз звучал на поле битвы со времени, когда мир был молод: Барук Казад! Казад аймену! («Топоры гномов! Гномы, вперед!»)

Имя Гимли, равно как и имена всех его родичей, происходит из языка северян (людей)[872]. Тайные же свои имена, которые гномы называли вслух только между собой, они никогда не открывали никому из чужаков. Не вырезали они их и на могильных плитах.

II. О ПЕРЕВОДЕ

Чтобы приспособить материалы Алой Книги для чтения и понимания современными читателями, язык ее, включая словарь и грамматику, был по возможности точно переведен на тот, которым пользуемся мы, и приноровлен к современным понятиям. В неизменной форме оставлены были только те языки, которые не находились в родстве с Общим; большей частью они представлены здесь в виде экзотических имен собственных и топонимов.

Общий Язык, будучи языком хоббитов и засельских летописцев, мог быть представлен мною только как современный английский язык. В процессе перевода наблюдавшаяся в оригинале разница между различными диалектами Западного Языка была несколько ослаблена.

Это не означает, что здесь были оставлены всякие попытки хоть как–то наметить эти отличия, используя стилистические разновидности современного английского; тем не менее необходимо помнить, что диалектные расхождения в произношении и идиоматике засельского, эльфийского или благородного гондорского вариантов Западного Языка были гораздо существеннее, чем показано в этой книге. Дело в том, что хоббиты говорили на просторечном варианте Общего Языка, а в Гондоре и Рохане употребляли древнюю его разновидность – куда более формализованную и строгую.

Особо следует остановиться на одном из таких расхождений, которое часто имеет решающее значение для передачи смысла. Средствами английского языка это расхождение передано быть не может. На Западном Языке личные местоимения второго лица как единственного, так и множественного числа могут быть двух видов – «фамильярного» и «почтительного» <<ср. в русском – «ты» и «вы», что приблизительно адекватно формам Западного Языка, но только в пределах единственного числа>>. Засельский диалект отличало почти полное исчезновение из обихода форм «почтительных»; ими пользовались только деревенские жители Западного Предела, да и то лишь в качестве уменьшительно–ласкательных. Эта особенность послужила гондорцам одним из многих поводов дивиться странностям хоббичьей речи. Например, в первые дни своего пребывания в Минас Тирите Перегрин Тукк использовал «фамильярную» форму этого местоимения по отношению ко всем, кого видел, не разбирая чинов, в том числе и к Дэнетору. Престарелого Наместника это, возможно, только позабавило, но его слуги были, без сомнения, просто ошеломлены. Не вызывает споров и то, что подобное вольное обращение с местоимениями сильно подогрело слухи о высоком положении, какое занимал–де Перегрин у себя на родине.

Читатель без труда заметит, что такие хоббиты, как Фродо, а также некоторые другие лица – например, Гэндальф и Арагорн – в разных случаях говорят несколько по–разному. Это сделано намеренно. Дело в том, что наиболее ученые и талантливые хоббиты могли немного изъясняться на «книжном наречии», как это называлось в Заселье; кроме того, хоббиты наблюдательны и быстро перенимают речевую манеру своего собеседника. Да и вообще, тому, кто привык много путешествовать, вполне естественно каждый раз отчасти подстраиваться под тех, с кем приходится сталкиваться в пути, – особенно если он, как, например, Арагорн, зачастую вынужден скрывать свое истинное происхождение и род занятий. Надо заметить, что в те времена все враги единого Врага отдавали предпочтение тому, что древнéе, и к языку это относилось не в меньшей степени, чем ко всему остальному; каждый черпал в приобщении к старине соответствующие его знаниям утешение и подкрепление. Элдары, изощренные в плетении словес более всех остальных, владели множеством стилей письма и речи, хотя сами избирали только тот, который более всего напоминал им собственный язык; поэтому их диалект Западного Языка звучал даже архаичнее гондорского. Искусны в речах были и гномы, легко приспосабливавшие свою речь к высокопарной учтивости Элдаров, хотя гномье произношение могло на прихотливый слух показаться чрезмерно резким и гортанным. Что касается орков и троллей, то они лепили слова как придется, не заботясь ни о самих словах, ни о том, что они обозначают; в действительности их язык звучал еще грязнее и отвратительнее, чем это показывает перевод. Не думаю, чтобы у кого–либо возникло желание исследовать их речь более подробно, хотя за образчиками далеко ходить не пришлось бы. Подобных речей можно и сегодня вдоволь наслушаться от тех, у кого орочьи душа и разум; их болтовня, как правило, скучна, основана на постоянном повторении одного и того же и круто замешана на презрении и ненависти. Так далеки они от всего хоть мало–мальски доброго, что даже просто меткого или острого словца в их речи не сыщешь, – разве что для слуха тех, кто иных слов, кроме особо грязных и убогих, не воспринимает.